Сергей Соколов - Коллектор
Экипаж спасательного судна состоял из многоопытных людей, собаку съевших на своем деле. В силу исполняемых обязанностей, каждый член экипажа являлся обладателем многих секретов Ордена Адвентистов. Координаты баз, резиденты, ключи связи — в общем, все то, что позволяло им выполнять свои функции. Сигнал бедствия, несший в себе только условный опознаватель базы, был принят очевидно бесхозным связным устройством, встроенным в корпус дряхлого грузопассажирского судна, уже сотню лет роняющего рыжие хлопья ржавчины на свалке. Буер капитана аварийно-спасательного судна почти каждый день скользил по глади соляного озера по знакомому маршруту в порт. Во время прохождения на определенном расстоянии от ограждения свалки, навигационный прибор на буере, помимо обычного обмена информацией со спутниками, выдал еще какой-то незаметный сверхкороткий пакет данных и получил в ответ нечто похожее. Этим же вечером спасатель стартовал, вылетая по вымышленному маршруту, указанному в поддельном наряде-заказе, в соответствии с таким же исключительно условным контрактом. После каждого перехода судно появлялось с новым маршрутным листом, и стороннему наблюдателю отследить конечную точку межзвездной траектории становилось с каждым следующим прыжком все сложнее и сложнее. Капитан спасателя на фоне достаточно горячего сердца имел вполне холодную голову, которая говорила о том, что рейдер, расстрелявший базу, как это говорилось в сообщении, вполне еще может околачиваться в системе, так что выдержать месяц до появления у базы имело определенный смысл. Так он и сделал, и оказался абсолютно прав — рейдер, после успешной атаки, продолжил исследование планет системы, что заняло еще двадцать суток, и только после этого убрался восвояси. К моменту выхода спасателя из прыжка у самой фотосферы светила, чем минимизировался риск быстрого обнаружения, рейдер уже десять дней, как покинул окрестности. Подлетев к известной планете, спасатель послал сигнал на включение автомата наведения, и, через несколько секунд получив коридор, начал процедуру приземления. Капитан и экипаж не слишком рассчитывали на обнаружение кого-либо в живых — слишком хорошо все они были знакомы с работой рейдеров корпораций. Однако, демонтаж оборудования базы являлся делом привычным и предстоял в любом случае — раз сигнал бедствия отправлен, то что-то уцелело. Тем большим оказалось их удивление, когда за затворами шлюзов из коридора навстречу вышло трое. Двое — то глупо улыбающиеся, то в следующую секунду безумно хохочущие, порядком заросшие мужчины, с перевязанными кровавыми тряпками конечностями. Еще — невысокий подросток, держащийся на приличном расстоянии от всех и серьезно и внимательно смотрящий на фигуры в скафандрах через прицел переделанного из автогена плазменного разрядника. Только тщательная демонстрация удостоверяющих личности документов заставила хмурого подростка опустить разрядник, после чего, оказавшись на борту корабля и, наконец, поверив в спасение, тот уснул прямо на полу кают-компании. Двух одичавших мужиков пришлось засунуть в медблок и держать под наркозом до самого конца полета, а мальчик, проспавший двадцать часов беспрерывно, не очень стремился делиться подробностями своего спасения. Удалось только выяснить, что спасшиеся вместе с ним взрослые через пару недель после катастрофы слегка сошли с ума и захотели поправить вопрос со свежими продуктами питания за счет самого младшего товарища по несчастью. Тому пришлось до прилета спасателя скрываться в темных коридорах верхнего уровня, прячась от бодрых кулинаров.
Скоро спасатель, пройдя большую серию прыжков и опять заметая следы, сбросил посадочную капсулу на кислородный Китовый мир, сам уйдя в прыжок на одну из индустриальных планет, с целью продать останки базы задорого. В небольшой клинике злополучных вахтенных усыпили, введя им во время беспокойного сна по достаточной дозе токсичного грибного белка, а подростка, после выяснения обстоятельств, отправили в соответствующее учреждение — подростковый спортивно-оздоровительный лагерь на побережье. Адвентисты хорошим рабочим материалом не разбрасываются, а мальчик этот точно был именно такого сорта.
***— Отродье! Я вам ваше чувство юмора засуну так глубоко, что оно останется с вами навсегда, просто его уже никто никогда не увидит!! Десять лет учу, и каждый год находится пара умников, которые считают, что слизняк, положенный в редуктор учителя — это очень весело. А ведь они правы, это очень весело — когда на семидесяти метрах слизняк превращается в мелкодисперсную взвесь, которая попадает в легкие учителя, вызывая у того спазм дыхательной системы, и мучительную смерть от удушья. И не имеет никакого значения, что я проверяю, всегда проверяю свое оборудование. Факт. Но с этого момента, когда и на вашем уровне появились шутники — знайте, что любой из вас, в любой момент, может получить такого же слизняка в свою скубу или шноркель. И сдохнуть. А пока — каждому пятому выйти из строя.
