Марк Романов - Астарта. Корабль чокнутых трупов
Гавриил Травкин вышел из калитки маленького частного дома, являющегося небывалой роскошью среди высоких типовых зданий, и закурил, глядя в небо, едва тронутое рассветом.
«Рассвет, как тление, – подумал он, – стоит ему начаться, процесс уже не остановить».
Сизый сладковатый дым лениво плыл рядом, закручиваясь забавными змейками и оседая на волосы, руки, одежду противным запахом въедливой гадости.
– Ты любишь меня? – спросила она.
– Нет, – ответил Гай.
Да, он мог бы и солгать, но теперь она стала для него бесполезна. Да и если бы не стала, он вряд ли бы стал ее обманывать. Просто в этом Травкин не хотел признаваться даже самому себе.
Он скривился от тяжелых мыслей, глубоко, до впалых щек, затянулся сигаретой с легким наркотиком и пошел прочь от маленького дома, в котором оставил очередной кусочек мозаики своей жизни – рыжую женщину по имени Леда.
Ему было хорошо, легко и сладко. И он знал, когда точно это пройдет.
– Итак, вы утверждаете, что сумели синтезировать вещество, распознающее генотип?
Голос собеседника Травкину не нравился. Вкрадчивый какой-то, скользкий такой голосок, словно его обладатель пытался подкрасться к Травкину сзади, да еще и с баночкой вазелина.
– Это вы утверждаете, что вещество способно распознавать генотип, – безразлично пожал плечами Гавриил, холодно и внимательно поглядывая за стекло. Толстая непробиваемая преграда перед ним отделяла Травкина от палаты с ровными рядами жестких коек. Места в комнате занимали несколько подопытных человек, добровольно, если не считать существенных гонораров, отдавшиеся в заботливые руки научных опытов с новым стимулятором.
Стимулятор не получился, да и не должен был. Отмашки и бумажные коды для отделов правопорядка частенько содержали в себе записи об очередном изобретении говорящих баклажанов для орбитальных станций, лысых хомяков для детей-аллергиков и пушистых глубоководных рыб для работы на подводных объектах.
И что потом выходило из дверей таких научных центров, не знал, порой, даже сам автор очередного лысого глубоководного говорящего баклажана.
– Хм…
Представительный мужчина в дорогом костюме цвета дорожной пыли задумчиво покрутил в руках очки в золотой оправе. Костюм гостя, как и архаические очки, были предметами роскоши, а вовсе не являлись необходимостью.
– И все-таки, – продолжил гость, – мсье Травкин, – немного гнусавя на гласных, протянул он, – чем же именно ваш… кхм… стимулятор, – кашлянул визитер, – настолько уникален?
Гавриил повернулся к гостю лицом, перестав демонстрировать спину с заостренными лопатками, и бесстрастно взглянул в глаза немолодого мужчины, казавшегося Гаю настолько холеным, что у Травкина тут же возникло желание уронить того в лужу грязи.
«Святые небеса, – подумал Гай, – в отсутствии Джека я перенимаю его привычки инстинкты. Так и до мордобоя доживу, вот позору-то будет».
Он печально покачал головой. Гость, принявший его жест на свой счет, завозился в кресле, плохо скрывая жгучее любопытство.
– И все-таки, мьсе Травкин, я бы просил вас поделиться со мной секретом уникальности вашего изобретения. Это существенно повлияет на решение патентной комиссии в случае обращения за закреплением вашего авторства.
Гавриил посмотрел на гостя, как на клинического идиота. И хотя идиотии, как заболевания, уже давненько не существовало, как признанного факта, сейчас Травкин серьезно сомневался, а действительно ли все было так.
– Уважаемый… простите, как вас?
Он едва не добавил: «по матери», но сдержался.
– Можете называть меня просто гостем, – мужчина напротив даже немного улыбнулся. – Мое имя вам ничего не скажет.
– Я буду называть вас «Уважаемым», – сказал Гай. – В гости я вас не звал, вам я не рад, а кто-то, безусловно, вас уважает, если пустил в закрытый центр и дал пропуск в лабораторию ХаСОМ.
Гость промолчал, ожидая ответа.
– Хорошо, выдохнул Гай, припоминая, как пытался на пальцах объяснить брату свойство аминотриптилазы в телах андроидов, ресинтезируемой из нитроксолазы матриц, – если просто, то я не могу запатентовать свое изобретение. Я изобрел механизм, а не какой-то универсальный продукт. То есть, я знаю, как подобрать наркотик, способный оказывать воздействие на конкретного человека с учетом именно его ДНК.
– А другие расы? – быстро и хлестко спросил гость.
