Сергей Палий - Монохром
— Быстро перемещался? — спросил Лёвка.
— Даже слишком, — кивнул я, окончательно уверившись, что парень знаком с черномордыми. — Бронированному солдату, чтобы так с места сорваться, нужно обладать чудовищной силой. Ты мне объясни…
— Спасибо за время, Минор. Доброй ночи.
— Погоди-ка…
Лёвка развернулся и бесшумно вышел из раздевалки.
Вот и поговорили.
Запершись в своем номере, я выложил бутылку и журнал, скинул грязные шмотки, уставился на свое отражение в зеркале. Шея перепачкана в саже, шрам на плече опять покраснел от лишних рентген, схваченных недавно на Свалке, на скуле свежая ссадина, и вдобавок полрожи покрыто темным налетом щетины. Не пойдет. Негоже в таком виде бухать честному сталкеру.
Я пустил тонкую струйку воды, намылил щеки и минут пять сосредоточенно скоблил кожу опасной бритвой. Хорошо, что череп мой не нуждается в таком тщательном уходе: на нем волосы давно не растут. Протер тряпочкой — и блестит.
Побрившись, я накатил полстакана, запил давно остывшим чаем и забрался под душ. Едва теплая, мутная от ржавчины вода потекла на макушку, водка горячей волной поползла по внутренностям, и стало мне хорошо.
Кому-то для кайфа подавай пенную ванну и ледяное шампанское, для другого счастье в чарочке самогонки и прохладе чистой реки, третий не мыслит себя без еженедельного посещения общественной бани с канистрой второсортного пива, а мне, чтобы гармонировать с окружающим миром, достаточно просто вымыться. Наше сталкерское величество не из привередливых.
Я пофыркал под металлической лейкой, туго закрутил барашку и насухо обтерся вафельным полотенцем.
Журнал смиренно ждал на застеленной кровати. С глянцевой обложки продолжала лукаво глядеть фэнтезийная барышня, но я употребил еще сорокаградусной и открыл статью про космические войны.
Люди и нелюди, спруты и насекомые, разумные роботы и живые звездолеты. Автор, по всей видимости, хотел донести до читателя мысль: опасна и трудна повседневная жизнь космических путешественников, описанная в фантастических книгах. Текст я быстренько пробежал наискосок, а вот картинки рассматривал долго и вдумчиво. На них кривлялись насекомоподобные «чужие», зеленые гуманоиды с непропорционально большими головами, блестящие киборги с проникновенным взглядом алых очей. То ли всех их специально изобразили смешно, то ли художник слабо представлял, как должны выглядеть по-настоящему страшные твари. Эх, вот запустить бы редакцию на денек в подземелья Агропрома, ну или в болотные пустоши, на худой конец. Увидели бы кровососа в боевой стойке или стаю снорков перед гоном — сюрприз был бы. А в целом ничего, интересная заметка.
Я поморгал, чувствуя, как наступает опьянение и тяжелые мысли об ушедшем дне растекаются прозрачным студнем по стенкам черепушки.
Налил целый стакан, шумно выдохнул, выпил крупными глотками. Чай кончился, и я запил из банки обычной кипяченой водой.
Отдышавшись, принялся листать журнал в обратную сторону. Оптимус Прайм, Зератул, Рэдрик Шухарт… Имена вызывали в памяти смутные ассоциации, но точно я не взялся бы описать этих фантастических героев прошлых лет. Может, стоит почаще брать в руки что-нибудь, кроме «калаша» и ПДА, дабы совсем не отупеть?
Я отложил мятый номер и вдруг понял, как странно звучит здесь и сейчас название этого журнала: «Мир фантастики». Оглянись, сталкер, внимательно оглянись. То, о чем авторы тогда писали, окружает тебя плотным кольцом. Оно реально. И вовсе не так карикатурно, как виделось выдумщикам книг и сценаристам игр. У них злобные гады обладали бесполезными свойствами и умениями, а герой обязательно выглядел красиво и мужественно. В жизни все иначе. Враг лукав и подл, а сам ты никакой не герой. Ты циничный и грубый мужлан, который неплохо стреляет, но панически боится мира за Периметром. И нечего пенять, что девки выбирают других…
Осторожный стук в дверь показался громким, настойчивым. В башке словно бы врубили усилитель, а нервы стали перекачивать импульсы втрое интенсивней. Неужели товарищ Минор изволил так стремительно нализаться? Жуть какая.
Я сел на койке и с силой растер ладонями лицо.
Стук повторился.
Пришлось подняться и пойти открывать — не слушать же всю ночь эту барабанную дробь.
— Что за сволочь… — Я осекся.
На пороге стояла Лата. Комбинезон на ней все так же был расстегнут до середины груди, обнажая часть татуировки. Рукава засучены. Глаз не видно в коридорном полумраке, но мне это ни к чему: я прекрасно знаю, какой у нее в этот миг взгляд — хищный, матовый, не пронзающий тонкой иглой, а давящий тяжелым прессом. Скрывающий в глубине зрачков язычки страха.