Из шеренги здоровенных шестнадцатилетних оболтусов, ежащихся на пронизывающем ветру, вышло шестеро, ровно одна пятая от общего состава. Естественно, я оказался в их числе, со своим-то везением. Учитель Эйвинд отвел всех в сторону, дал команду построиться, и объяснил, что нас ждет:
— Для профилактики и общего оздоровления дисциплины нырнете на задержке дыхания на сто метров. Открутиться не удастся — навешу вам груза, закрою на замок и столкну в воду. На глубине ста метров вас будет ждать ключ, привязанный к шкерту. Привязываете груз к шкерту, отмыкаете ключом, и всплываете. Ни какой декомпрессии. Надеюсь, все останутся целы и проведут с шутниками разъяснительную беседу. Пошли. А остальные, которым, как они считают, повезло — строем на рыбоферму и по полторы нормы на сегодня.
Спускаясь по прикрепленной к отвесной скале металлической лестнице к воде, и видя перед собой прыгающую вверх-вниз спину идущего впереди курсанта, я вдруг подумал о превратностях моей судьбы, складывающейся особым образом. Почти шесть лет назад я очутился на этой красивой, очень красивой жесткой планете, состоящей из суровой земли и не менее сурового, холодного и соленого океана. Не знаю уж, каким образом, но некоторые детали моего спасения с базы вперед меня донеслись до местных, и поэтому, когда я впервые нарисовался в казарме, меня не стали бросать со скалы на кучу птичьего помета и заставлять выпить ровно три литра соленой воды. Напротив, все мои будущие товарищи с большим интересом и скрытым уважением перезнакомились со мной и стали приставать ко мне только с одной целью — услышать непосредственно от участника событий все эти невероятные истории о подземных лабиринтах, о стрельбе плазмой, о расстреле рейдером космическом полете, и жизни на другой планете. Я предусмотрительно растянул все это года на два, и когда последний штрих моей фантазии, переплетенной с правдивыми подробностями, осел в ушах ребят, то уже смело мог сказать, что меня окружают друзья. Так и оставшись Клириком, любителем покрытых пылью энциклопедий и знатоком ответов на все случаи жизни, я очень быстро выдвинулся в первые ряды отличников подводного дела — подземелья научили меня ориентироваться в трех измерениях, а недостаток кислорода и низкое давление в базе подготовили мои легкие к хранению большого запаса воздуха. К тому же мне очень нравилось под водой, несмотря на то, что температура в океане редко поднималась выше семи градусов, и без мокрого костюма больше сорока минут в воде не выдерживал даже учитель Эйвинд. Учитель, ведущий нашу группу, Эйвинд, сам вышел из местных жителей, с молодости участвовал во многих громких делах, о которых, естественно, особо не распространялся, но при случае любил туманно намекнуть. Серьезное ранение и, как следствие, искусственная печень, требующая ежедневной промывки и смены картриджа, поставили точку на оперативной работе, но отнюдь не препятствовали учительству.
Наконец, все мы вышли на пирс. Там помощник учителя уже сплел огон на конце прочного шкерта, прикрепил к нему ключ с грузилом и встал наготове. Мне пришлось нырять пятым, и я, вентилируя легкие, чувствовал себя, честно говоря, не в своей тарелке. Дело в том, что трое из четырех курсантов, нырнувших передо мной, при резком погружении и последующем всплытии потеряли сознание от недостатка кислорода, и их вытаскивал помощник, надевший скубу, плюс сам учитель. Меня вытаскивать уже было некому — оба, учитель и помощник, пошли на декомпрессию, оставив для надзора за экзекуцией какого-то подвернувшегося под руку рабочего с фермы. Рабочий с преогромным удовольствием согласился — представилась возможность поиздеваться над наглыми бездельниками, которыми нас не всегда справедливо считали все работники лагеря, так что ждать от него помощи в случае чего не приходилось. «Послать куда подальше рабочего нельзя, это значит нарушить прямой приказ учителя и попасть в еще более худший оборот. Буду нырять», — принял я решение, и, быстро переодевшись в резинку, уселся на край пирса, рядом с привязанной к кнехту веревкой, спускающейся в глубину. Вентилируя легкие и составляя схему погружения, я через три минуты молча нырнул головой вниз, и пошел на глубину. Прошло еще четыре минуты — благополучно достигнув ключа, освободившись от грузов, я поднялся до сорока метров, судорожно пытаясь расширить потоком крови все вены и артерии и максимально избавиться от растворенного в крови воздуха. Такую технику мы только начинали осваивать, но принцип мной был полностью усвоен из заранее прочитанных инструкций. Вот когда пригодилось. Мозг стал понемногу отказывать, но натянутая веревка инстинктивно воспринималась, как единственный путь наверх. Еще немного, и моя голова появилась на поверхности океана. Тщательно подышав короткими неглубокими вздохами, я успокоил организм и взобрался на причал. Там стоял достаточно обеспокоенный учитель Эйвинд, большим пальцем правой руки прижимая след от декомпрессионного катетера на запястье, и смотрел на меня.
