Юрий Брайдер - Гражданин преисподней
— Может, не надо? — замялся Кузьма, уже догадавшийся, что его хотят вовлечь в какую-то непонятную и скорее всего опасную игру. — Еще оскверню ненароком…
— Если осквернишь, мы их заново освятим. Иди, не бойся.
— Я и не боюсь… — машинально пробормотал Кузьма.
Надо было бы получше разглядеть пресловутый столп, да и самого столпника в придачу, но иконы находились совсем в другой стороне. Кузьма двинулся к ним нехотя, словно к месту экзекуции. Венедим следовал за ним шаг в шаг, буквально в затылок дышал. Не ровен час долбанет своей веригой по темечку — и увернуться не успеешь.
— Веня, предупреждаю, ты ко мне сзади не заходи! — Кузьма резко остановился. — Я не курица, а ты не петух. Держись на расстоянии.
— Зачем браниться, брат Кузьма? — донеслось со столпа. — Здесь как-никак святое место.
— А чего он лезет! У меня, может, болезнь такая. Не переношу, когда у меня за спиной кто-нибудь трется.
Отбрехиваясь таким образом, Кузьма приблизился к широкому киоту и с опаской взял в руки первую попавшуюся икону. Деревянная доска, лишенная оклада, оказалась на удивление легкой.
— Что ты видишь на сием образе? — вновь подал голос игумен.
— Подожди, дай разобраться. — Кузьма поднес Доску поближе к свету лампады. — Даже и не пойму, что здесь к чему…
— Спасителя видишь? Или угодников?
— Да тут всякого народу полно.
— Такой образ называется «людница». Чем народ занят? В аду мучается, пирует или кается?
— Вроде идут куда-то… Впереди один с кружком вокруг головы и с крестом в руке.
— Это Спаситель, — пояснил игумен, и Кузьма заметил, что Венедим быстро перекрестился двуперстием. — А вокруг головы у него нимб.
— Так… — Кузьма, чувствуя себя дурак дураком, продолжал изучать сильно помутневшую от времени и копоти икону. — Вслед за Спасителем целая череда мужиков топает. Все сплошь лысые и бородатые. Есть, правда, и пара баб. К воротам идут, у которых обе половинки сорваны. Сверху ангелы с трубами порхают.
— Достаточно, — произнес игумен таким тоном, словно сам только что обзавелся нимбом. — Восславим Господа за ниспосланное нам знамение. Из многих иных образов ты, Кузьма Индикоплав, выбрал именно тот, который олицетворяет подспудный смысл нашей беседы.
— Не понял… — Кузьма повертел икону в руках и даже на обратную сторону глянул, но там не было ничего, кроме дырок, оставленных жуками-древоточцами.
— Сия сцена изображает Спасителя, выводящего из преисподней праведников-пращуров начиная с Адама и Ноя. Сломанные ворота есть врата ада. За ними сияет свет Божьего царства… Что мешает нам, смертным людям, последовать примеру предков и покинуть это место, более пристойное для крыс и нетопырей? Нехоженой дорогой поднимемся к свету и преодолеем Грань, как Спаситель некогда преодолел адские врата.
Венедим вновь перекрестился и, забормотав что-то, уткнулся носом в сложенные ладони, а Кузьма, вернув икону на прежнее место, с подозрением произнес:
— Не меня ли, брат игумен, ты метишь на место Спасителя?
— Что ты! Окстись. Свою паству я поведу сам. Ты же должен разведать самый короткий и безопасный путь, а кроме того, определить место, где удобнее всего преодолеть Грань.
— Ничего себе задачка! А если я не соглашусь?
— Сначала оцени те выгоды, которые ты получишь в случае успеха.
— Интересно… Не иначе как в святые меня запишете?
— Не сразу. Сначала ты будешь крещен и рукоположен в один из наивысших санов святокатакомбной церкви, а заодно очистишься от всех грехов и заслужишь вечное спасение. Это уже немало. Впоследствии можешь стать и святым, если примешь обет постника, плотеубийцы, затворника или вережника.
— Заманчивое предложение. — Кузьма почесал затылок. — Только уж больно много чести для какого-то приблудного безбожника.
— Как раз из среды безбожников и язычников и выходят самые рьяные слуги Господни. Пример тому — князь литовский Довмонт, принявший крещение уже в зрелом возрасте. Впоследствии за многочисленные христианские добродетели он был причислен к сонму святых.
— Кем он после крещения стал — постником или затворником?
— Он стал князем псковским.
— Это другое дело. Это понятно… Ну а что ждет меня в случае отказа?
— Не стоит заранее обсуждать это… От такого предложения может отказаться только самоубийца, а ты на самоубийцу не похож.
