Николай Берг - Лагерь живых
Зато глаз ухватывает то, что мне привычнее видеть — размашистые потеки бурой, засохшей уже несколько дней назад крови на покрашенных белых стенках, рваный мужской полуботинок, драные цветастые тряпки в подсохшем кровавом месиве, покрывающем пол БТР. Николаич тоскливо смотрит на подошву берца, только что выдернутую из этого киселя с ясно слышимым хлюпом, какие-то ярко-белые осколки костей и конечно же на здоровенную желтовато-синюшную тушу впереди, там, где сиденья водителя и командира.
— Погодите сюда пока лезть! Ботинки поберегите!
— А что делать?
— В УАЗе стопка полиэтиленовых пакетов из «Зеленой страны». Наденьте поверх!
А, точно как эрзац-бахилы.
— Дима, тащи веревку! Потолще! Доктор, несколько мешков сюда! И камеру отдайте кому-нибудь. Саша, умеешь снимать?
— Умею, чего тут хитрого.
— Возьми камеру и продолжай съемку!
— Для чего мешки? — не пойму я.
— Покойницу выволакивать будем. А мешки, чтоб с головы не текло на сидушки, когда потянем.
Понятно. Хотя по габаритам покойная килограммов на двести тянет, не меньше. Ну да УАЗом дернуть — лишь бы в люк бортовой пролезла. Если не пролезет — будет хуже, впрочем, в БТР и так уже все загажено.
Шурша бахилами, аккуратно лезу вперед. Да, голову раскроили залпом изрядно. Хорошо, догадался перчатки хозяйственные натянуть. Теперь, стараясь не слишком измазаться, собираю перепутанные лоскуты кожи, куски костей и мышц в пакет.
Мозговой череп, разнесенный почти вдрызг, и впрямь втрое, если не больше, уступает могучим челюстям. Челюсти в пакет запихнуть удается с трудом. Зубки мелкие, треугольные, мутно-белого цвета, очень непривычные на вид. И их действительно немало.
Вот поэтому и груша получилась. Вижу свисающее вбок маленькое, явно женское ухо с сережкой. Если бы этот упокоенный кадавр улыбнулся, то так широко, что мочки ушей в рот попали с серьгами вместе…
— Готово! Замотал голову!
— Принимай веревку! За щиколотку возьми!
Легко сказать, щиколотку-то сразу и не найдешь. Стопа изменилась сильно и стала похожа на собачью.
— Погодите, я сам узел завяжу.
Николаич возмущенно пыхтит, распуская мой дурацкий бантик и завязывая узел какого-то хитрого типа, что в грубых перчатках из черной резины делать непросто.
Конец веревки там снаружи уже привязали к УАЗу.
— Володя! Давай помалу! Доктор, сдвиньте в сторону сиденье стрелка, — тыкает пальцем «старшой» в приделанное к штанге из башенки простенькое металлическое креслице.
Складчатая рыхлая туша, похожая чем-то на моржовую, но раскрашенная в мерзкие цвета разложения, с черноватым сетчатым венозным рисунком, медленно скользит к выходу, сгребая собой с пола кровяное желе.
— Я, конечно, извиняюсь — но оно стоит того? — спрашиваю Николаича. — Вонища же здесь будет невиданная? Как бы мы машину ни мыли, все равно запах будет. А летом — ЕБЖ, как говорит наш сапер — тем более.
— Потерпим. Летом вонять будет везде. А новенький БТР с бортовым оружием и полным боекомплектом сейчас бесценен. Он нам не на танцульки ездить нужен.
— Ясно. Просто у меня приятель купил, было дело, по дешевке джип, в котором четыре рыбака угорели — ну и просидели внутри с декабря по май. Так даже полная смена всего не железного ничего не дала. Стальной остов — и тот шмонил нестерпимо. И мытье ничего не дало.
— Я в курсе. Но повторюсь — потерпим. Зато эту броню винтовочная пуля не берет. И пройдет агрегат везде… И проплывет. Что еще лучше. Семен Семеныч, лопату давайте!
Морф таки застревает боками в проеме. Действуя лопатой, как рычагом, Семен Семеныч вместе с Вовкой потихоньку-полегоньку, но выдергивают труп из БТР. После этого УАЗ оттаскивает тело в сторону метров на тридцать. Мне приходится идти к нему, пока Саша снимает, что это мы такое упокоили. Остается отснять челюсти. Рву мешки на голове кадавра, прутиком приподнимаю то, что было губами.
Все, вроде бы дело закончено. Можно ехать.
— А ты заметил, что на этой «зувемби» были стринги? — спрашивает меня Саша.
А ведь так и есть! Грязный шнурок и треугольнички пропитанной кровью ткани — точно стринги. Больше на теле нет никакой одежды.
— И смотри-ка, она коленками назад, как Семен Семеныч про кузнечиков пел.
— Это не коленка. Коленка вон, выше. Это у нее так ступни изменились. Наше крутое счастье, что она разожралась в замкнутом объеме, и габариты ей не дали из люка выбраться. Кинулась — и плечами застряла. А если бы проскочила — застряла бы брюхом. В животе тоже плечиста.
