Рейд. Оазисы. Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский
Дорога. Отойти подальше в степь и всё сделать на дороге. Но там два дарга, услышат, прибегут. Сначала придётся убирать их. Убрать даргов и дождаться доктора на дороге? Этот вариант ему нравился больше. Хотя попробуй застань в степи даргов врасплох. Попробуй подойди к нем незамеченным. Ещё попотеешь с ними. Хотя на этот случай у него был проверенный метод. Если дарги не очень опытные, если не провели пару лет в набегах на человеческие жилища, этот способ мог сработать.
– Давай потихонечку отведи дрон на запад и подойди к дому с западной стороны, там, на западной стене, я камер не видел, – говорит он Самаре, а сам не отрывает глаз от монитора.
У него чешется плечо и рука, он непрерывно их почёсывает.
Казачка делает то, что он просит.
Да, вариант с дорогой был реален, но помимо решения вопроса с доктором, он хотел проникнуть в это белое здание. Очень хотел, ведь на то у него были причины. Веские причины.
Вся южная сторона дома, как и вся крыша, завешена солнечными панелями.
«Турбины, панели, наверное, и генератор есть, там внутри много всего, чему требуется электричество».
– Стоп! – он останавливает Самару. – Эту дверь видишь? Чуть подведи к ней и покажи её как следует.
Когда камера взяла хороший фокус, он рассмотрел большую железную дверь в центре и снизу южной стены. Дверь сделали хорошую, крепкую, сама заподлицо, петли внутренние, но почему-то вместо хорошего врезного замка дверь запиралась на мощный висячий. А на двери краска пооблупилась. Это был технический вход, аккумуляторная комната. Дверь на треть занесена песком. Но это ничего. Пусть. И у него появилась мысль:
– А ну-ка, чуть ближе дверь дай.
Она делает то, о чём он просит. Горохов внимательно рассмотрел мощный замок.
– А теперь подними.
Самара чуть поднимает дрон: отлично, на южной стене камер нет.
Его мысль становится всё отчётливее.
Ему ещё многое хочется посмотреть тут, но индикатор зарядки аккумуляторов показывает уровень ниже сорока процентов.
– Давай, возвращай машинку, – говорит инженер, яростно начёсывая себе шею. – Облети даргов подальше, теперь важно, чтобы о нашем визите никто не узнал.
Пока она возвращает коптер, он пьёт воду и думает. Хорошо, что у него есть над чем подумать, иначе зуд начал бы сводить его с ума.
Обратно шли спокойно, так спокойно, как можно идти по степи, в которой живёт огромное количество опасных животных. Но вот шершней сейчас в воздухе, конечно, не было. Шершни и осы не любят день и жару, уже в десять они прячутся от жары в своих страшных норах, только торчат из них, вентилируя выходы и наблюдая за тем, что происходит вокруг. В принципе, они и днём, и в самый зной могут запросто напасть, но только если кто-то будет пробегать возле норы. Вылетят, быстренько убьют и снова спрячутся к себе, оставив ужин греться на солнышке до самых сумерек. Хорошо, что их можно услышать, эти норы всегда издают монотонный низкий гул. Опытный человек всегда распознает его и обойдёт тот бархан, в котором живут эти насекомые.
– Ужас, их тут сколько! – произнесла Самара, когда они набрели уже на второе по счёту жилище шершней.
Горохов ничего не ответил, его шею, и особенно пространство между лопаток раздирал непрекращающийся зуд. Но чесаться всё время он попросту не мог, поэтому просто сделал пару глотков из канистры и молча пошёл дальше. Он был мрачен, и казачка, чувствуя его настроение, сказала:
– Давай я пойду первой.
Он был не против, и, удачно обходя все опасности на пути, уже к половине двенадцатого они были на берегу, возле своей лодки. А ещё через полчаса, когда температура перевалила за пятьдесят пять, он с трудом вытаскивал лодку на свой берег, затаскивал её в тайное место среди рогоза. Зуд при такой жаре становился просто невыносимым.
Самара, и та устала, а у него едва хватило сил, чтобы переодеться перед лагерем из казачьей одежды в свою. Он даже не поинтересовался, как идут дела на участке, увидел, что дело идёт, и сразу ушёл к себе в палатку. Пришедшего Баньковского Самара в палатку не пустила:
– Перегрелся он, вечером выйдет.
– Я прикажу воды принести, – обещал инвестор.
Это было кстати, но сейчас инженер расчёсывал себе шею и копался в медицинской сумке в поисках антигистамина, у него была пара нужных таблеток. Нашёл, сразу закинул в рот пару штук. И заодно закинул хороший антибиотик – для профилактики. Самара уложила его на живот, намазала воспалившуюся кожу жиром саранчи, сказав при этом:
– Не так будет чесаться, – а после спросила: – Есть будешь? Давно не ели.
Горохов вообще не хотел есть, жара и поражение кожи не располагали к аппетиту, но ему нужно было готовиться к операции, в которой потребуется и сила, и особенно выносливость, и он сказал:
– Буду, нужно поесть, давай еды побольше, саранчи и гороха. И хлеба. И спиртного, водки давай. И сама тоже ешь как следует, нам послезавтра нужно будет кое-что сделать.
– Пойдём к дому? – спросила она.
– Я пойду к дому, а ты на коптере посидишь. Сделаем дело, получишь сто рублей.
Она молчит, косится на него, достаёт посуду и еду. Всё это ставит перед ним. Думает. Это большие деньги, особенно для вдовы, впрочем, здесь, на краю мира, в степи, это для всех деньги немалые.
– Только уговор, – говорит Горохов.
Самара молча ждёт его условий.
И он продолжает:
– Васильку ни слова. А спросит, так скажешь, что ездим на тот берег степь смотреть. И что ты думаешь, что я и там хочу поискать воду. Договорились?
Она молчит, режет тыквенный хлеб.
– Ну так мы договорились? – настаивает инженер. Он хочет услышать её обещание.
Он уже ничего от неё не скрывал. Теперь это не имело смысла. Хотя он и был уверен, что почти всё, что с ним происходит, она передаёт Васильку. Впрочем, это было до этого дня, а что случится после, нужно было держать в тайне. Поэтому он и предложил ей деньги. Большие деньги.
– Ну так мы договорились? – не отставал от казачки инженер. Ему очень не хотелось разговаривать, а тем более выдавливать из неё обещания, но это нужно было сделать. – Что ты молчишь?
– Ладно, – недовольно бросила она.
И поставила перед ним тарелку, доверху наполненную обычно вкусной едой, которую сейчас ему есть совсем не хотелось.
Её слово,
