Артем Каменистый - На руинах Мальрока
Хронически не везет твари со мной – опять голова покатилась. Отрезать голову на живом человеке непросто. Лишь мастер точно знает, как попасть лезвием в ту уязвимую щель, которую природа оставила между позвонками.
Глаза его еще живут. Похоже, он изумлен. И ему страшно. Может, умирает и не навсегда, но сам признавался, что при каждой смерти чего-то лишается.
Если я вдруг выживу, то, возможно, рано или поздно он лишится всего.
Поднимаю взгляд. Безмолвные, окаменевшие зрители; солнце, уходящее за очередную тучу; Тук бежит, размахивает руками, что-то возбужденно кричит, радостно скалится.
Я не слышу слов. Немного мне дали времени, но я успел. Чистая победа. Пора уходить.
Грохот в «водосточной трубе» резко стих. Шар вырвался на свободу. Упал. Упал на меня. Расколол тело на миллион осколков.
Только что я стоял возле черного алтаря, а в следующий миг перестал существовать.
Глава 23
Рояли бывают очень тяжелыми
Серая парусина в пятнах подозрительного происхождения. Добротно натянута, время от времени вибрирует от порывов ветра. Еще в поле зрения видна верхушка центрального шеста. Там, между поперечинами и оттяжками, толстый паук сплел роскошную паутину.
Это весь мой мир – больше я ничего не могу увидеть… При попытке не то что пошевелиться, а просто скосить взгляд удар чудовищной боли вышвыривает меня из реальности.
Снаружи слышен характерный шум – народ завтракает. Значит, наступило утро. Скоро, наверное, придет толстуха Трея, и если повезет, будет заливать в меня бульон из рябчиков. Если не повезет, то рыбный. После первой же ложки опять отключусь.
Я не могу долго находиться в сознании – любое, даже самое пустячное, событие выбрасывает меня обратно. В том числе и кормежка.
Да и без событий надолго не задерживаюсь. Стоит поднять веки – и мне остается несколько мгновений… Я успеваю увидеть парусину шатра, паутину, шест с поперечинами и оттяжками. И все – назад, в нирвану… до следующего пробуждения.
Мне не снятся сны. Иногда я пытаюсь думать, не открывая глаз. Так можно пролежать долго, вот только резона нет – мысли не идут. Я не знаю, кто я или что, но и это уже не волнует. В моей голове причудливая мешанина из обрывков знаний сотен, если не тысяч людей. Некоторые из этих знаний бесполезны, некоторые опасны, а некоторые смертельно опасны. Но я не копаюсь в них: мозг напрягать даже не лень – просто бессмысленно…
Ну вот… Сейчас опять набросится боль – в мой скудный мирок вторглось очередное яркое событие. Порвав крылом паутину, на поперечину уселся зеленый попугай, гордо подбоченился, скрежещущим, полным сарказмам голосом выдал пошлость:
– И кто же это тебя так отделал, мальчик? Со слоном любовь крутил, что ли?
В шатре на миг светлеет – кто-то зашел. Трея? Рано для нее… обычно она приходит после завтрака.
– Зелененький, не желаешь с утра тяпнуть, раз уж заглянул к нам?
Голос знакомый – Тук. Жизнерадостный горбун. Бабник-террорист. Даже при сухом законе где-то ухитряется находить алкоголь. Не удивлен…
Или, пока я валялся, законы поменялись?
Реакция попугая тоже не удивляет – спикировав вниз, он исчез из поля зрения и заорал:
– Н-н-наливай, красотка!
– Ну спасибо – как только меня не обзывали, но бабой еще ни разу! Могу ведь и обидеться!
– Н-н-наливай, сказано! И веселую песню хочу!
– С утра петь? Нас народ неправильно поймет. Да и попадемся по-глупому. Сюда, конечно, никто не заглянет в такую пору, но это если тихо такие дела проворачивать. А так только Трея может зайти, но она с бульоном еще возится. Время у нас есть. Плохо, что погреб под замком, да еще и охрану Арисат поставил. Но умный человек от жажды никогда не умрет…
Журчание. Нетерпеливое посвистывание попугая. Наконец знакомые булькающие звуки – и почти сразу голос Тука:
– Ну все! А то мне не останется! Вот смотрю я на тебя – и диву даюсь: куда ж в тебя столько влезает?!
Хлопанье крыльев, попугай возвращается на перекладину. Тут же Тук вскрикивает:
– Ну вот зачем ты мне на голову нагадил?!
– Молчи, смерд грязный!
– Правильно Дан говорил, что суп из тебя сварить следует. И вообще, раз такие дела, то больше ничего не получишь… свинья неблагодарная.
Свербит что-то в голове, покоя не дает… будто мысль какая-то наружу просится.
Твою мать! Да я уже сто раз должен был отключиться, но все еще в сознании!
Рискую скосить взгляд. Получается. И боли нет. Глаза, правда, чуть ли не со скрипом поворачиваются, но это уже мелочи.
