Игорь Поль - Ностальгия

– Мы свои! Союзники! – отчаянно кричу, размахивая руками над головой.

Первый опрокидывается на спину, прошитый чьей-то короткой очередью. Неясные быстрые фигуры прыгают в дыму.

– Свои! Союзники! Отряд «Мангусты»! – ору, прыгая навстречу десантникам.

КОП гудит сервоприводом, стремительно разворачиваясь ко мне. И за мгновение до того, как он испепеляет меня высокотемпературной смесью, я понимаю жуткую правду.

«Шпиены гребаные! Суки! Мы так не договаривались!» – хочу крикнуть и, вспыхнув свечой, погружаюсь в глубины доменной печи.

Я вижу откуда-то, как горит, чадя, мое скрюченное тело. Как переступает через мои обугленные ноги десантник в легкой броне. Вижу, как сквозь дым проступают еще силуэты, как принимают они цвет битого кирпича, сливаясь со стенами.

– Красный-восемь, здесь Камень-третий. Сектор зачищен, – доносится глухо из-под лицевой пластины.

И рябь наваливается на меня, размывая картинку.

Первое, что вижу, открыв глаза, – хмурое вечернее небо. Небо качается. Хрустит щебенка. Поворачиваю голову. Получилось. Шевелю руками. Слушаются. Но как-то вяло. Как чужие. Щупаю пальцами под собой. Брезент. Носилки. Меня несут куда-то. Не может быть. Я же сгорел. Умер. Превратился в жареное мясо.

– Где я? – спрашиваю в никуда.

– Все нормально, сэр, мы вас вытащим, – говорит молодой голос со стороны ног. – Мы с эвака. «Белые грачи». Инъекция сейчас подействует. Потерпите.

– Белых грачей не бывает, – зачем-то говорю я. – Где я?

– В Олинде, где ж еще, садж! – Второй голос, со стороны головы. Выворачиваю шею, как могу. Кошу глазом. Вижу только припорошенную пылью броню на спине. Спина качается.

– Как в Олинде? Я же в Косте был…

– Не, брат. В Косте ты быть никак не мог. Косту еще полмесяца назад взяли. Ты в Олинде, не сомневайся. Не дрейфь, выкарабкаешься, братан. И не таких откачивали.

– Какое число сегодня? – спрашиваю.

– Десятое декабря. Вам вредно говорить, сержант, – пыхтит молодой голос со стороны ног.

– Десятое… – Мир качается вместе с носилками. – Шутник, блин…

Снова говорящая спина:

– Садж, помолчи. Нельзя тебе трепаться. Стас, кончай треп, видишь, бредит чувак.

Олинда. Десятое. Хохма. Ну и глюки. Как настоящее все. Точно, чип с катушек слетел. Брежу. Почему брежу? Какой, на хрен, чип? Я же сгорел. Поджарился, как на сковородке.

Свист лопастей. Далекие выстрелы. Одиночные. Темнеет. Край неба розовый сквозь хмарь.

– Задвигай! – Меня обхлестывают ремнем, чтобы не болтался дерьмом в проруби. Вталкивают в полозья и вкатывают в темное нутро вертушки.

– Норма! По коням! – Пандус за мной с гудением поднимается. Мягкий гул давит на уши. Качает. Взлетели. Зажигается свет. Справа, куда так и смотрю на вывернутой шее, чья-то улыбка. Сытый из первого отделения. Глаза его пусты – накачан дурью до бровей. Голова его торчит из застывшей бурыми комками реанимационной пены. Но меня узнает.

– Привет, Француз! – бормочет он.

Отворачиваюсь. Не хватало еще с призраками болтать. Слева чье-то лицо. Край пончо, который накрывает его, сполз набок. Что-то знакомое. Кровь запеклась на подбородке. Это же… Калина! Мать моя женщина, да что это такое! Дергаюсь резко, пытаясь отползти от жуткого соседства.

– Э нет, садж, – веселый голос, – потерпи, братан. Скоро приедем. Девки, солнышко. Все дела… Все как раньше. Что-то дурь тебя не берет. Стас, вкати ему боевого.

Холодное прикосновение к шее. Коротко пшикает инъектор. Пончо с жестким шуршанием закрывает лицо мертвеца.

– Слышь… док… там лейтенанта рядом не было?

– Был, был, – успокаивает голос. – Аккурат рядышком с тобой лежал. Извини, его следующим рейсом заберем. Ему спешка ни к чему уже.

Я снова поворачиваю голову. Сытый все еще улыбается устало, но глаза его уже закрыты. От этого кажется, будто покойник скалится. В башке плывет все. Десятое декабря. Олинда. Коста-де-Сауипе. Новый год. Майор О'Хара. Струя из огнемета.

Вдруг понимаю, что в голове моей только я. Никаких чужих мыслей. Напрягаюсь, нащупывая сознание медика. Пусто. Я опять нормальный. Да где я, черт возьми! Кто я?! Что со мной?! Олинда. Десятое декабря. Я начинаю смеяться. Сначала тихонько, чтобы не разбудить Сытого. Потом громче. Я никак не могу остановиться. Слезы брызжут из глаз. От смеха. Конечно, от смеха. Я давлюсь хохотом, хлюпая носом.

