Алексей Колентьев - Партизаны третьей мировой. Главный противник

… Рывком поставив меня на ноги и подхватив под руки, двое «туристов» поволокли меня к штабной палатке. Мне уже было плевать на происходящее, тело стало подобием резиновой куклы без костей. Пыхтя и ругаясь, как я отметил мельком, тоже раненые конвоиры почти волокли меня по вытоптанной траве. Помочь им не было сил, как и не удалось разжать челюсти, чтобы представиться или даже захрипеть. Наконец, тряска закончилась, опустив меня на землю, конвоиры разделились: один скрылся в палатке, а другой присел рядом и вынув из кармана камуфляжных штанов пачку сигарет и добыв огонь из блестящей серебряной зажигалки закурил глубоко затягиваясь. Сигаретный дым будоражил обоняние, я всё ещё скучал по давно заброшенной привычке, но сейчас запах табака вызвал только приступ тошноты. Последние трое суток я ничего не ел кроме ягод и горстки зажаренных на костре грибов. Всё это переварилось и наружу вышли только сгустки желудочной желчи. Для конвоира это оказалось такой неожиданностью, что человек вскочил на ноги уронив сигарету на штаны. Махая руками, чтобы стряхнуть «чинарик» и не прожечь одежду конвоир спиной стал отступать прямо на выходивших из палатки людей. В получившейся свалке мелькали руки, слышалась брань, но приступ рвоты ослабил меня настолько, что уронив голову так, чтобы не упасть в блевотину я толком ничего не расслышал. Наконец, кто–то подошёл ко мне вплотную, пластиковый обод сковывавший мне руки вдруг ослаб и исчез. Одновременно, ещё две пары рук подняли меня, пытаясь усадить. К губам прижался край алюминиевого котелка и в рот полилась холодная, даже сладкая на вкус вода. Потом снова всё потемнело и пришла темнота….

… Ползти пришлось долго, но возможно это меня и уберегло от ненужных встреч с наводнившими тайгу патрулями. Амеры не теряли времени даром: в воздухе беспрестанно слышался гул вертолётов, а если он стихал, то место массивных туш «Апачей», занимали юркие беспилотники Два или три раза, мимо меня проходили пешие патрули, судя по голосам поиски велись на совесть, в каждой группе было по пять–шесть человек но собак я не слышал, что довольно необычно. На третьи сутки удалось найти относительно сухую промоину, заросшую кустами дикой смородины. Ягоды уже созрели и где–то час я аккуратно, чтобы не было колик, собирал ягоды в пригоршни и по одой медленно жевал сочные кисло–сладкие ягоды. Вообще, дни стояли жаркие, лишь по ночам приближающаяся осень давала о себе знать лёгким предутренним холодком, но иногда выпадал и туман.

