Маркус Сэйки - Огненные письмена
– Дорогой, – прикоснулась усталая женщина к плечу мужа, – у нас нет выбора. Ты ведь не хочешь, чтобы нашу дверь выломали и тебя уволокли?
– Кто уведет папу? – испугалась девочка, услышав ее слова.
– Никто, детка, – сказал мужчина. – Никто.
Он погладил ее волосы. Купер посмотрел на него – ярость и беспомощность этого человека достигли степени каления, но он тем не менее проговорил:
– Хорошо.
– Прошу вас, проходите сюда, – обратилась хорошенькая женщина к Куперу. – Добро пожаловать в Приют. Вы ищете убежища?
– Нет.
Он распахнул удостоверение. На нем была фотография совершенно другого человека. Человека, абсолютно уверенного в себе, который не надеется, а знает, что поступает правильно. Ведет справедливую борьбу. Делает трудный выбор ради большего блага. В реальности воплощает героические мгновения из кинофильмов, вызывавших у него слезы. Тревожное звучание музыки, дерзкое самопожертвование, вера в то, что можно умереть за дело, которому ты служишь, – все те солдатские клише, соблазнявшие его еще с детских лет, все он носил в себе.
НИКОЛАС ДЖ. КУПЕР
СПЕЦИАЛЬНЫЙ АГЕНТ
СЛУЖБЫ СПРАВЕДЛИВОСТИ
ДЕПАРТАМЕНТА АНАЛИЗА И РЕАГИРОВАНИЯ
Кроме удостоверения был еще и значок, в центре которого логотип ДАР – всевидящее око. И хотя Купер теперь находился в резерве, но технически продолжал оставаться агентом правительства в длительном отпуске. Он подумывал, не уволиться ли из департамента, когда принял предложение президента Клэя и стал его советником, но решил не делать этого – сомневался, что останется в политике.
«Ты здорово недооценен…»
Женщина изучила его удостоверение.
– Добро пожаловать, сэр. – Она протянула им пластиковые значки. – Пожалуйста, прикрепите их на видное место – они дают вам полный доступ в Приют. Если вы вооружены, то оружие вам придется оставить здесь.
– Почему?
– Просто мера предосторожности. У нас несколько тысяч резидентов, и мы не можем рисковать.
Купер не понимал, что это значит.
– Мы не вооружены. Но может быть, вы найдете для меня одного… резидента. Винсента Луса.
Она постучала по спрятанной клавиатуре и сказала:
– Секция С, ряд шесть, помещение восемь. Подниметесь лифтом на пятый этаж, а там по коридору к выходу на площадку.
Со значками в руках они прошли пост охраны, где солдаты обыскивали три жалкие сумки, с которыми пришло семейство. Собирать такие сумки было, вероятно, трудно. Как можно решить, с какой частью жизни расстаться? Отец посмотрел на него, и Купер кивнул. Человек ему не ответил.
Они вошли в кабинку лифта. Когда двери закрылись, Итан сказал:
– Не понимаю.
– Чего?
– Я бы ни за что не привел сюда свою семью.
– Нет? – Купер нажал кнопку пятого этажа. – Вы пытались выбраться из Кливленда посреди ночи, минуя посты военного карантина. И вы говорите мне, что, если бы нашлось теплое, безопасное место, где можно было бы пересидеть, вы бы им не воспользовались?
– Мы не «пытались». Мы выбрались. И все тюрьмы поначалу теплые и безопасные.
– Тюрьмы? Да бросьте вы.
– Вы посмотрите, как быстро все образовалось. Прошло всего несколько дней после атаки, а у них есть приюты, система безопасности, даже рекламная кампания. Кто-то все это спланировал заранее.
– И что?
– Какова вероятность того, что он действовал от чистого сердца?
Дверь лифта открылась, и они вышли в голый бетонный коридор. Солдаты и гражданские двигались по чреву арены, лишенному фасадного лоска: монтажные короба наверху, вилочные погрузчики, припаркованные в нишах, слабый запах мочи в воздухе.
– Если говорить о резидентах и их благе, – сказал Купер, – Винсент в буквальном смысле наша единственная ниточка, и мы собираемся просить его предать Эйба. Я не знаю, в каких он отношениях с вашим боссом, но не исключено, что он откажется.
– Так, въехал, – прогнусавил Итан, подражая произношению персонажа из низкобюджетного детектива. – Ты, значит, мне втыкаешь кусачки ему показать, чтобы очко заиграло.
– Я всего лишь говорю: он должен нам помочь. Точка.
– Постойте. Вы не шутите? – Итан остановился. – Что вы имеете в виду? Это гестаповский подход.