– Ну-ну, садж. Все нормально, – совершенно как ребенка, утешает меня медик. – Надо же, как коктейль тебя разбирает.

Со стоном начинает метаться какой-то раненый. Медик отпускает мою руку и спешит к нему.

Успокаиваясь, я тихо всхлипываю, купаясь в волнах тепла. Мягко качается палуба. Я закрываю глаза. У меня только что украли несколько месяцев жизни, в которой я спас целый город. Десятое. Олинда. Бауэр. Все нормально. Я просто спятил, на хрен.

Часть четвертая

РАСХОДНЫЙ МАТЕРИАЛ

Передовой район сосредоточения номер восемь. Авиабаза Коста-де-Сауипе. Километры площадок складирования, заставленных ящиками, контейнерами, техникой. Бесконечные бетонные взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки перемежаются гигантскими коробками складских ангаров. В сопровождении конвоя иду по широкой аллее, которую уже успели обсадить развесистыми кустами, новенькие казарменные бараки – как увеличенные во сто крат пищевые брикеты, пехотный сержант без брони, в одном тропическом комбезе бегом гонит мимо меня толпу салаг с распаренными красными лицами. «Малышка Мэри любила меня, Малышка Мэри вся из огня, Малышку Мэри не любила родня, Малышка Мэри – всё для меня…» – задыхаясь, речитативом декламируют салаги. На перекрестке небольшая очередь в армейскую лавку, продают всякую дрянь – тропические вкусности, дезодоранты, средства от насекомых, презервативы. В очереди сплошь довольные жизнью и собой тыловые крысы, те, что выстрелы слышат только со стрельбища неподалеку: снабженцы, технари, летуны штабные. Гомоня, выбираются из свежепостроенного борделя, похожего на склад, счастливые морпехи, видно, им халявы отвалили – кинули на переформирование. Все, как в Форт-Марве. Цивилизация наступает. Персонал борделя почти полностью из местных жительниц. Стратегия завоевания симпатий в действии. Мы их настолько завоевали, симпатии, что местные толкутся у внешнего ограждения косяками, стремясь угодить господам военным и попасть на любую работу. А может, им просто детей нечем кормить. Был я в этом борделе. Ничего особенного. Сплошь забитые серые мыши какие-то с приклеенными улыбками.

Никакой войны вокруг. Будто во времени назад перенесся. Только пузатые транспортники низко над головой один за одним с ревом на посадку заходят – снабжение группировки не прекращается ни на минуту. Никто не обращает на них внимания. К грохоту двигателей над головой привыкаешь быстро. В госпитале я перестал обращать на него внимание уже на третью ночь. Меня там так основательно подштопали, что я теперь как новенький. Сплю как убитый и ем с удовольствием. К тому же «психи» так поковырялись в моей черепушке, что теперь любая мысль или реакция на что-то для меня – целое открытие. Будто влез в тело чужого человека. И привыкаешь к нему постепенно. Даже тяга к жизни какая-то появилась. Тоже мне – подсолнух на помойке. Коррекция личности вот как это называется у «психов». Прямо при выписке на меня и напялили наручники, едва успел влезть в новый комбез. Пока я валялся на чистой шконке и горстями жрал всякую химию, военным следователям вполне хватило времени нарыть против меня приличную кучу дерьма.

– Нам сюда, сэр, – говорит один из конвойных, пехотный капрал, показывая на поперечный проезд.

Надо же. Барак, где расположен военно-полевой суд, расположен наискосок от борделя. Очень символично. Меня сразу проводят в зал, мимо череды клеток с сидящими рядом конвоирами. Капитан с петлицами военного юриста – председатель суда. Выглаженный до стрелок на рукавах и чистый до неприличия полевой комбинезон смотрится в помещении с неровными бетонными стенами неестественно. Сверкающие ботинки. Надраенные наградные колодки. Плесень штабная. Пара членов суда. Сержант-морпех и лейтенант-артиллерист. Оба чувствуют себя не слишком уютно в непривычной обстановке. Сразу видно – недавно с фронта. Сбоку, на жесткой лавке, – военный следователь. Молодой чернявый лейтенант с щегольскими усиками.

Меня пристегивают наручниками к вертикальному металлическому поручню. Усаживают на лавку. Что-то мне этот поручень напоминает. Никак не могу вспомнить, что именно. Крутится в голове что-то неосознанное.

– Заседание военно-полевого суда военной базы Коста-де-Сауипе открыто. Слушается дело номер 5678-473. Сержант Ивен Трюдо, личный номер 34412190/3254, командир отделения роты «Джульет», Второго полка Тринадцатой дивизии Корпуса морской пехоты. Обвиняется по статье 302 Военного уголовного уложения – убийство офицера в боевой обстановке, – каким-то тусклым бубнящим голосом зачитывает председатель, даже не поднимая на меня глаз.