Здравствуй, Мир! - Михаил Француз
Как я вообще это смог в таком случае заметить? По ручью — ручей стал полноводнее и шире. И немного длинней…
И такие «опустошения»-рывки происходили ещё несколько раз в последствии. Каждый раз после них долина становилась больше, «раздвигаясь» из центра в стороны.
Центр… я не заходил в центр долины ни разу за это время. Даже не приближался к нему — слишком там сильная нежить концентрировалась. Если на периферии можно было встретить и одиночного F-рангового монстрика, и группу F-ранговых, и одиночных E, даже D-ранговых, то ближе к центру, меньше, чем D-эшки группами от трёх единиц и не встречались даже. А D-ранговый монстр — это минимум гуль. А с такими тварями уже надо быть осторожным до крайности. Это твари быстрые, сильные и сообразительные. И для меня с моим текущим уровнем очень опасные — дважды уже лечиться приходилось после столкновения с такими, когда что-то опять шло не по плану. «Лечилки» ещё оставались, конечно же, иначе бы я уже драпал из этой долины, не оглядываясь. Всё же, какой-то инстинкт самосохранения у меня есть.
Я смотрел на заходящее солнце, держа в руке грубо вытесанную из части ствола сломавшейся яблони кружку с яблочным соком. Сок… добыть его, не имея толковых приспособлений, оказалось довольно… сложно. Однако, я всё же заморочился: нашёл и как следует отмыл камень поноздреватее, натёр на нём, как на тёрке, килограмма три отборных местных яблок, получившееся пюре отжал через запасной кусок грубой ткани, нашедшийся в моей сумке. Получилось на пару таких вот кружек. Одну я опустошил прямо там же, возле ручья, где его и готовил. Вторую… унёс с собой.
Теперь вот смотрел на заходящее солнце, держа в руке кружку с соком, поглаживая лом на коленях, восседая на «Троне», сложенном из одной тысячи двадцати четырёх черепов местных обитателей.
Сидел, взгляд был задумчивым, а общий вид несколько… унылым?
Вообще-то, у меня сегодня был День Рождения. Времени свободного много, мозги работают хорошо, вот я заморочился и пересчитал земной календарь в местные единицы измерения лет и месяцев. Вышло, что именно сегодня, вот прямо сейчас, мне исполняется сорок лет.
Сорок лет. С ума сойти! Пятый десяток начался…
Вот ведь, никогда не думал, даже не мог предположить, что своё сорокалетие буду встречать кружкой сока на «троне» из черепов, один, в другом мире. Это было очень странное чувство. Очень странное. От того я и выглядел уныло, а взгляд, устремлённый на закатное солнце — задумчивым.
В такие моменты, помимо воли, лезут в голову разные мысли философского порядка. О бренности земного существования, о тщетности любых усилий, о бесцельной суетности бытия. О Смысле Жизни и его отсутствии…
За такими мыслями я и задремал прямо там, где сидел, одновременно с тем, как погас последний лучик солнца, а само оно окончательно скрылось за горизонтом, погрузив долину в мягкий ночной мрак. Не было в этот раз ни сил, ни желания спускаться (а «трон» получился весьма массивный, высокий и громоздкий, залезть или слезть с него — та ещё задачка), обустраиваться на ночлег... Тем более, что ночи тёплые, да и простудные заболевания Герою двадцать первого уровня уже не грозят в принципе.
Дрема отличается от полноценного сна тем, что она до последнего сохраняет хоть какую-то связь с реальностью, тогда как сон — это уже совершенно независимый мир со своей независимой но странно-целостной логикой, законами, обстановкой.
Я же задремал. От того, особых изменений в окружающей обстановке и не заметил. Просто она как-то слегка поблекла и несколько размылась, приобретя черты и свойства некоторой нереальности.
Почему-то появилась моя первая жена, которую я уже лет двадцать не видел. Даже и не знаю, как она нынче жива-здорова. Где, чем и как живёт. Вышла ли за муж повторно, завела ли детей… Как-то я о ней вообще ничего не знаю. В тот момент, когда мне дали на подпись документы о разводе, я вычеркнул эту женщину из своих мыслей и своей жизни.
А вот сейчас она вышла из-за ближайшего дерева именно такая, какой я её помнил. Только, почему-то одета была в белое, но не свадебное платье, хотя раньше, сколько я её вообще знал, белое не носила. Считала, что оно её полнит.
— Здравствуй, Иван, — мягко сказала она. Мягко и совсем не свойственно той женщине, которую я помнил и когда-то знал. Не свойственна ей была мягкость ни в речи, ни в поступках.
— Здравствуй, — осторожно ответил я. Чем хороша дремота, тем, что ты не удивляешься ничему. Воспринимаешь, как должное, что бы ни происходило. Как-то реагируешь, что-то делаешь, говоришь, но не удивляешься.
— И как тебе, в новом мире? — так же мягко спросила она, да ещё и улыбнулась. Улыбка… у меня неприятно заныло в груди от неё. Ведь это была не та улыбка. Не та, в которую я, будучи совсем ещё мальчишкой, влюбился годы назад. Не та улыбка, что перехватывала когда-то дыхание. Не та. Другая. Даже не похожая. То самое лицо с совершенно не такой, чужой, не её улыбкой… Дикое сочетание. Но дремота накладывает свой отпечаток: удивления не вызвало и это тоже.
— Не хуже и не лучше, чем в том, — честно ответил этой девушке с лицом и фигурой моей первой жены.
— Вот как? — вновь улыбнулась своей чужой улыбкой она такому моему ответу. — И нет желания вернуться домой?
— Домой, — попробовал на вкус прозвучавшее слово я. — Мне сорок лет. У меня нет семьи, детей. С друзьями большая напряжёнка. Они вроде бы и есть, но… Дом. Что считать домом? Где мой дом? Есть ли он у меня после тринадцати лет состояния, когда моим домом был любой угол, в котором я могу кинуть свою походную сумку? — потянуло на философствование меня. Видимо, сказывался дефицит общения. — Дом, ведь — это место, где тебя ждут? Меня не ждут нигде…
— И никогда не ждали? — последовал странный вопрос от этой незнакомки с таким родным для моего сердца лицом. — Разве не было времени, когда Дом