Двигаясь почти всё время на юго–восток, я убедился, что нападение на колонну амеры восприняли чрезвычайно болезненно. Видимо в тылу они не часто сталкивались с подобным проявлением сопротивления, поэтому обходя вражеские патрули и прячась от постоянно висящих в небе беспилотников и вертолётов, я сделал неутешительный вывод о том, что Шишковичи не так безопасны, как мне думалось ранее. Нанося на карту стационарные кордоны на тропах и приблизительные маршруты наземных патрулей, я на шестые сутки пути сделал ещё одно неприятное открытие: амеры не собирались входить в Шишковичи и терять людей, его обносили сетью опорных пунктов таким образом, чтобы никого не выпустить оттуда. Наверняка со стороны гор лес тоже попытаются отрезать, однако это ещё более сложная задача нежели блокировка почти непроходимой чащобы. Но было несколько светлых пятен — пока что лагерь не обнаружен иначе посты уже начали сворачивать. И раз все сторожа ещё тут, значит разработчики операции по уничтожению партизан исключают возможность его прорыва в сторону гор. Я шёл осторожно, однако силы с каждым сделанным шагом таяли. Люди распугали всю мелкую дичь, которую можно было ловить в самодельные силки, а крупного зверя ножом так просто не добыть, не в моём состоянии это точно. Ягоды, редкие в пору такой засухи грибы, вот и всё, что удавалось время от времени добыть. Родник попался только один раз, да и тот обмелел настолько, что едва удалось напиться и наполнить пару имевшихся в запасе презервативов. Спасали насекомые и небольшая стопка полиэтиленовых пакетиков подсолнечного масла оставшегося от коробок с лапшой быстрого приготовления. Шесть штук герметично запаянных доз лежало на дне моего «всячного» кармана. Не знаю почему, но по выработавшейся привычке я их не выбросил месяца три назад, да так и переложил в подсумок вместе с остальными полезными мелочами. Найдя муравейник, я наловил муравьёв и давя их прямо на руках счищал получающуюся массу на кусок жёсткого полиэтилена в который до этого были сложены карта и несколько обрывков газет с зарисовками маршрутов патрулей. Когда масса образовала достаточно внушительный комок, я полил его маслом из трёх пакетиков и с удовольствием съел. Способ отнюдь неварварский, поскольку муравейник я не разорял. Муравьи — известное медвежье лакомство, на вкус не ахти, однако после того, как «колобок» был съеден чувство тотальной сытости, словно мешок с мукой придавило меня к земле часа на три. Потом, правда, большую часть съеденного я выблевал, однако начало было положено — после сидения в болоте хот такая еда, это всё же лучше, чем ничего. Это был единственный раз, когда удалось найти муравьиную кучу и спокойно посидеть без движения. Силы реально убывали с каждым шагом, но выбора особого не оставалось, поэтому я продолжал идти вперёд, пока не наткнулся на эту влюблённую парочку в «секрете». К тому времени я ещё дважды чудом избежал обнаружения с воздуха и ища укрытие чуть не попался на глаза пешего патруля. Запас везения явно уже показывал дно, когда лагерь «туристов» обнаружился столь неприятно удивившим меня образом….

… Резкий нашатырный запах заставил даже не открыть, а буквально выпучить глаза, так глубоко я вдохнул этой гадости из поднесённого к лицу пластикового флакона. Одновременно чьи–то сильные пальцы рванули рукав куртки послышался неохотный треск ткани. Потом прохлада и спиртовой запах, затем резкая, но уже ожидаемая боль от жала медицинской иглы. Ещё через пару мгновений в голове стало проясняться, от макушки до пят прошла сильная жаркая волна, тело вновь обрело подвижность и я открыл глаза. За время отключки меня втащили в штабную палатку и разметили на настоящей раскладушке. Знакомо блеснули за стёклами очков серые глаза, рядом сидел Веня. Повернув голову влево, я увидел, что у небольшого раскладного столика покрытого масштабной картой придавленной старым керосиновым фонарём сидят ещё двое — Лера и знакомый мне по прошлым встречам Володя, который так хорошо разбирается в иностранной военной технике. Вид у всех троих был потрёпанный, но отдохнувшими выглядели только Веня с товарищем, Лера же напротив, словно бы состарилась лет на десять и мы смотрелись совершенными ровесниками. Однако последнее замечание спорно, судя по тому, как таращились на меня мужики, выглядел я неважно, что учитывая и так вполне заурядную и невыразительную от рождения внешность, положения с харизмой не исправляло. Теперь девушку удалось рассмотреть более внимательно: овальное с тонкими правильными чертами лицо, прямой нос высокий, чуть выпуклый лоб с ранними поперечными морщинками и внимательные, с чуть приподнятыми вверх уголками серо–зелёные глаза. Свет лампы падал неровными бликами, резко очерчивая высокие скулы, тени играли на светло — русых волосах коротко обрезанных «под мальчишку» и глубокая тень укрывала ямку у основания длинной тонкой шеи. Однако, один взгляд в эти глаза разрушал первое впечатление беззащитности и хрупкой податливости. Лера смотрела прямо на меня холодно и оценивающе. Так может смотреть только тот, кто действительно часто бывал на настоящей войне. Полевые врачи, в особенности хирурги — народ редкой храбрости и мужества вне зависимости от пола. Их профессия подразумевает не столько сохранение собственной жизни, сколько спасение тех, кого они оперируют в таких условиях, что в пору говорить о чудотворном наложении рук но ни как не скальпеля. Под пулями, по колено в грязи, без нормального света и анестезии, иногда без воды. Женщины даже порой собраннее и хладнокровней своих коллег — мужчин, это я знал наверняка.