Михаил Белозеров - Черные ангелы
Вот о чем я подумал, стоя над блондинкой, и еще о том, что начинаю к ней привыкать, к ее странному запаху, но, клянусь, она не вызывала во мне никаких желаний, кроме здорового мужского интереса к незнакомой женщине. Я бы оставил ее отсыпаться в этой дешевом гостинице, но меня смущал портье с блудливыми глазами, и я был почти уверен, стоит мне уйти, как он явится сюда. В общем, я испытал что-то вроде ответственности за человека. Прикрыл ее пледом и рухнул на соседнюю кровать, пожалев, что как обычно на ночь не могу выпить таблетку 'чинаусу' от малярии. В течение минуты я перещелкивал в новеньком трехмерном телевизоре каналы и цедил холодное пиво. Шли старые фильмы, порнуха и всемирные новости. Выступал президент. Он говорил о будущем, оно казалось безоблачным: ни нищеты, ни упадка, одно процветание. Он говорил о Марсе, как о дружественной планете, но в его голосе звучало сомнение. Он клялся, что любит свой народ — но я ему не верил.
Все пакеты каналов открыты по выходным! У телевизионных компаний не хватало средств, чтобы разнообразить программы. Да и кинокомпании не очень-то шевелились, а контрабандные фильмы стали большой редкостью. Впрочем, я любил земные фильмы, в которых действовали живые, а не виртуальные актеры — столь модные на Марсе. В этом отношении архаическая Земля предоставляла мне большой выбор.
Опять муссировались слухи о вторжении. На этот раз подкинули утку о 'заинтересованности властей в смене режима', в чем обвинили пресловутых астросов. Но и это было так обыденно, что и шевелиться не хотелось. Привычно шелестел дождь, и мне почему-то показалось, что все самое интересное может происходить только на Марсе. Впрочем, что меня там ждало? Скучная жизнь без алкоголя и доступных женщин. Гонка по пересеченной. Расталкивание локтями. Вечные кредиты и вечный страх потерять работу. К тому же, чего греха таить, Кутепова, которую я любил, стала бы мною вертеть, как только она умеет. Честно говоря, я уже отвык от этого. Куда спокойнее в одиночестве здесь на Земле с ее древними пороками. Наверное, это называется разочарованием в жизни, средним возрастом или просто мудростью. Пока ты молод, ты теряешь больше всех, потому что твои чувства обострены и ты хочешь охватить необъятное. Когда кончаться тридцатые, я буду уже старик, грустно подумал я, позвонил Лавровой, и у нас состоялся разговор из одних пререканий.
— Послушай, детка, так получилось… — проникновенно сказал в конце я. — Я занят, но нашел время позвонить тебе.
— Я очень рада, — желчно ответила она, — ты мне испортил вечер. Я убрала в твоей пещере, приготовила ужин, и мне страшно одиноко.
Мне показалось, что я услышал в трубке всхлипывание. Она иногда впадала в состояние лихорадочной неудовлетворенности, причина которой осталась для меня загадкой и выход из которой она всегда искала или в любви, или в… Опять она мастурбировала, понял я. На левой руке, в сгибе между большим и указательным пальцами у нее было точка МСТ — модифицированная сексуальная точка. В данном случае клитора — последний писк моды, завезенной с Марса. Но какое мне было до этого дело? Ее маленькие тайны меня не интересовали, впрочем, она меня в них не очень-то посвящала.
— Через неделю я прилечу, и мы наверстаем упущенное, дорогая.
У нее был всего лишь один большой недостаток: она любила спать в кровати по диагонали, и порой к утру я оказывался на полу среди своих бутылок и ее туфель.
— Не называя меня больше дорогой! — воскликнула она. — Я хотела тебя проводить, а ты… а ты!..
— Что я? — спросил я, уже раскаиваясь.
— Ты равнодушен, как все остальные!
— Это некорректно, — начал я, — сравнивать меня…
— Ключ найдешь под ковриком! — спокойно сообщила она.
Ну вот и все, а я считал ее самой покладистой женщиной. В отношении внешности она ни в чем не уступала блондинке, даже оттенком волос, но была почти оливкового цвета, и на нее оглядывались в толпе. Всем бы быть такой! Признаюсь, одно время мне даже льстило, что она выбрала меня. Но нас ничего не связывало, кроме постели и жизненных обстоятельств.
Я допил вторую бутылку и стал засыпать под говор дождя и звуки телевизора (в который раз показывали старый-старый фильм Квентина Тарантино 'Криминальное чтиво'), когда в дверь тихо постучали. Блондинка спала, как пожарник, сложив руки на груди. При выдохе она делала так: 'Пфу-у-у…пфу-у-у… При этом губы ее смешно шевелились. В остальном она выглядела, словно мумия. Но даже в таком состоянии она была прекрасна и неприступна. Впрочем, я знал, что все красивые женщины неприступны, и не особенно расстраивался из-за этого. Еще я вспомнил о ее брелке с изображением многогранника и подумал, что верну его утром, когда она проснется.