— Тоже понятно. — Кузьма поскучнел. — А обмануться не боитесь? Вдруг я на словах соглашусь, а на самом деле махну на все рукой и смоюсь куда подальше? Шеол большой. Ищи меня там, свищи.
— Не беспокойся об этом, брат Кузьма. На столь богоугодное дело человека нельзя посылать одного. Со свитой пойдешь, как иерарх. Она за тобой в пути и присмотрит.
— Весьма дальновидное решение… А если по-другому договориться? Я вашу братву куда надо отведу, а они меня назад с миром отпустят.
— Не хочешь, значит, в царство Божье?
— Не хочу.
— Почему?
— У вас свой Бог, у меня свой, — уклончиво ответил Кузьма.
— Как же, интересно, твой Бог выглядит?
— Зачем ему как-то выглядеть… Бог — это все сущее. Я, ты, песок, камень, вода, огонь, мысли. Все на свете.
— И химеры и мох?
— Конечно. Ведь ваш Бог допускает существование сатаны. Если химеры существуют, значит, они для чего-то нужны.
— Не злоупотребляй нашим долготерпением, Кузьма Индикоплав, — произнес игумен после тяжкого вздоха. — Язык твой так и просит раскаленных клещей.
— Вот еще одно различие между твоим и моим Богом, брат игумен. — Кузьма и сам понимал, что зарвался, но остановиться уже не мог. — Твой Бог — принуждение. А мой — воля.
— Мой Бог примет всех. Твой — тебя одного, — жестко возразил игумен. — Вольные люди, к коим ты себя причисляешь, не приемлют законов общества. Они полагаются только на самих себя. Скажи, а куда деваться малым, старым, сирым и убогим? Они спасутся, только опершись на истинного Бога, а через него — и друг на друга. Со временем ты это поймешь. Когда ноги ослабнут и разум затуманится, ты сам явишься к нам, но боюсь, что будет уже поздно.
— Поживем — увидим. По крайней мере я никому не навязываю свою веру. Не навязывайте и вы свою мне. А относительно твоего предложения, отец игумен, мне надо подумать.
— Только до следующей заутрени, — отрезал игумен.
— Что за спешка? Дайте хотя бы недельку.
— Ты не на торжище. Даю тебе сутки. А чтобы лучше думалось, посидишь пока на хлебе и воде. Если раздумья затянутся, на второй день получишь только воду. На третий день останешься вообще без ничего. Голод и жажда весьма просветляют разум. Уж в этом-то ты мне можешь поверить.
— Тебе со столпа, конечно, виднее… Хочу сказать, что мой разум хитро устроен. Он не только от голода, но и от добрых слов просветляется. Согласен я. Согласен на все твои условия. Только дай чуток передохнуть. Я ведь забыл, когда последний раз горячее ел и бабу за цыцки держал. Не считая, конечно, этой ночи…
— Не смей произносить мерзкие слова в присутствии ликов Господних… То, что ты принял мое предложение, — хорошо. Плохо, что ты принял его по принуждению, а не по доброй воле. Хотя я не теряю надежды, что благодать Божья еще снизойдет на тебя. Отныне брат Венедим, известный своим подвижничеством, будет не только твоим поводырем, но и духовным наставником. Ему случалось возвращать на путь истинный и более отпетых грешников.
— Разберемся… — буркнул Кузьма. — Ты бы лучше, брат игумен, распорядился насчет моего содержания. Перед дальней дорогой надо бы силы подкрепить. Ну и вообще… отдохнуть по-людски.
— Это на усмотрение брата Венедима… Ступайте с Богом. — Было слышно, как игумен завозился на своем столпе — то ли затекшие ноги разминал, то ли чесался.
Перед тем как Кузьме вновь нахлобучили на голову мешок, он успел через плечо глянуть в ту сторону, где сейчас должен был находиться Серапион Столпник. Глянул — и чуть не ахнул.
Под сводами зала, на высоте двух саженей жутко мерцали багровые глаза, словно там примостился не человек, а огромнейшая злая крыса.
Хорошенького пастыря заимели себе светляки. Ничего не скажешь!
— С чего начнем? — поинтересовался Венедим, когда они вернулись в келью.
— В смысле поесть? — Кузьме пришлось сделать над собой усилие, дабы отогнать кошмарное видение, очевидцем которого он только что стал. — Тащи всего и побольше.
Однако тут его ждало разочарование. Венедим имел в виду совсем другое, а именно — приобщение к вере.
— С чего начнем? — повторил он. — С Моисеевых заветов? Или сразу Христовыми займемся?
— Это тебе надо? — поморщился Кузьма.
— Это тебе надо, — назидательно произнес Венедим.
— Что мне надо, только мне одному известно, — категорически заявил Кузьма. — Обед скоро?
— Все в свой черед.
— Тогда можешь рассказать мне перед обедом какую-нибудь байку. По твоему усмотрению, как выражается брат игумен.