Приоткрыл рот, разлепив спекшиеся губы. И тоже обошлось без последствий в виде болевого удара и шока.
А жизнь-то налаживается!
От такой мысли в голове начинается революция. Апатию как взрывом смело: мозг закипел. Столько всего в нем, что не знаю, за что хвататься. Старые, полузабытые планы, до которых руки не доходили; мысли по поводу всего произошедшего; рыхлые, еще чуждые для меня чужие знания, жестоко выдранные из неведомого банка данных и еще более жестоко переписанные в мою многострадальную информационную матрицу.
Господи! Время идет, а я валяюсь на лежанке! Еще и отупел в этом параличе! Давно я тут бревно изображаю?! Судя по паутине, не меньше ста лет! Хотя кто знает местных членистоногих… может, все двести…
– Эй! Тук! Дай хлебнуть… что там у тебя…
Голос хриплый, совсем не мой, и кажется таким пропитым, что обладателю наливать уже не рекомендуется.
Тук, вскочив с чурбачка, спиной врезался в опорный шест, отчего шатер заходил ходуном. Попугай, естественно, сорвался с поперечины, начал носиться кругами, истошно крича. Поддакивая ему, горбун охнул, затем невнятно выругался и ошеломленно спросил:
– Сэр страж! Вы?!
– Не знаю, – честно ответил я.
– О! Вы очнулись! Я же говорил! А то тут не верили некоторые! Ой, простите – в кружке пусто уже, как и во фляжке. Но для такого дела сейчас крикну Арисата, чтобы погреб дозволил открыть, – наберу кувшин. Много себе позволяет этот Арисат – чтобы винца сэру стражу налить, приходится дозволения у него выпрашивать!
– Тише. Не тараторь. Вода хотя бы есть?
– Конечно, есть – чай, не в пустыне живем. Вон ведро целое.
– Воды дай. Только сперва сесть помоги.
Сесть удалось. Даже более того: при желании смог бы сделать это и самостоятельно. Тело слушается, но кажется каким-то задубевшим, будто механизм несмазанный: в суставах сковывающее напряжение; «деревянность» в мышцах; головокружение подкатывает.
Вода очень холодная – не похоже, что из реки набирали. Хотя, может, зима уже наступила, а я не знаю. Но надеюсь, нет – уж лучше думать, что колодец наконец почистили.
Зеленому надоело носиться по шатру. Приземлившись на плечо, он внимательно покосился на кружку, разочарованно вздохнул и поприветствовал:
– Ну здравствуй.
– И тебе здоровья.
– Ты выглядишь как из могилы вырытый. Вина хочешь?
– Ох не искушай. Тук, долго я здесь провалялся?
– А мне откуда знать?! Я что – считал?! Но немало…
– Неделя уже прошла? Две? Три?
– Да больше: уж осень наступила, а вы все без памяти.
– Понятно… Как все закончилось? После того как я отключился?
– А хорошо все закончилось. Я уж тогда думал, что все – конец пришел сэру стражу. Нечистый меч к горлу вашему приставил, а вы без сознания лежали, на спине. И вдруг раз – и на ноги вскочили. А потом два – и Альрик стоит уже без головы. Ну а потом три – и вы оба падаете. Только он совсем упал, а вы – нет, дышали еле-еле.
– А зрители что?
– Какие такие зрители?
– Люди Альрика.
– Да там по-разному получилось. Некоторые недовольны были, некоторые помалкивали, но в основном только обрадовались люди. А когда Альру отвязали, так она мигом порядок навела. Епископ приехал, и начали разбираться – что это за гнусность с вами там сделали. Всякое думали. И плохое, конечно, тоже. Виновного быстро нашли: ведьму, что Альрику притащили откуда-то с севера. Карга та еще… Пока вы честно дрались, околдовала она вас.
– Ведьма? Я хочу на нее посмотреть. И поговорить.
– А чего там смотреть?! А уж говорить и вовсе смешно – косточки от нее остались обгорелые.
– Не понял!
– Чего непонятного? Сожгли мы ее.
– Как сожгли?
– Ну как всех сжигают: к столбу привязали и дровами обложили. Она же ведьма.
– Мило…
– Потом еще Скрипа сожгли, когда поймали. Он в лес ушел с частью шайки Альрика – гадости разные замышлял, наверное. Да только ребята Рыжей его выследили и Дирбза привели. А тот долго не разбирался: кто сопротивлялся, тех порубили на месте, а остальных на дрова усадили. Епископ тогда говорил, что Скрип колдун. Да никто и не спорил: какая разница, кто он, – все равно жечь таких надо.
– Я, похоже, много пропустил…
– А то! Ой! Чего это я болтаю с вами! Надо сказать народу, что радость у нас! Очнулись! И Трею надо пнуть, чтобы не бульоном пичкала, а что-нибудь серьезное организовала. Жевать-то сумеете?
