Наталья Игнатова - Последнее небо
Вот уж кого мы, простые смертные, совершенно не интересовали.
Во время Ритуала Олег полностью отдает себя процессу. Его способность сливаться с человеком, копировать его особенно ярко проявляется в убийствах. Он выверяет свои действия с точностью до миллиметра, постоянно держит жертву на самом пике страдания, не отпускает ни на миг и не позволяет перешагнуть ту грань, за которой боль теряет значение. У мальчика даже лицо иногда меняется. Он становится похож, удивительно похож на того, кого убивает.
Во время первых Ритуалов это случалось постоянно. Теперь же я все чаще наблюдаю застывшую маску. Посмертный слепок с лица самого Олежки. Даже глаза умирают. У него удивительные глаза, такие называют гипнотическими, даже не подозревая, сколько истины в этом определении. Живые, бездонные, в них словно огоньки мерцают…
Убивая, мальчик умирает сам. И возрождается потом, полный новых сил, вдохновленный чужой болью.
Знаете, мы, допущенные к Ритуалам, давно уже живем только ради них. Ради того, чтобы снова и снова переживать это дивное и сладостное чувство. Для нас Ритуалы — цель Для Олега — средство. Я уже говорил, он тратит чужие жизни легко и щедро. А я вот как-то даже не думаю о том, что помимо острого наслаждения получил еще и новые силы. Раньше, пока на глазах улучшалось здоровье, это, конечно, не проходило незамеченным. А сейчас — все воспринимается как должное, не вызывая ни чувств, ни эмоций.
Олежка, будучи покорен мне во всем — «душой и телом» в нашем случае не преувеличение, это точное определение ситуации, — так вот, Олежка точно так же подчинил меня. Только он не подозревает об этом. Во всех остальных, кто бывает на Ритуалах, мальчик уверен, а насчет меня ничего подобного ему даже в голову не приходит. Ручаюсь. Я для него непогрешим и лишен даже намека на слабость.
Это тяжело, потому что приходится соответствовать, но до чего же это приятно.
Однако вернемся к эзотерике. Пять Ритуалов прошли в нашем зале, как говорится, без сучка без задоринки. Когда пришло время шестой жертвы, Олег как о само собой разумеющемся спросил меня, где состоится очередное действо.
Я удивился. Но ответил, что, конечно же, в ритуальном зале.
И услышал в ответ абсолютно безапелляционное:
— Нет.
Еще раз напомню: к тому моменту я еще не знал до конца, что такое мой найденыш. И способности удивляться не потерял. Это сейчас я без особых раздумий делаю то, что советует мой мальчик, а тогда я спросил, чем вызван столь резкий отказ Чем шестая жертва отличается от пяти предыдущих. Грешным делом подумал, что моя система воспитания — уникальная и ни на ком еще не опробованная — дала сбой. Успел даже продумать сразу несколько путей исправления ошибки…
— В этот раз он точно придет, — хмуро сказал Олежка. Поморщился — у него очень выразительная мимика, и объяснил: — Вы, конечно, не боитесь, а я вот боюсь.
— Кто придет? — не понял я.
И тут настал черед удивляться Олегу.
— Как кто? — переспросил он. — Сатана. Вы же для него все делаете.
Тогда я, помнится, рассмеялся.
И, конечно, Олежка тут же взвился, как бывало всегда, если он видел, что я не верю ему. Взвиться-то он взвился, но не настолько, чтобы, по обыкновению, тут же доказать мне свою правоту. Куда там! Отказался наотрез.
Единственные объяснения, которые в этой ситуации могли сыграть роль доказательств, он, правда, предоставил. Объяснил мне, что уже во время второго Ритуала почувствовал чужой, пристальный интерес. Поскольку мальчик считал, что принесение жертвы действительно является таковым, он не особо удивился. Даже слегка обрадовался — если Сатана готов явиться, значит, все делается правильно.
— Он велел дать ему силу, — рассказывал Олег, — но вы не предупредили, что он должен прийти, так что я послал его… вежливо.
Нет, как вам это понравится. Мое мнение для этого ребенка оказалось важнее, чем приказ самого дьявола! Тогда я, правда, не допускал еще мысли, что дьявол существует.
Дальше? Ну, дальше все просто. Во время третьего Ритуала незваный гость был более настойчив. К четвертому уже не просил, а требовал. Видимо, какую-то часть энергии он все-таки получал. Независимо от того, хотел ли этого Олежка.
Мальчик боялся. Я представляю себя на его месте… с трудом, правда, поскольку мне не доводилось чувствовать присутствие Силы такого масштаба. Да, мальчик боялся, но продолжал проводить убийства, полагая, что все идет, как задумано. Ведь я ни разу, ни словом не обмолвился о том, что же должно произойти в итоге. Я, собственно, вообще ни разу не заговорил с Олежкой о нашем, так сказать, покровителе.
