Юрий Корчевский - Асы. «Сталинские соколы» из будущего

– Сложно у вас…

– А то! Позвольте ваши документы, товарищ летчик.

Тихон расстегнул кожаную куртку, подбитую мехом – подарок американцев, и из нагрудного кармана достал удостоверение.

Головчанский изучил документ, сверил фото.

– Вы уж простите, порядок такой, – извиняющимся тоном произнес он, возвращая удостоверение Тихону.

Изба была с виду немаленькой, но и не пятистенка. Три комнаты, одна жилая. В двух других аппаратура стоит, через дверной проем видно. Вот для чего дизель-генератор существует!

– Меня Матвеем Степановичем зовут, – представился Головчанский, – а вы, стало быть, младший лейтенант Федоров? Садитесь, я по рации должен доложить о посадке самолета.

Но не успел Матвей сделать и пары шагов, как зазвонил телефон.

От неожиданности Тихон вздрогнул.

Головчанский снял трубку:

– Да, у аппарата. У меня все в порядке, это наш самолет сел, из-за непогоды. Нет-нет, помощь не нужна, до свиданья, – и начальник поста положил трубку. – Из лагеря звонили, интересуются, все ли в порядке. Вы, как в первый раз над нами пролетели, аккурат над ними разворачивались.

– Не видели.

– А как же! Режим светомаскировки. – И Головчанский удалился в комнату.

Тихон снял куртку и выставил на стол коньяк. Ему слышно было, как Матвей Степанович заработал на рации, но не голосом, а на ключе. Странно было слышать на краю земли, рядом с полярным кругом, морзянку.

Работал Головчанский быстро и, получив ответ, вышел. Увидев бутылку коньяка, подошел, покрутил в руках.

– Богато летчики живут! А я коньяк с сорокового года не пробовал. Сейчас на стол соберу, ты небось есть хочешь?

– Скрывать не буду, проголодались.

– Это вы откуда прилетели, если не секрет?

– Вылетели из-под Мурманска, до Новой Земли, и возвращались уже, да непогода.

– О! В Арктике погода может измениться за полчаса!

Разговаривая, Матвей Степанович одновременно собирал на стол. От выставленной еды у Тихона засосало в желудке – таких деликатесов он на аэродроме не видел, да и в прошлой жизни только на экране телевизора.

Рыба красная в нескольких ипостасях – соленая, вяленая, копченая. А запах – с ног сбивает! Морошка, брусника моченая, а также картошка вареная и черный хлеб крупными ломтями.

– Лосось? – Тихон ткнул пальцем в рыбу.

– Сразу видно городского жителя! Выше бери, муксун это! А это – чавыча. На мой вкус – царская рыба!

В последнюю очередь на столе появились граненые стаканы.

На правах хозяина Головчанский открыл бутылку коньяка, понюхал.

– Отменно пахнет! Говорят – летчикам шоколад дают, а тут – коньяк.

– Не мой. Подводникам помогли, вот командир лодки презент сделал.

– Презент? Не думал, что такое слово здесь услышу. В поселке рыбаки, люди простые, но мужики настоящие.

Головчанский разлил коньяк по стаканам – граммов по семьдесят.

– Ты уж извини, товарищ летчик, рюмок нет – как и шоколада с лимоном.

А непрост этот начальник наблюдательного поста! На северах, да в такой дыре, как эта Ходовариха, не многие знают, чем коньяк закусывать. Видимо, образование имел или из бывших. Под бывшими в Союзе понимали людей из благородного сословия, дворян.

– За победу! – Головчанский встал, держа в руке стакан.

Поднялся и Тихон.

Они чокнулись, выпили.

– Хорош коньячок!

Тихон обратил внимание, что Матвей не произнес тост за Сталина, за партию. Видимо, что-то личное было, обида какая-то примешивалась.

– Что, летун, удивлен, что за Сталина тост не поднял?

– Немного…

– Так я из репрессированных. Правда, реабилитирован, в правах восстановлен.

– Враг народа? – ухмыльнулся Тихон.

– Да ты, товарищ пилот, ешь рыбу-то! Небось в армии такой не попробуешь!

Тихон взял кусок муксуна, откусил. О-о-о! Божественный вкус! Малосоленая, во рту тает. Он вмиг съел кусок, а Головчанский вновь плеснул коньяка в стаканы.

– Никакой я не враг, – помедлив, ответил он Тихону. – За недальновидную политику расплачиваюсь.

– Это как? – не понял Тихон.

– Давай выпьем. Завтра и послезавтра погода нелетная, барометр совсем упал. Так что сидеть вам здесь, на самом краешке земли, еще как минимум два дня.

– Давай! За что?

– За то, чтобы Гитлера быстрее разгромить!

Они снова соединили стаканы, выпили. Под вареную картошку рыба шла легко.

– Вкуснотища! Сто лет такой не пробовал, – промычал с набитым ртом Тихон. – А парням моим оставить?

Матвей засмеялся:

– Они сейчас самогон пьют точно под такую же рыбу. А то, может, и получше… Так что за них не переживай. У нас народ хлебосольный, гостей встречают как положено, тем более – авиаторов. Завоз продуктов у нас только летом, зимой лед, шторма. Не успеют завезти муку, или соль, или, к примеру, масло подсолнечное – беда. Особенно плохо без соли. Запасов рыбных не сделать, шкурку песца не сохранить, а мех-то – он получше любой валюты будет, всегда в цене.

Тихон хоть и устал, хоть и в сон его клонило, да еще и выпил слегка, слова Матвея о политике верхов запомнил. Смелые слова! Если такие до НКВД дойдут – припаяют Головчанскому новый срок, и сидеть недалеко – лагерь заключенных рядом. Хотя чем его жилье и быт от их отличаются? Только что конвоиров нет и рыбкой себя побаловать можно. Природные условия суровые. Сейчас июнь, а на улице едва ли пять градусов тепла. И ничего удивительного – полярный круг рядом.

Тосты повторялись, и коньяк быстро закончился. Однако Матвей принес из сеней бутылку водки:

– Хранил две бутылки на случай победы. Да ладно, еще найду.

– Жив буду – заброшу, – кивнул Тихон. – Да еще если в эти края отправят. Мы ведь все больше на запад от Мурманска работаем, на Петсамо, Киркенес.

– Тьфу! Петсамо! Печенга это, всегда русской была!

Матвей налил по полному стакану водки. Водка не коньяк, по полста граммов не пьют.

Выпили и коньяк, и водку, а пьяными не были – закуска хорошая была.

Матвей взглянул на ходики:

– О, прости, у меня скоро сеанс радиосвязи – надо показания приборов посмотреть и передать. Вот вроде взять мой пост. И неказистый, и от цивилизации далеко, а из десятков и сотен таких постов общая картина складывается. Не будет от меня данных – и неизвестно, предскажут точно погоду или нет. Так что каждый человек на своем месте добросовестно исполнять свой долг обязан.

– Ты метеоролог?

После совместной выпивки и трапезы они незаметно перешли на «ты».

– Нет, топограф.

Матвей накинул свой брезентовый плащ. Тот высох и шуршал, гремел, как жестяной.

Не было Матвея с четверть часа, а войдя, он снял плащ, отряхнул его.