Может быть, сказалась утренняя неудача. Или то, как мир, с упорством, достойным лучшего применения, двигался к катастрофе. Или запах мочи в коридоре. А может, Купер просто устал, накопилось раздражение, чертовски давно не видел детишек. Какова бы ни была причина, но злость проснулась в нем со скоростью атакующей кобры, и он, еще секунду назад не замышлявший ничего такого, развернулся и прижал Итана к стене. Ученый удивленно вскрикнул.
– Я устал от сравнений с гестапо, – четко произнося слова, проговорил Купер.
Внутренний голос шептал ему: «Легче, легче», но другой голос напоминал, что у него было две возможности убить Джона Смита, что он способствовал отрешению от власти одного президента и не смог уберечь другого, что, как он ни пытался создать лучший мир для своих детей, ему удалось лишь приблизить конец света.
– Америка, – пояснил Купер, – сейчас находится в состоянии войны, потому что я не действовал как гестапо. Семьдесят пять тысяч солдат погибли, потому что я не действовал как гестапо. Мальчишку линчевали, потому что я не действовал как гестапо.
И только выговорившись, он понял, что именно это и не давало ему покоя в последнее время. Повешенный подросток в одной кроссовке. Именно поэтому он и избил сегодня утром до потери сознания трех человек. Поэтому и сейчас его мышцы действовали, опережая его мысли. Он заставил себя глубоко вдохнуть, увидел страх в глазах Итана, и его ярость ушла так же быстро, как появилась.
– Извините. – Он отпустил ученого. – Я устал оттого, что люди, которым никогда не приходится принимать таких решений, говорят мне, будто я монстр.
Итан уставился на него с открытым ртом.
– Сорен мог убить всю мою семью, – сказал он. – Вы спасли мою жену и дочь. Мы можем расходиться во мнениях, но я никогда не считал вас монстром.
Купер кивнул и пошел дальше, бросив через плечо:
– Извините, нервы немного разыгрались.
* * *Купер предполагал увидеть гуляющую кругами многотысячную толпу, услышать громкие разговоры и крики детей. Может быть, даже смех. Но его взгляду предстали около ста человек. Они безучастно ходили по игровой площадке, разговаривали шепотом, старались не поднимать глаз. За ними наблюдали десятки вооруженных солдат. Ощущение возникало такое, будто ты попал в тюрьму или зоопарк. За площадкой были удалены кресла для зрителей, и наклонное пространство застроено рядами панельных комнат, похожих на детальки «лего». Ряды за рядами уходили в темноту. На гулком стадионе стояла тревожная тишина. Голоса, едва звучавшие на площадке, заглушались тяжелым грузом всего этого пространства.
«Кто-то все это спланировал заранее, – вспомнил Купер слова Итана. – Какова вероятность того, что он действовал от чистого сердца?»
У солдата, стоявшего возле лестницы секции С, на подбородке расцветало целое созвездие прыщей. Проверив предъявленные ему значки, он спросил у Купера:
– Хотите, чтобы я отпер, сэр?
– Их держат взаперти?
– Да, сэр. В целях безопасности.
Купер уставился на него и сказал:
– Си-шесть-восемь.
Охранник пошел наверх, Купер двинулся следом, держась одной рукой за перила. Он вдыхал застоялый запах пива и вел подсчеты в уме.
«Семь в одном ряду, двадцать рядов в секции, двадцать секций, всего около трех тысяч. Три тысячи клеток.
Клеток для таких, как ты».
Когда они дошли до клетки Винсента, охранник провел карточкой по считывателю электронного замка, взял на изготовку винтовку и объявил:
– Си-шесть-восемь! Посетитель.
Он потянулся к ручке двери, но Купер остановил его:
– Я сам.
– Вы уверены?
– Уверен.
Он дождался, когда охранник уйдет, и открыл дверь.
Панельная комната имела в ширину менее полутора метров и в длину около двух с половиной – размер стенного шкафа или листа фанеры. Коробка без окон, места достаточно лишь для койки и биотуалета, вонь которого стояла в воздухе. У лежащего человека были тонкие черты актера с рекламы шотландского виски, хотя его привлекательной внешности не шли ни синяк под глазом, ни сломанный нос.
Не отводя взгляда от лампы, Винсент Лус сказал:
– Вы не охранник.
– Меня зовут Ник Купер. Нам нужно поговорить.
– О чем?
– Не хотите подышать воздухом? – спросил Купер, показав на дверь.
* * *Прежняя ложа для прессы – вот самое тихое место, какое им удалось найти, отсюда когда-то трехмерные камеры вели запись игр «Ников». Винсент прислонился спиной к наружной стене, уставился на превращенную в тюрьму арену. Его побитое лицо отражалось в стекле.