Но к пятому Ритуалу тот обнаглел настолько, что едва не ворвался силой. После чего мальчик решил, что Орден состоит из психопатов — за исключением меня, разумеется, — и может провалиться в тартарары вместе с Сатаной и всеми его присными, но он, Олег, в этом участвовать не будет. Он предположил, как выяснилось, предположил верно, что в другом месте нашему гостю придется начинать все сызнова.
Признаться, мне было очень интересно провести шестой Ритуал там же, где и первые пять, и увидеть… Я до сих пор не очень-то верю в Его существование. Однако что-то удержало. Уж никак не слова Олежки, можете мне поверить. И тогда, и сейчас я могу заставить мальчика сделать все, что мне заблагорассудится. В общем, осторожность победила. И я не слишком жалею об этом теперь, когда знаю Олега лучше.
Во всем, что касается понятий, людям недоступных, он не ошибается.
А процесс общения с Сатаной, то свое состояние, которое возникает при проведении в одном и том же месте двух или трех Ритуалов подряд, мальчик называет молитвой. Говорит, что Сатана тоже бог, а общение с богом называть по-другому как-то не принято. Не откровением же именовать эти перебранки, когда один рвется войти, а второй держит дверь, чтобы не открылась…
Мне-то что? Пусть оно называется как угодно. Единственная проблема в том, что ритуальных залов теперь несколько и все их приходится содержать в порядке. Но это, в общем, ерунда, не стоящая упоминания.
Душ — простенькое, но необходимое изобретение цивилизованного человечества. Зверь и раньше это знал, но сейчас он заново оценивал банальные истины. Тугие струи били по коже, разгоняя остатки сонливости. Горячая вода. Ледяная. Снова почти кипяток. Все-таки есть в жизни счастье. Мало того что живой пока, так еще и вымыться можно. Он сам, если приходилось «выдерживать» жертву перед тем, как убить, всегда оставлял пленникам возможность следить за внешностью. Жертва не должна лишиться сил раньше срока, а отсутствие элементарных средств гигиены деморализует человека вернее, чем иные пытки. Голод, например, ломает намного медленнее.
Зверь потянулся за депилятором. Заглянул в зеркало. И невольно вздрогнул: собственное отражение впилось в него бешеным взглядом; скулы выпирали, едва не прорывая кожу; поблескивала светлая щетина на запавших щеках. Длинный, худой и, кажется, здорово оголодавший маньяк-убийца.
— С-страшен до припадку, — пробормотал сержант, передернув плечами и отворачиваясь. Бояться себя самого, однако, показалось неудобным, и пришлось хотя бы одним глазом поглядывать в зеркало, привыкая к собственному облику. То ли в силу привычки, то ли потому, что исчезла щетина, однако, покончив с бритьем, Зверь оценил свое отражение уже без особого отвращения. Теперь захотелось есть. Но если воды пока было в избытке, с едой дело обстояло куда как хуже.
«Забудь об этом, — посоветовал себе убийца, одеваясь. — Будет день — будет пища и все такое».
Проблемы следовало решать поэтапно. И совсем необязательно было ожидать, что предпримет Гот. То есть ждать, конечно, придется, куда денешься, но разведку местности стоит провести уже сейчас.
Двигаясь по часовой стрелке, Зверь довел до конца обследование отсека. Внутри больше никаких сюрпризов не обнаружилось. Уже хорошо. Дверь… нет, дверь не открыть. Стена рядом чуть треснула, но он знает, что она треснула. Потому что чует. А вообще-то тонкая сеть микротрещин на прочности особо не сказалась. Это в бессознательном состоянии можно совершать убийственные подвиги, щедро расходуя остаток сил, а сейчас, в здравом уме, повторить фокус с дверью уже не получится. Хорошо хоть, сил в избытке. Жизнь всего одна, зато капелек, выжатых из сотни посмертных даров, хватает, чтобы чувствовать себя относительно комфортно… Так. А что это за дверью? Оно затаилось и ждет…
Зверь «прислушался», «потянулся» и натолкнулся на столь же напряженное внимание с той стороны. Чужая, неживая, лишенная эмоций готовность убивать, лишь только появится возможность убить.
Оружие? Нет. Оружие ведет себя иначе. Однако это, то, которое за дверью, очень знакомо. Поймать бы только, вспомнить… Ну, Зверь, кто хвастался, что никогда ничего не забывает?
Готовность убить. Убить. Потому что в этом смысл существования.
Нет. Не ты. Другое. Неживое.
