Йен Дуглас - Звездный корпус
— Простите, сэр, — произнес он. — Вас просит…
— Пшел вон! — рявкнул Эстебан-старший.
— Слушаюсь, сэр, — робот послушно развернулся на сто восемьдесят градусов и покатил прочь, словно слуга, который уже привык, что у хозяина случаются приступы бешенства.
— Ты п… просто хочешь к своим никчемным дружкам-гринго, — продолжал отец. — Думаешь, военная служба — это тебе в игрушки играть, так?
— А ты не хотел бы служить на флоте, Джонни? — участливо спросила мать, с тревогой покосившись на мужа. — Или в Аэрокосмических Силах? Я имею в виду… если тебе хочется путешествовать… отправиться за пределы…
Дон Карлос резко повернулся к ней.
— Все они — паразиты! — заорал он. — И твоя морская пехота — хуже всех! Захватчики, угнетатели, которые заткнули нам рот своими грязными ботинками!
— Мой дед был морским пехотинцем, — произнес Джон — гораздо спокойнее, чем хотел. — И его отец тоже. И его мать и отец. И…
— В общем, в… вся твоя родня… по матери, — закончил отец, опрокинув в рот то, что оставалось в стакане, потом подошел к бару и налил себе еще. Теперь он выглядел спокойнее, голос стал тише, движения — мягче. Опасный признак.
— Не моя кровь. Вечно эти проклятые Гарроуэи…
— Карлос! — перебила мать. — Это бесчестно!
— Бесчестно? Ах, прошу прощения, Ваше Высочество. Я и забыл, что вы у нас принцесса дель Норте.[25] Гринго всегда правы!
— Карлос…
— Заткнись, puta![26] Это из-за тебя мне приходится за него к… краснеть!
Дом уже несколько раз сообщал о прибытии посетителя: сначала — звуковыми сигналами, затем — мягким голосом, передающимся через мозговые имплантанты Джона. Несомненно, появление робота означало лишь одно: гость все еще стоял у входной двери. Быстрый запрос в домашнюю охранную систему — и камера показала ему лицо Линнли Коллинз.
Сейчас или никогда.
— Я… м-м-м… взгляну, кто пришел, — пробормотал Джон и с как можно более почтительным видом выскользнул из комнаты. Отец все еще орал на маму, его голос был слышен даже на серпообразном эскалаторе, который вез юношу из е-центра к прихожей. Дом просыпался, готовый открыть входную дверь к тому моменту, как спуск завершится.
Линнли стояла перед дверью. В ярко-желтом пляжном костюме, который почти не скрывал ее бюст от теплого золотого солнца Соноры, она выглядела невероятно привлекательно… как обычно. Кожа, загорелая дотемна, блестела от смазки, защищающей от ультрафиолета, глаза с солнцезащитными имплантантами сияли задором. Они казались черными как смоль и совершенно бездонными.
— Ффу… Привет, — с облегчением проговорил Джон — по-английски. Линнли была из семьи норт-американо, которая осела на морской базе в Тибуроне, и свободно говорила по-испански, но во время их встреч Джон предпочитал переходить на английский.
Когда он появился на пороге, Линнли бросила короткий взгляд через его плечо и убрала за ухо выбившуюся прядь темно-русых волос. Через миг дверь со свистом захлопнулась, перекрыв поток приглушенных воплей отца.
— Ну как? Все плохо?
Джон пожал плечами.
— Куда хуже, чем ожидалось… как мне кажется.
— Даже так? — она ласково взяла его за руку. — И что ты будешь делать?
— А что я могу сделать? Я уже подписал бумаги. Теперь мы — морская пехота, Линн.
Она засмеялась.
— Ну, пока еще не совсем. Есть всякого рода неприятные мелочи, без которых не обойтись. Например, курс молодого бойца. Помнишь?
Джон прошелся по деревянному причалу, облокотился на перила из красного дерева и некоторое время неподвижно смотрел на блестящие воды залива Калифорния. La Hasienda Эстебан обнимала вершину высокого холма — самой высокой точкой мыса, — господствуя над окрестностями. Гуаймас — горстка нескладных домишек… Гавань, забитая рыбачьими лодчонками… Шум волн, которые разбиваются о песчаный берег, а за ним полоса ослепительно яркой тропической растительности — радужная лента между серебристо-серым морем и иссушенными бурыми холмами, из которых выпирают отвесные скалы… «Боже, я как я все это ненавижу», — подумал Джон.
— Ветер переменился? — спросила Линнли.
— Хм-м?.. Черта лысого! Я твердо намерен свалить отсюда.
— Поступить в Корпус морской пехоты — не единственный путь.
