Евгений Щепетнов - Колян. Дилогия (СИ)

Глава 17. Колян оказывается под прицелом танка

Закон № 322

Аборты запрещены. Женщина, осмелившаяся сделать подпольный аборт, будет изгнана из Роси.

Люди в лагере забылись тяжёлым сном больного после продолжительной, изматывающей болезни. Некоторые вскрикивали во сне и стонали. Колян потребовал, чтобы все тщательно обработали свои раны и царапины во избежание заразы. Но у некоторых всё‑таки началось воспаление — сырость и жара делали своё дело. Рука Димана распухла, как подушка, стала красная и толстая. Николай был серьёзно озабочен — у парня начиналась настоящая лихорадка, видимо рубящим ударом сапёрной лопатки в рану были занесены целые колонии резвящихся микробов. Требовалось лекарство, противовоспалительное и жаропонижающее — иначе скоро Коляну быть генералом без армии.

Лекарства не было. Медпункт базы был разрушен, разграблен, а те немногие лекарства, что оставались, постояв на жаре, воняли мерзко, как с помойки. Нынешний климат ну никак нельзя было назвать здоровым.

Николай подумал: «Пока мы привыкнем к тропикам, много народа загнётся — европейский человек не может выживать в таких условиях, не негры мы, однако. Впрочем, человек ко всему привыкает, в отличие от животных, наши дети и внуки приспособятся к этому климату не хуже негритят».

Он усмехнулся, вспомнив, что скоро и у него появятся «негритята». Он жил с двумя девушками. Первой была та самая Юлька, которую он встретил в компании с Диманом, а вторая была Ксюшка — молодая девчонка 19 лет, которая полгода ходила за ним по пятам, смотря на него влюблёнными глазами, как кошка. Он вначале с неодобрением зыркал на неё, ну что может найти такая мелкая сикушка с ангельским личиком и стройным, по–юношески неуклюжим телом, в сорокалетнем, покрытым шрамами и полуседом вояке, кроме мата и приёмов боя ничего в жизни не знающем.

Колян, конечно, кривил душой — впрочем, неосознанно. Ему казалось, что такое сатанинское отродье, каким он себя считал, никто полюбить‑то не может, особенно такие воздушные создания. К концу года незаметно для себя он понял, что не может мыслить себя без неё. И она оказалась в его постели.

Юлька, конечно, восприняла это в штыки и при первой же возможности попыталась набуздать интриганке. Колян, честно говоря, вначале с интересом смотрел, как две девки с воплями и визгами, пинаясь и кусаясь, дерутся за самца. Потом ему это надело, он схватил их за шкирку, вырвал из рук Юльки дуршлаг, которым она норовила треснуть Ксюху по башке, а у Ксюхи обломок швабры, следы от которой в виде наливающейся шишки красовались на голове Юльки, и сказал:

— Так, всем заткнуться и слушать. Ещё раз устроите мне такой спарринг, получите пистюлей и вылетите отсюда обе. Весь лагерь слушает ваши дебильные вопли, и я не допущу, чтобы вы меня позорили. Ищите компромисс. Хотите со мной жить — устанавливайте очередь, ведите хозяйство вместе. Если вас это не устраивает — уходите. И ещё — если будете смотреть на сторону, позорить меня — выгоню из города вообще. Мне не нужны слухи о том, что Атаман со своими девками‑то справиться не может, куда ему народом управлять. Всё поняли?

— Поняли! — девки нестройно пробурчали, тяжело дыша, поднимая крепки груди так, что Николай невольно залюбовался: а хороши, заразы. Даже с торчащими патлами хороши.

— Идите, умывайтесь, приводите себя в порядок. И хату приберите, амазонки херовы.

С тех пор девки если и не сдружились, то, по крайней мере, не пытались оскальпировать друг друга — что и требовалось. Одежда Коляна всегда была чистой, ухоженной, дома был уют и порядок, спал он с ними по очереди. Были мысли устроить с ними свальный грех, но останавливала такую соблазнительную мысль думка о том, что одна из них, видя скачущую на нём соперницу, может по ревности и не сдержаться и прибить обоих. Ему не хотелось запомниться народу голозадым трупом, зарезанным приревновавшей подругой. Впрочем, на любовные игрища у него было не так и много времени. Управление городом, насущные проблемы занимали все его мысли, и если бы не его железное здоровье и сила, неожиданная для сравнительно небольшого мужика, он бы слёг от перенапряжения. Куда уж там до свальных грехов и ночей разврата… не уснуть бы под скачущей на нём «амазонке», и то ладно.

Он опять усмехнулся — у обоих подруг уже заметно округлились животики, на третьем месяце обе как минимум. Даже ярости в них как‑то поубавилось… типа родня теперь. Скоро произведут ему маленьких Колянов или Ленок. Ленок… Он погрустнел. Колян любил за всю свою жизнь лишь одну женщину — Ленку, но не дал Бог им с ней детей. И вот теперь она сгинула где‑то в чужих краях, сгорела в жаре проснувшихся вулканов в Италии, или была смыта волной Потопа, или просто умерла от голода и болезней. Сердце его защемило и в серых, видавших смерть волчьих глазах, появились слёзы. Если бы она была рядом, он всё равно как‑нибудь смог бы её защитить. Если бы…

Он тряхнул головой и резко встал в ночной темноте, выбравшись из‑под брезентового навеса над станковым пулемётом: «Пройтись, что ли, проверить посты». Тучи ещё не затянули чёрное, бархатное небо. Нарождающаяся луна светила тусклым, узким месяцем. Над головой яркими бриллиантами сияли тропические звёзды. Он посмотрел в небо и вдохнул воздух, напоенный ароматом ночных цветов и примятой травы, потянулся и подумал:

«В детстве я мечтал — вот бы высадились инопланетяне и забрали меня далеко, к своей звезде. Я бы там был представителем Земли, вернулся бы домой такой важный, умный, на космическом корабле, и повёл бы землян к светлому будущему. Только бы уйти из этого заплёванного двора, с вытоптанной детской площадкой, усыпанной окурками и заплёванной зелёными соплями, от стен панельной пятиэтажки, промерзающей зимой до инея в углу, от перевёрнутых урн и кучи помоев на перекрёстке улиц Макарова и Геологической. От этой серой и мерзкой жизни, в которой шустрому, умному пацану нет места, нет возможности приложения своих сил и возможностей, только потому, что он имел неосторожность родиться в Заводском районе, как в песне Высоцкого: Час зачатья я помню неточно. Значит, память моя однобока. Но зачат я был ночью, порочно, И явился на свет не до срока. Я рождался не в муках, не в злобе, Девять месяцев — это не лет. Первый срок отбывал я в утробе: Ничего там хорошего нет».

Не забрал Коляна космический корабль. А вот корабль под названием УИТУ чуть не получил своего очередного клиента, если бы не участковый Михал Саныч, который будучи старым тёртым–перетёртым кадром, почему‑то не дал его в обиду и, прикрыв грешки, срочно засунул его в армию.

— Будешь хотя бы накормлен, одет и обут, дурак! А тут тебе конец — или подрежут, или сядешь надолго!