— А давно она обратилась?
— Судя по гнилостным изменениям — дня четыре, может, шесть назад.
— И почему делаешь такой вывод?
— Потемнение поверхностных вен, видишь, похожи на веточки черного цвета, просвечивают через кожу. Ткани приобрели зеленоватый оттенок, отчетливо наблюдается их вздутие, особенно лица, груди у нее тоже вздулись. А живот — еще нет. Так что минимум — дня три, максимум — дней шесть уже. Учитывая холодную погоду — скорее, дней шесть.
— Вы там закончили?
— Да.
— Тогда поехали!
За руль свежедобытого «броника» садится Володька — ездил он на таких. Люки он не закрывает. Николаич хочет возразить, но воздерживается. «Найденыш» становится за первым УАЗом, и мы трогаемся дальше.
Семен Семеныч вертит подозрительно носом, хоть я и оставил перчатки и бахилы в поле, пахнет от нас с Сашей ощутимо.
— Что, одежку выкидывать придется? — спрашиваю нашего драйвера.
— Ерунда, выветрится все отлично. А не выветрится — так закопаем.
— Не по чину одежу-то хоронить! Выкинем где по дороге, и все.
— Не хоронить, просто закопать на пару дней. Земля отлично запах берет на себя.
— Это вы откуда знаете?
— Бабушка рассказывала. Во время войны носить-то нечего было. Так у них один инвалид что делал. Как фронт от деревни ушел, так он одежку с мертвецов собирал, обувь тоже. Детишки снятое прикапывали, бабы потом стирали, сушили и продавали на станции. Сами-то не носили, а на той же станции покупали себе одежку.
— Так, наверное, и покупали тоже с мертвяков?
— Может, и так. Но когда сам не видал — так и ничего.
— А почему инвалид одежку собирал?
— Он с фронта пришел, а там сапером был. Кроме него по лесам шляться дурных не было. Пацаны сунулись пару раз — кишки на деревьях оказались. Фронт-то через деревню туда-обратно несколько раз катался, все вокруг в минах. И ставили их не на несмышленых мальчишек, а на грамотных мужиков, так что пацанята вляпывались только так…
— А с инвалидом что потом было?
— Умер лет через пять. Он не просто так инвалидом стал, его ж порвало железом страшно. Руки-ноги вроде и остались, а весь ливер дырявый. После войны таких калек много было, так они лет десять, самое большее, жили. Всей деревней хоронили, если б не он, нищета была бы дикая. А он и не только одежду таскал, после войны в лесу много добра было, — заканчивает рассказ Семен Семеныч.
— Ясненько.
— А что там в БТР-то случилось?
— Черт его знает. Только похоже, что водитель из машины все же выскочил и мотор заглушил. Иначе хрен бы мы на ней сегодня поехали. А так и соляра есть, и аккумулятор живой. Начнем чистить — понятно будет. Но одно ясно, что кости этот морф челюстями дробил влегкую. Причем и такие, как бедренная. Так что челюсти-то не слабее, чем у гиены, а то и посильнее будут.
— М-да. Обратно повезло.
— А что там сзади, Семен Семеныч? Никаких сидений не было. Где же десант-то сидит?
— Что, такие сплошные полати, что ли, были?
— Ага. Не сиденья.
— Так это сиденья, только разложенные в лежачие места. В БТР и спать можно. Сиденья разложил — и дрыхни.
— Значит, лежачих везли?
— Скорее всего.
Тащимся по лесу, деревья с обеих сторон дороги. Спрашиваю Сашу — сообщили ли в Кронштадт, что везем еще кучу больных и раненых? Оказывается, да, уже успели. Жмурюсь, представляя глубокую благодарность за такой мой ответ на приглашение посетить первый с момента катастрофы медицинский семинар.
Неожиданно над дорогой довольно низко пролетает маленький, словно игрушечный самолет.
— Кронштадтский?
— Нет, тут оба аэродрома удержали — и Левашово и Горская.
— Лихо!
— Да ничего особенно лихого. Какие-никакие, а вооруженные силы тут были, а населения мало. Рота в масштабе такого города, как Питер, не величина. А для Левашово — вполне себе сила. Пустынных мест тут много. Мы вот только что проехали мимо Северного кладбища — так по нынешним временам самое спокойное место, а с другой стороны — Северная свалка. Неоткуда тут толпам зомби браться.
— Ну и соседство!
— Так и на юге то же самое: и кладбище и свалка рядом, через дорогу буквально.
Жужжит «длинное ухо». «Старшой» просит принять влево и собраться тем, кто находился рядом с бронетранспортером и стрелял по морфу. Останавливаемся, вылезаем. Николаич настоятельно рекомендует всем, принимавшим участие в охоте, воздержаться по прибытии в Кронштадт от рассказов, что морф просто и банально не мог выбраться из своей консервной банки. Стоит рассказывать, как и было, — отлично скоординированная система взаимодействия и высокая боеготовность остановили атаку морфа в самом начале. И точка. Можем продолжать движение. Залезаем в машины, трогаемся.
