Сага о Годрланде - Наталья Викторовна Бутырская

— В сторону!

Я отпрыгнул, и Квигульв вогнал копье прямо в раздутое брюхо драпса. Дернул на себя и вытащил его вместе с изрядным куском медленно сползающей твариной плоти, крутанул древко, тупым концом отбил морду вбок, а заодно отряхнул наконечник. Видимо, боги забрали у Синезуба половину разума, чтобы вложить его в мастерство копья. Трудюр быстро, едва заметными ударами, делал насечки на толстой коже ближайшей твари, откуда тягучими толчками выпучивалась густая жижа. Живодер обошел драпсов, запрыгнул на спину одного из них, пробежался к морде, схватился за жвалы одной рукой и вогнал меч прямо в глотку. Тварь это не убило, но заставило позабыть о Трудюре. Дударь же пошел к бойцам.

Ну а теперь можно и подраться!

Я подскочил к твари, которую бил Квигульв. Из ее ран туго вылезала густая жижа. Где у этой мерзости сердца? Но я начал с лап. Запрыгнул на место, где тулово соединялось с пузырем-головой, замахнулся и отсек сразу две лапы. Драпс пробулькал что-то, поднял заднюю часть тела крючком и как плюнет оттуда. Я едва успел отскочить. Квигульв, хвала богам, тоже. Густой шматок растекся по телу дохлого прыгуна. Я снова взлетел на спину драпсу, отсек еще две лапы, увернулся от плевка из задницы и повторял до тех пор, пока тварь не плюхнулась на разбухшее пузо. Она извивалась, как посоленная пиявка, щелкала жвалами и плевалась сгустками, пока мы с Квигульвом ее на пару рубили.

Когда она наконец перестала шевелиться, ее тело исхудало чуть ли не вдвое, вся арена была покрыта плевками. Зато я понял, где хранятся ее сердца — в самой середине бурдючной головы.

Всплеск благодати. Живодер с Трудюром расправились со своей тварью.

— Скоро! Скоро я приду! — орал безумный бритт, полыхая десятой руной.

Дернулась решетка. Я махнул бойцам и Дударю, чтоб шли к нам. Волки знали, что за дверью свои.

Весь покрытый красной кровью оттуда вышел Вепрь, но то была не его кровь.

— Тут клетки с тварями. Как с ними быть?

— Где бойцы?

Норд поспешил ко мне:

— Ты хёвдинг?

— Я! Где вас держали?

— Не в клетях. Мы же не рабы… не все рабы. Выходим сражаться по доброй воле.

— Продавать свой меч на потеху, — я покачал головой. — Где?

Мы прошли через длинную пристройку, где и впрямь стояли клети из толстого поблескивающего железа, явно с примесью твариных костей и чего-то еще. Одно только оно стоило, как наш корабль, если не больше. В клетках бесновались разные твари от десятой до пятнадцатой руны.

— Привести остальных бойцов. Дударь, Вепрь, Эгиль и Херлиф пусть получат по десятой руне. Если что-то останется, дать руну Свистуну. Хальфсену тоже, если захочет. Вырезать сердца тварей. Одну тварь оставить живой, и лучше самую сильную.

Затем я перешагнул через тела зарубленных охранников и вышел наружу. Через Простодушного я знал, где все гости и хозяева пира, и направился туда. Херлиф согнал их в кучу и стоял, небрежно помахивая чистеньким мечом. Мда, среди них явно не было подобных Клетусу.

— Глянь, какие смирные! — сказал Простодушный. — У них половина воинов — выходцы с Арены, а тем представление почему-то пришлось не по вкусу.

Я зло посмотрел на перепуганных Брутссонов. У Лукия опухла левая щека, и он постоянно сплевывал кровью.

— Херлиф, там тебе благодать причитается. Иди к Вепрю, я тут сам. Хальфсен, скажи им: да, мы варвары. Мы не знаем грамоты, не читаем книги, зато мы знаем, что такое честь! И что такое справедливость.

Один из сыновей Брутуса что-то выкрикнул.

— Спрашивает, почему гневаетесь. Спрашивает, не оскорбили ли они наших богов? Если да, то они готовы задобрить их, порадовать любыми дарами.

— О да, скажи, что они разозлили наших богов. Но самое главное — они разозлили меня!

Снова слова Брутссонов:

— Они готовы заплатить виру за оскорбление. Хотят выкупить свои жизни. Предлагают двести илисов за человека.

— Скажи, что норды справедливы. Я не стану их убивать.

Но Брутссон не замолкал, он толком и не слушал Хальфсена, а всё выкрикивал что-то и выкрикивал.

Вспышка руны. Вскоре еще одна. Затем еще… Я видел, как крепчают огни моих хирдманов. Осталось только накормить их твариными сердцами! На каждого уйдет по меньшей мере полдня. Слишком долго. Квигульву я такое не доверю. Да и Альрик советовал, чтоб я сам вел своих хирдманов, каждого из них.

Рядом бормотал что-то Хальфсен, но мне было не до речей фагров. Я уже всё решил.

— Кай! — воскликнул смутно знакомый фагр. Кажется, мы с ним виделись на других пирах. — Я всего лишь гость, как и ты! Я не знал, что Брутусы нарушат закон! Ты же слышал, я предложил тому воину место! Я не знал!

Сзади подошел Простодушный.

— Закончили?

— Да. Бойцы ждут возле арены. Одну тварь мы оставили, как ты и просил.

— Сколько сердец?

— От пятнадцатирунной три. Еще от тварей поменьше — шесть. С тех, кто на тринадцатой руне и ниже, я не брал. На Хальфсена не хватило.

— Хорошо. Брутссонов — на арену. Остальные пусть смотрят.

Херлиф кивнул, ничуть не удивившись. Он спокойно махнул рукой, мол, вперед. И эти благородные господа поплелись куда велено, как стадо овец. Только один попытался дернуться, но ему хватило пинка, чтобы одуматься.

И снова я дивился, что не чувствую ярости или гнева. Мои кишки словно покрылись льдом. Слова вырывались прежде, чем я успевал их обдумать. Всё, что я видел сейчас перед собой, — это желтые глаза. Последний взгляд Альрика.

Я задел кого-то плечом и остановился от удивления. Не сразу понял, что передо мной один из бойцов арены. Видимо, я шел, опираясь только на чувство стаи, забыл, что помимо пленников и ульверов тут есть и другие.

— Прости, вождь, — сказал тот, кого я толкнул.

Я моргнул, прогоняя видение. Девять бойцов. Два знакомца на десятой руне и семеро на девятой. Все без толковой брони, зато с оружием, причем самым разным. И сами они тоже были разные: три фагра, сарап, норд, чернокожий, двое похожи на живичей и еще один с такой мордой, словно его изжалили пчелы: глаза-щелочки, широкие скулы и округлый подбородок с тоненькой полоской бороды.

Норд вышел