В дверь еще раз постучали. Если это портье, то я его убью, решил я и встал, чтобы открыть дверь. За ней стоял незнакомый человек среднего роста в черной одежде. Не успел я его разглядеть, как он ударил меня по голове чем-то тяжелым. В следующее мгновение я понял, что меня куда-то волокут, и потерял сознание.
Глава 2
Планшетник
Первое, что я понял, когда пришел в себя, левая рука была прикована наручником к спинке кровати. Рядом кто-то странно хрипел, словно звуки принадлежали не живому человеку, а какой-то машине. Я с трудом повернул раскалывающуюся от боли голову и увидел в мерцающем свете телевизора, что блондинка по-прежнему лежит на постели, а из раны у нее на горле толчками вытекает кровь. С минуту я никак не мог понять, что происходит, словно это был знакомый сон наяву. Потом из угла выступил человек в черном и спросил:
— Что она тебе рассказывала?
Я приподнялся, чтобы сесть, но он прижал мне ногу правой рукой. Рука была в черной перчатке. Левую я не видел, потому что он держал ее за изголовьем, но мог поклясться, что у него нож.
— Что она тебе рассказывала? — снова спросил он, и угрожающе наклонился.
Этого оказалось достаточно. Правой рукой я схватил его за плечо и толкнул в угол под телевизор, а сам вскочил, выворачивая кровать из-под себя. Тяжелая сетка кровати соскользнула мне на ноги, но я даже не почувствовал боли. С грохотом упала тумбочка, и под ногами раскатились бутылки с пивом. В комнате стало почти темно. Ухватив кроватную сетку двумя руками и действуя спинкой, как тараном, я прижал человека к стене, а он попытался ударить меня ножом, но не дотянулся. Тогда он вывернулся, и я настиг его только в коридоре. Он снова пытался ударить меня, но мы оба поскользнулись на бутылках и упали. Человек в черном оказался проворнее — распахнул дверь и на четвереньках выскочил в коридор, а я не мог сразу подняться — кровать окончательно развалилась на части, а спинка, к которой я был прикован, лишила меня маневра. Когда я с грохотом вывалился в коридор, его и след простыл. Зато передо мной предстал ночной портье, брезгливо ворочая шеей в узком воротнике рубахи. Наверное, у меня был страшный вид, потому что он не посмел приблизиться ближе чем на три шага.
— Я так и знал!.. — простонал он, — что сегодня плохая ночь. То-то мне снились одни коты и бабы…
— Вызови полицию, — сказал я ему, оглядываясь, как дикий зверь.
Он с недоверием обошел меня и заглянул в разгромленный номер.
— Ты мне за все заплатишь! — заявил он вначале, а потом обнаружил блондинку и выскочил из номера, как пробка из бутылки.
— Ты убил ее! — закричал он, и двери в ближайших номерах дружно приоткрылись.
— Идиот! — сказал я. — Кто-то убил, когда я спал. Вызови полицию!
Но у него случилась истерика.
— Боже, что будет?! Что будет?! Я и так должен больше, чем весь третий мир! Что будет! Меня уволят! Что будет?! Что будет!
Насчет третьего мира — это была старая-старая поговорка времен моего деда, который был музыкантом. Никого третьего мира давно уже не существовало, а поговорка осталась.
Он орал, как сто кошек, о долгах, пособиях и виде на жительство. Оказалось, он тоже выслан с Марса. Если бы я об этом знал, то, наверное, не отнесся к нему с предубеждением. Правда, лично я предпочел быть высланным на Марс.
Мне самому пришлось взять его 'трубу' и набрать номер ближайшего участка. Я назвал свою фамилию, и они явились минут черед десять. Все это время, сидя на полу в коридоре, я безуспешно пытался избавиться от наручников. А портье спрятался за свою стойку и разглядывал меня оттуда безумным взглядом, не забывая упоминать всех своих родственников до десятого колена, ворочая при этом шеей в узком, грязном воротнике. Он оказался поляком, помнящим свою родословную, как 'Отче наш'.
Первым влетел Пионов по кличке Бык.
— И это в мое последнее дежурство! — прорычал он, выходя из номера. — Не самое приятное зрелище!
Вторым, произнесшим очередную сакраментальную фразу, был Акиндин.
— Красота для венца, а ум для конца. Не иначе, не уступила кому-то. Переспал бы с такой?
