Яна Завацкая - Дороги
— Да нет, - медленно ответила Ильгет, - я не устала.
… в сущности то, что она сейчас ждет какого-то внимания и ласки - обычный эгоизм.
— Ну а ты как? - спросила она, - соскучился хоть немного?
Пита картинно зевнул и отправился в гостиную. Ильгет почувствовала себя очень нехорошо. Она прошла в кабинет, отстегнула дессор и положила его в ящик. Вот так. Теперь переодеться, не вечно же таскать на себе эту броню. Здесь она уже не нужна. Ильгет прошла в спальню, открыла шкаф… странно, это же не ее платье. Вот это, черное с цветами… у нее такого никогда не было. Ильгет вынула черное платье из шкафа и ошеломленно на него смотрела. Оно ей было бы слишком коротким, а рукава так просто лопнули бы на ее теперешних мышцах. Вдруг со страшной силой заболел шрам, и боль стала подниматься по грудине, к горлу. И тотчас Ильгет почувствовала, как кто-то успокаивающе взял ее за плечи. Постояла так немного… ничего, Иль, потерпи. Тяжело, но потерпи. Она выбрала белое с блеклыми зеленоватыми цветами, сейчас ей хотелось носить что-нибудь очень легкое и женственное. Правда, в этом платье она как бледная поганка, но ничего… Ильгет переоделась. Все ничего, только в ушах шумит.
Она села на кровать и стала убирать волосы. Что делать сейчас? Пита не хочет с ней разговаривать… злится на нее почему-то. За что? Может, ему кто-нибудь сказал гадость про нее? Вот казалось, придешь домой, и все прояснится само собой, будем ужинать с Питой, может, пойдем прогуляемся, я расскажу о Визаре, не все, конечно, всего не расскажешь, но хоть что-то.
А теперь… да ладно, пусть он сидит там один и дуется. Пройдет у него эта шиза - и помиримся. Может, тогда я узнаю, в чем провинилась опять. А пока можно чем-нибудь заняться самой. Чем бы? Может, просто прилечь, почитать пленку? Или вообще пойти прогуляться? Нет, из дома уходить как-то… Ильгет вдруг всхлипнула и бросилась в гостиную.
— Пита!
Он сидел спиной к ней, на диване, сложив руки на животе.
— Пита, ну объясни же мне, что случилось, - она подсела к мужу, попыталась приласкаться. Он оставался холодным.
Ильгет ясно понимала, что совершает ужасную глупость, лучше было бы помолчать и подождать.
— Пита, ну прости, я не понимаю, что с тобой. В чем я перед тобой виновата. Меня не было больше двух месяцев. Ты представить не можешь, что я пережила. Может, ты думаешь, что я там развлекалась? Я всю дорогу в медотсеке лежала. Мне в спину попали дротиком. Я чуть не умерла. И вот… ну ладно, я думала, ты, наверное, перепутал рейс, но это так ужасно, когда тебя никто не встречает… ну ладно, я могу это понять. Но сейчас-то ты за что на меня дуешься? То, что я улетела - но ведь ты был не против, вспомни, ты же не возражал! И… - она уже не могла больше сдерживать слезы, - Пита, ну почему ты так со мной? В чем я перед тобой виновата?
— Вот посмотри, - мягко сказал Пита, отводя ее руки от лица, - иди и посмотри на себя в зеркало.
— Ну зачем, - зарыдала Ильгет, - ну что ты в самом деле…
— Я, я, я, - продолжил муж, - все время - Я. Я - на первом месте. А ты хоть раз подумала за это время обо мне?
— Подумала, Пита, поверь мне, я все время думала о тебе.
— Знаешь, - сказал Пита, - я думаю, что уже хватит. Думаю, нам надо расстаться.
Ильгет прекратила плакать. С недоумением посмотрела на него.
— Тогда почему… почему ты все еще здесь? - спросила она, - тебе сложно было снять другую квартиру? Зачем ты меня вообще ждал?
— Да вот, хотел по-человечески… хотел поговорить.
"Это у нас называется по-человечески", - горько подумала Ильгет. И сказала.
— Не знаю… наверное, ты прав. Хотя… я уже думала об этом. Да, нам трудно жить вместе. Но ведь у нас все равно есть любовь. Вспомни… как все начиналось, еще в Иннельсе. Неужели это все можно вот так перечеркнуть, выбросить? Помнишь, как мы по Набережной гуляли…
— Ты убила любовь, - ответил Пита уверенно, - ты сделала все возможное, чтобы это хорошее - то, что было - опошлить и опустить.
(Господи! Ильгет взялась пальцами за виски. След от раны в спине начал медленно ныть. Фантомная боль, это ерунда, это пройдет. Неужели нельзя было уйти как-то иначе? Раньше или наоборот, позже… Неужели именно сейчас, сегодня… Такое ощущение, что он все, абсолютно все делает так, чтобы доставить ей как можно больше неприятностей. Хотя наверняка специально это не планирует).
— Хорошо, - устало сказала Ильгет, - наверное, я виновата. Конечно, хотелось бы знать, в чем именно… что я делала не так… мне ведь дальше жить, хотелось бы исправить свои ошибки.
