James Swallow - Немезида

Гарпун стряхнул с себя искры энергии. Складки кожи и листовидные отростки шкуры, хрустя, отшелушивались  от его головы, как разрушенный слой абляционной брони. Оскаленный, усеянный рядами клыков рот под ними был влажным от жидкостей и гноя. Убийца взмахнул своими тесаками, и начисто снёс ствол нейросекача.

Пистолет завизжал и начал хаотично плеваться водянистой оранжевой жидкостью, извиваясь так сильно, что вырвался из хватки Койн и закувыркался прочь, укатившись в тени под обвалившимися панелями ДСП. Каллидус подалось назад, сжимая пальцы на близнеце своего меча с эффектом памяти, который был уже наготове.

Убийца и ассасин сошлись на клинках. В воздух летели крупные оранжевые искры –  мономолекулярные острия рапир Койн врезались в органические мечи, состругивая хрупкие, острые кусочки с каждым ударом. Клинки Гарпуна увечились, но не тупились – Каллидус выяснило это, заплатив цену в виде глубоких влажных порезов, рассёкших маскировочный комбинезон. Там, где пошла кровь, она плохо сворачивалась. Похожее на зубную кость вещество выделяло какой-то маслянистый яд, не дающий ранам покрываться струпами.

Гарпун изменил баланс сил в сражении, взбугрив под красной кожей мощные мышцы и вынуждая Койн отступать всё дальше и дальше  к разрушенным стенам дворика.

Живые контуры лица Каллидус изменялись с каждым полученным или отражённым ударом. Руки Койн метались в вихре контр-атак, но Гарпун всё наступал, с каждым проходившим моментом всё глубже загоняя ассасина в защитную стойку. Изменчивый облик Койн отображал чехарду старых и новых лиц, и на всех них были написаны ярость и отчаяние поражения.

Гарпун расхохотался, из зазора между половинами его лопатообразной челюсти тянулись нити слюны, и в эту секунду Койн удалось провести режущий нисходящий удар обоими клинками. Гарпун едва успел парировать движение – оно было чересчур агрессивным и неожиданным, и кончики мечей с эффектом памяти прочертили на голове убийцы  крест, достав до почерневшей кости. Из раны хлынули тонкие как проволочки червяки, обнаружив под ней молочно-белый глаз, сочащийся ихором. Смех Гарпуна превратился в воющий крик боли.

С этой тварью было что-то не так на самом фундаментальном уровне. В отличие от Йоты и её сородичей Кулексус, ассасина не коснулась отметина колдовства, и всё же Койн всем своим нутром ощущало, что Гарпуну не было предназначено существовать в этом мире. Тварь, каким бы неописуемым сочетанием варп-отродья и человека она ни была, попирала здравый смысл самим фактом своего существования. Она была занозой в коже Вселенной.

Койн снова проделало трюк с коанами, распределяя плотность костей и выстраивая мускулатуру для прыжка в воздух за пределами человеческих возможностей. Каллидус скакнуло вверх и развернулось в полёте вокруг оси, перелетев через обвалившуюся стену за пределы поля зрения Гарпуна.

Убийца бросился через кучу камней и последовал за своим врагом в преддверие атриума. Широкую высокую залу, занимавшую почти всю длину терминала, по щиколотку устилали разбросанные вещи мертвецов и обломки здания космопорта, валяющиеся  или плававающие в потоках застоявшейся дождевой воды.

Койн поднималось обратно в боевую стойку – медленнее, чем хотелось бы Каллидус, но за усилие по преобразованию мышц на лету пришлось заплатить свою цену. Все очищающие сознание, направленные на сосредоточение мантры со страниц "Liber Subditus", "Книги Подмены" клана, не стоили ничего против клинка в руке врага, такого как этот.

Когда Гарпун заговорил, Койн поняло, что ждать осталось недолго. В посвистывающем шипящем голосе убийцы звучала ярость змеи, разворачивающей свои кольца и раздувающей капюшон перед укусом.

– Я убиваю и убиваю, а вам конца нет, – выплюнул он. – Вы не соперники мне, вы – лишь ступени на дороге. Вешки, увековечивающие мой путь.

– Что за чудовище тебя породило? – Койн задало вопрос, размышляя вслух, изменчивое лицо снова преобразилось. – Ты просто плод прихотливого стечения обстоятельств, животное. Оружие.

– Как ты? – клинки Гарпуна, лоснящиеся от слизи, мелькали туда-сюда, тускло сверкая. – Как тот рохля и темнокожая, которую я убил своим разумом? А ты, безликий, – чего стоящего сделал ты? – он провёл топорную, скучающую атаку, которую Каллидус избежало, с брызгами отступив через лужу назад в тени. – Ничто из убитого тобой не имеет хоть какого-нибудь веса. Но то, что уничтожу я, склонит чашу весов Галактики.