Мне не хотелось, чтобы она что-то говорила.
Лата шагнула вперед, заставив меня отступить. Дверь медленно закрылась за ней, ни разу не скрипнув, будто понимая, что лишний звук никому здесь не нужен. Лампочка замерцала, словно ей неведомым образом передалось напряжение, повисшее в комнате, но через секунду вновь стала светить ровно.
Мы стояли друг перед другом, не смея протянуть руки.
Кожа на лице горела, хмель из головы практически улетучился, оставив мерное эхо сердца в висках. Удары разлетались из груди по артериям и врезались в каждую клетку тела, накачивая ткани одним из самых противоречивых гормонов. Адреналином. Именно им, а не всякой любовной шнягой вроде тестостерона.
Смесь страха и ярости помогла полгода назад выжить под пылающим небом центральных территорий. Адреналиновый кураж тогда сплавил нас с Латой в единое целое, позволил распахнуть спящую память и дать волю тем психологическим резервам, которые скрыты в глубинах подсознания.
Момента, когда наши губы встретились, я не помню. Лишь смазанное движение вперед, и веки закрывают глаза, отсекая ненужную картинку. Мгновение назад между мной и Латой простиралась полуметровая бездна, и вот мы уже так тесно прижались друг к другу, что перехватило дыхание.
Главное, чтобы она не начала говорить. Мне очень не хотелось слов.
Комбинезон слетел с молодого женского тела, как оберточная бумага. Я слегка отстранил Лату от себя и погладил пальцами татуировку, которая темной каракатицей распласталась чуть выше грудей. Изображение древнего буддистского символа Ом осталось равнодушно к моим прикосновениям, а вот девушка нет. Она выгнулась, словно кошка, запрокинув голову назад и подставив шею. Впиваясь в загорелую кожу, я вздрогнул от нахлынувшего вожделения и чуть не прокусил пульсирующую жилку. Наверное, нечто похожее чувствует вампир, иссушая жертву.
Ловкой подсечкой Лата уложила меня на койку…
Мы кувыркались добрых полчаса, то замирая от изнеможения, то вновь набрасываясь друг на друга, как разъяренные звери. Покрывало съехало на пол, обложка журнала порвалась, пустой стакан грохнулся со столика и разлетелся бы вдребезги, но приземлился на ботинок и откатился к порогу…
Наконец я обессиленно упал на скомканную простынь и добрую минуту восстанавливал дыхание. Лата свернулась калачиком, едва касаясь коленями моего бока, и застыла.
Как было бы хорошо, если б эта ночь осталась без слов. Вот такой: рваной, недосказанной, жутковатой от тишины. Опустошенной.
Но Лата отказала мне в такой роскоши.
— Подари ты мне хоть что-то, кроме мечты, и все могло повернуться иначе, — прошептала она. — Хоть что-то.
Я не стал отвечать. Не стал касаться запретной темы и упоминать о пуле, которую остановил, пожертвовав взамен счастьем многих людей.
В неведении — истина.
Свет снова конвульсивно замерцал. Лампочка вспыхнула и с тихим хлопком погасла. Тьма пришлась как нельзя кстати: ведь теперь не обязательно было закрывать глаза, чтобы не видеть.
Глава третья
Погром в «№92»
Опухший, помятый, с дурным запахом изо рта, я открыл глаза.
Темно. Душно. Пусто…
Лата умела уходить так тихо, что даже мой чуткий организм не всегда пробуждался. И каждый раз, обнаруживая в кровати эфемерный холодок вакуума, я ощущал легкий укол… ревности? Нет, пожалуй. Скорее — искорку раздражения и злости на блудливую вертихвостку.
Но не теперь.
Сегодня ни укола, ни искорки не было. Вместо этого в груди застыло тревожное предчувствие.
Привычным движением я нащупал выключатель, пощелкал, но свет не зажегся. Я быстро сел на кровати, но тут же вспомнил, что вечером перегорела лампочка. Нужно будет заставить Фоллена ввинтить новую: в конце концов, освещение входит в перечень услуг этого вонючего мотеля, не так ли?
Я принялся шарить рукой в ящике стола в поисках фонарика, но вдруг замер и насторожился. Прислушался к звукам, донесшимся из верхних помещений. В баре явно началась возня: раздался частый топот, посыпалась приглушенная брань, и почти сразу громыхнул выстрел.
Подсвечивая себе экраном новенького ПДА, я быстро достал из рюкзака чистые шмотки и оделся, тщательно прополоскал рот кипяченой водой. Подхватил «калаш» и осторожно подошел к двери, из-под которой выбивалась тусклая желтая полоска. Под ботинком звякнул опрокинутый накануне стакан, и я чуть не пнул его от неожиданности.