— Конечно. Но я всегда хотел быть морским пехотинцем. С самого детства. И ты это знаешь.
— Знаю. Я тоже этого хотела. Думаю, это вроде зова крови, — девушка подошла к перилам, стала рядом с ним и, склонившись, стала разглядывать городок. — Твой папа только морпехов ненавидит? Или всех гринго?
— Если помнишь, он женат на дочери гринго. Гринго и морского пехотинца.
— Черт возьми! По-моему, он родился через двадцать лет после войны. В чем проблема?
Джон вздохнул.
— В некоторых семьях хорошо помнят прошлое. Никогда с таким не сталкивалась? Его дед был убит в Енсенада. Поэтому отец не любит правительство и не любит военных.
— Он что, ацтланист?
— Я знаю только то, что сказал. Вот кое-кто из его собутыльников — да. Голову даю на отсечение. И еще я знаю, что он подписан на пару сайтов ацтланских националистов. Чтобы разделять идеи, не надо состоять в каком-то обществе.
— Забавно, — проговорила Линнли. — Большинство ацтланистов — бедные работяги. Indios, фермеры… Редко бывает, чтобы какому-нибудь крупному собственнику было настолько наплевать на свое положение, чтобы он вступил в какой-нибудь революционный кружок и сидел за одним столом с этими оборванцами… — она кивнула в сторону гасиенды, венчающей вершину холмов. — А у твоей семьи есть деньги.
Джон пожал плечами.
— Догадываюсь. Разумеется, мы никогда не говорим о том, откуда они берутся.
Семья его отца невероятно быстро разбогатела перед Войной с ООН, когда в некоторых районах Соноры и Синалоа — тогда они еще считались штатами Мексиканской Республики — открылись весьма соблазнительные возможности сделок по нелегальной торговле с обширным и богатым рынком Севера.
— Но дело не только в деньгах, — продолжал Джон. — До сих пор существует такая штука, как национальная гордость. И если Ацтлан станет реальностью, у власти те местные семьи, у кого больше денег. Новый правящий класс.
— Хм-м… Думаешь, до такого дойдет?
— Нет, — резко ответил он. — У снежного кома на Венере больше шансов. Но есть вероятность, что они еще долго будут мутить здесь воду.
Баха, Сонора, Синалоа и Чиуауа совсем недавно присоединились к процветающей Объединенной Федеральной Республике — политическому союзу, в состав которого входили пятьдесят восемь штатов Америки плюс более отдаленные районы — например, Куба, Территория Северо-Запада и тихоокеанские доминионы ОФР. Приобретенные в течение Второй Мексиканской Войны 2076–77 года, все четыре северных Мексиканских территории и без того были готовы принять предложение и стать новыми штатами Америки под номерами от пятьдесят девятого до шестьдесят второго соответственно. Оставалось лишь дождаться результатов серии референдумов, которые продолжались примерно два года. Этот регион старой Мексики, омываемый Калифорнийским заливом, всегда существовал за счет туристов-янки, равно как и морепродуктов и марихуаны, которые поставлял северный рынок, а поэтому был связан с ОФР куда более тесными узами, чем с Демократической республикой Мексико, и не имели ничего против смены статуса.
Однако многие жители присоединенных территорий предпочитали независимость. Ацтланский вопрос — отделение нескольких штатов северного Меджико и юго-запада США и образование латиноамериканского государства — стал одной из принципиальных причин Войны с ООН, которая произошла около ста лет назад. Организация Объединенных Наций предложила провести в регионе референдум и на основании всенародного голосования предоставить Ацтланеро суверенитет. Вашингтон выразил протест. Было отмечено, что население четырех штатов, из-за которых возник спор, составляют преимущественно испанцы латиноамериканского происхождения, которые несомненно проголосуют в пользу референдума, и федеральным властям придется пойти на серьезные уступки. В результате началась война, которая охватила всю планету, орбитальное пространство, Луну и Марс.
В конце концов ООН развалилась, и с образованием Всемирной Конфедерации Государств, возглавляемой блоком США/ОФР — Россия — Япония, вопрос об Ацтланском суверенитете был почти забыт… Забыт всеми, кроме горстки оппозиционеров и недовольных политикой мечтателей испанского происхождения, которые еще встречались на территории от Мазатлана до Лос-Анджелеса.
Многие до сих пор жили этими мечтами. Отец Джона, как и весь его многочисленный и влиятельный клан с блестящими связями в Соноре и Синалоа, все более решительно выступал против захватчиков-гринго, которые во время Мексиканской войны активно переселялись на юг. Он называл их «саквояжниками», хотя это прозвище имело более старое происхождение.[27]