– Тебя остановят! – Койн выкрикнуло эти слова с неожиданной, злой энергией, вскипевшей из обиталища ничем не разбавленной ненависти.

– Ты никогда этого не узнаешь, – Гарпун взмахнул рукой и выстрелил в ассасина веером костяных осколков. Вместо того, чтобы уклониться, Койн качнулось вперёд, на траекторию стрелок, и отразило их прочь мембраной мнемонической стали. Каллидус рванулось в атаку в сверкании клинков, целя в единственную уязвимую точку в стойке убийцы.

Гарпун оставил эту брешь в качестве приманки для Тени, и со злобным удовольствием использовал открывшуюся перед ним возможность. Из волнующейся поверхности его шкуры вырвались новые клинки-зубья и перехватили двойной удар Койн, блокируя его на лету.

Изменчивое лицо Койн омрачилось испугом, а потом ужасом. Гарпун скрестил свои мечи, как падающие гильотины, и обе тонкие, изящные руки Каллидус оказались обрублены по линии кистей.

Туловище Гарпуна окатили фонтаны крови. Койн завалилось на спину от силы болевого шока, но убийца поймал свою жертву, прежде чем тело ассасина успело обрушиться в плещущуюся грязную воду.

– Мы похожи, – сообщил он Каллидус. – Под кожей. Оба одинаковы.

Койн отделяли от смерти мгновения, так что Гарпун поднял руку и вонзил острые как иглы ногти в трепещущую кожу лица ассасина. Затем, единым ужасным рывком он сорвал её прочь, открывая красное мясо. Тело Койн сотряслось от непередаваемой жестокости этого поступка, и Гарпун безжалостно отшвырнул его прочь.

Каллидус закувыркалось прочь и приземлилось на заострённый кусок упавшей каменной кладки. Из ткани маскировочного комбинезона показался мраморный кончик. Наколотое на него тело билось в конвульсиях, истекая кровью – ему было отказано в быстрой смерти.

– Видишь? – задал вопрос Гарпун лоскуту кожи в своей руке. – Одинаковые, нашим особым образом.

Убийца запрокинул голову назад и пожрал свою вожделенную добычу. Теперь, покончив с этим делом и избавившись от никчемных пешек Императора, Гарпун мог вернуться к вопросу подачи сигнала. Он осмотрелся, разыскивая широкое ровное пространство, на котором он мог бы снова начать вычерчивать руны.

нет

– Замолкни, – шикнул он.

Демоническая шкура заворчала. Что-то касалось её поверхности. Робкое дыхание энергии, покалывание ультрафиолетового света. Гарпун обернулся, чувства приспосабливались, чтобы отследить...

Пуля влетела убийце в голову через пустую чёрную впадину его правого глаза. Переданная при ударе кинетическая энергия была столь велика, что Гарпуна снесло с ног, и он закувыркался волчком в обломки и разлившуюся воду. Пуля разделилась на тысячи крошечных, смертоносных осколков, разлетевшихся, рикошетя от стен его черепа и кромсая в клочки вещество его мозга.

Безликий отдал жизнь, чтобы завлечь его в атриум, в пространство, простреливаемое оружием снайпера.

В те доли секунды, пока его охватывала тьма, пришло осознание. Был ещё один. В своей заносчивости, он не смог вычислить третьего нападавшего – или, может, это была окончательная победа Сабрата, который затуманил его разум в критический момент.

Убийца был убит.

Келл опустил винтовку и позволил камеолиновой накидке распахнуться. Эхо выстрела, едва ли громче, чем вздох женщины, всё ещё отдавалось среди балок атриума. Сидевшие по соседству птицы-падальщики взмыли в воздух на чёрных крыльях, кружа и огрызаясь друг на друга своими сиплыми голосами.

Виндикар повесил винтовку на плечо и почувствовал, как дрожат руки. Он посмотрел вниз, на пальцы, затянутые в перчатки – они казались чужими, как будто принадлежали кому-то другому. На них было так много крови, и столькие упали замертво от их касания... Единственное крошечное нажатие его пальца на спусковую пластину, такая малая затрата сил – и приумноженная при всём при этом в такую огромную разрушительную мощь.

Он велел себе избегать потайного места в своём сердце, того дьявольского колодца раскаяния и гнева, который предъявил на него права в тот день, когда он уничтожил убийцу своих родителей. Он велел себе, но у него не вышло. Вместо этого Келл поддался.

Это было его первое убийство "в поле".

Мужчина, совершающий перелёт на аэронефе по долинам Такстед Досас. Диржабль плывёт ниже горных вершин, скользит, едва не касаясь склонов низких пиков. Эристед Келл подготовил себе укрытие в высоких травах восемью днями раньше. В высоких травах, как те, в которых он и Дженникер резвились детьми, играя в "сходи и найди" и "поймай груя". Он ждал под солнцами и лунами, первые были славой его отца, последние – улыбкой его матери.