— Ну что ты, - усмехнулся муж, - ты никогда не ошибаешься. Ты ведь у нас святая. Безгрешная. Вся такая правильная.
— Господи, Пита, ну что за глупости?
Безгрешная… святая… нож входит в человеческое тело с легким треском, и от запаха крови нестерпимо тошнит…
— Пита, я убивала людей. О чем ты говоришь…
— А я крестился, между прочим, - сообщил муж. Ильгет только теперь увидела на его шее цепочку с крестиком. И на миг забыла о своем горе. Это было так неожиданно, что Ильгет даже заулыбалась.
— Да ты что? Здорово! Ты молодец! Я рада…
— Ты не пускала меня к Богу.
Ильгет опустила глаза, подумав, что наверное, он прав. Конечно, сознательно она только и мечтала, чтобы он крестился. Но… ее присутствие действительно делало его хуже, чем он есть. Впрочем, так же, как ее - присутствие мужа. Питу ведь любят все… он такой милый, открытый, хороший… все, кроме самой Ильгет и ее друзей из ДС - но они все не совсем нормальные люди. Он действительно хороший, только не рядом с ней. И может быть, в каком-то смысле она действительно не пускала его к Богу… служила искушением.
— Ты даже и в этом относилась ко мне высокомерно… Ты ни разу не показала мне, как молиться. Ничем не делилась. Молиться меня научили другие люди.
— Да, но ты же сам… не хотел, - пролепетала Ильгет. Слезы снова полились. Пита был совершенно спокоен и говорил задумчиво, глядя вдаль, скрестив руки на груди.
— Разве ты когда-нибудь относилась ко мне, как к мужу? Разве ты хотя бы пыталась любить? Или уж, как сказано в Библии, хотя бы слушаться?
Ильгет сжалась. В ушах ее звенело…
"Разве ты посвящала все свои силы, время, себя - этой любви? Тогда что же это за любовь?
— Да… я не все посвящала…
— И даже сейчас ты все еще думаешь, что все-таки он виноват больше… но если ты постоянно думаешь о его вине, о своих обидах - о какой любви может идти речь?
— Но если у меня не хватает любви, что я должна сделать?
— Я же говорил тебе… ты и мне не хотела довериться до конца. Как и мужу. Ты ни за кем не способна идти до конца. Любить… Ты можешь только захватить человека в сеть и манипулировать им…"
— Да, Пита, - спина болела все сильнее, и это, как ни странно, помогало. Отвлекало от раздирающих душу обвинений, - Я виновата. Я недостаточно любила тебя… Прости меня…
— Знаешь, раньше я мог бы простить, - задумчиво ответил Пита, - мог бы. Но сейчас, боюсь, уже слишком поздно. Ты сожгла и уничтожила мою душу.
— Хорошо, тогда, - губы не слушались Ильгет, - тогда иди… иди, я ведь не держу тебя. Иди уже.
Пита не тронулся с места.
— Вот видишь, - горько сказал он, - ты выгоняешь меня.
— Нет… но ты же сам хотел уйти.
— Я уйду. Я не могу жить в одиночестве.
— Но почему…
— С тобой я всегда был одинок. Мне нужен человек рядом. Человек, который любил бы меня, интересовался бы мной…
Ильгет тупо смотрела в пол. Она, значит, не интересовалась. Да. Вдруг до нее дошло.
— Пита, - прошептала она, - у тебя есть другая женщина?
— Да, есть.
Дротик снова воткнулся в спину и стал проворачиваться, раздирая внутренности. Ильгет застонала и сжала зубы, пережидая боль.
— Тогда иди… что же ты… иди.
— Оставайся одна, - Пита шагнул к двери. Его слова доносились как сквозь пелену. Оглушающую густую пелену тумана, - оставайся одна, и может быть это заставит тебя задуматься. О своей жизни. О том, как ты живешь, как ты относишься к людям…
За окном стемнело, а Ильгет лежала все так же, без движения.
Больно. Просто невыносимо больно. Вот, наверное, про такое и говорят - "нести свой крест". Но Господи… это уж слишком.
Он ушел навсегда? У Питы другая женщина… вероятно, он ушел к ней.
Может быть, он еще вернется? Да, возможно и так. Они муж и жена. Пусть он поступает так, но ведь она-то, Ильгет, обещала. Она же сказала это перед алтарем. Она будет с ним до смерти. Даже если он - вот так. И он тоже обещал, раз он теперь крестился, то должен это понять. Он вернется. Эта мысль отдавала тоской и безысходностью. Клятва дана. От нее не уйти. Даже если она сейчас так невыносимо тяжела.
Ильгет ни о чем не могла думать. Она просто так лежала, в памяти всплывала то одна жестокая фраза Питы, то другая, и каждый раз шрам отзывался болью, и начали болеть точки от сагонских игл. Раз Пита так говорит, наверное, что-то есть в его словах? Ведь не может же быть, чтобы за этим ничего не стояло? Наверное, она действительно настолько плохая. Но разве она была высокомерной… может быть, так это выглядело?