– До других я пока не добрался, – смиренно, как монах, ответил Гай. – И потому меня совершенно не интересуют никакие ваши предложения, патенты, права и прочая херня. Я знаю механизм, и он хранится вот здесь, – Травкин постучал себя указательным пальцем по лбу. – Прикажете пытать меня? Утащите в свои подземелья или засунете на отдаленную космическую базу? Можете попробовать, но я не гарантирую вам, что не смогу в процессе синтеза по заказу случайно не отравиться до смерти.
Гавриил тонко улыбнулся, показывая, что разговор окончен. Однако у представителя конкурентов ХаСОМ было иное мнение.
– Гавриил, – проникновенно обратился он к Травкину, – не мне вам рассказывать, что вы можете просто указать нам на нужный ген или хромосому, чтобы мы никогда более не встречались и не тревожили вас. Почему вы так упорствуете? Разве сумма, предложенная мною, настолько мала?
– Как раз наоборот, Уважаемый, – Гай потер переносицу, бесстрастно рассматривая костюм гостя. – Она слишком щедра, чтобы я поверил, будто доживу до момента, когда смогу ею распорядиться. Да и отследить мое местоположение по счету – плевое дело. Если уж я и поверю в то, что вы дадите мне спокойно уйти отсюда, я никогда не поверю, что вы дадите мне спокойно жить, не отслеживая мои передвижения. Я говорю вам «нет».
– Хорошо, – неожиданно легко согласился гость. – Тогда я ухожу…
– Но? – иронично хмыкнул Гай. – Всегда есть какое-то «но».
– Но напоследок я хотел бы поставить вам одну любопытную запись, – не разочаровал он Травкина.
Гость в архаичных очках и сером старомодном костюме щелкнул кнопкой на пульте, и на экране, занимавшем всю стену сбоку от него, появилась картинка.
Гай узнал и себя, и девушку, и место съемки. Комната представляла собой отлично оборудованный зал для жестких сексуальных игр. Кровати, как таковой, не было, вместо нее тут и там в беспорядке валялись разнообразные подушки. Мягкий коврик у входа – последний островок обычной обстановки, выглядел чужеродным пятном на теле всеобщей картины садомазохизма.
Травкин знал, что будет дальше. Сейчас она подойдет и попытается отвесить ему пощечину. Взмах тонкой руки – и Гай уже перехватывает запястье, заламывает руку и смотрит на девушку сверху вниз, не меняясь в лице, оставаясь таким же сдержанным и холодным. Лед голубых глаз Гая обжигал даже с экрана, а короткие рыжие волосы девушки, казалось, пылали настоящим огнем.
– Желаете досмотреть до конца? – елейно осведомился гость, глядя, как Гавриил не в силах отвести взгляда от записи.
– А почему бы и нет? – приподнял одну бровь Гай. – Думаю, я неплохо справился, мне нечего стесняться. А вам?
Он бросил взгляд на гостя. Тот никак не отреагировал на его выпад, продолжив смотреть запись.
На пол полетели куски разрезанной одежды, тонкое блестящее белье черного цвета кружевными лоскутами упало под ноги девушке. Она запрокинула голову, рот приоткрылся в сдавленном крике, но Травкин, оказавшийся сзади, тут же закрыл его своей ладонью, цепко удерживая девушку за плечо второй рукой. Пальцы сместились к шее, он немного помедлил и сжал ее, оставляя на бледной коже партнерши красные отметины, которые потом обязательно перейдут в синяки.
«Она знала? – почти спокойно подумал Гай. – Или нет? Смогла бы она так поступить? А почему бы и нет, мы все лжем. Может, потому и спросила в последний раз, люблю ли я ее. И если бы я ответил „да“, смотрел бы я сейчас эту запись? Или просто смотрел бы другую? Скорее, да, выбора не было ни у нее, ни у меня».
Травкин понял, что не знает ответа на этот вопрос.
– И чем вы меня удивить-то хотели, Уважаемый? – спросил он. – Тем, что мои сексуальные предпочтения включают в себя рыжеволосых девушек и элементы садомазохизма? Странное у вас в конторе представление о шантаже. По сравнению с остальным миром, я просто ангел небесный.
– Вы, может быть, и ангел, а вот ваша подруга находится не в столь завидном положении.
Гость сделал театральную паузу, но Травкин снова спутал ему карты:
– И что? – флегматично спросил он. – Если вы смотрели запись до конца, я имею в виду, до самого конца, а не до конца конкретно этой сцены, вы знаете, что мне совершенно плевать на то, кто завтра лишится своего поста в этом центре. Свое дело я сделал, она мне больше не нужна. Ни она, ни ее лаборатория, ни ее помощь.
Травкин никак не выдал себя. Взгляд спокойный, поза уверенная, мимика живая, жесты четкие, руки не дрожат.
