Год 1914-й. До первого листопада - Александр Борисович Михайловский
– Добрый вечер, Владимир Николаевич, – сказал я, шагнув во временный штаб второй армии в Танненберге. – Ну вот и настал ваш звездный час. Есть шанс войти в историю победителем Гинденбурга, приколотив уши этого брюхоногого чудовища к вратам Ада.
– Сергей Сергеевич, я, конечно, рад вас видеть даже в столь неурочный час, – несколько желчно ответил Горбатовский, – но, ради Бога, скажите, а кто такой этот самый Гинденбург? Впервые слышу это имя.
Я задал этот вопрос своей энергооболочке – и получил обескураживающий ответ. Гинденбург – пока никто, ничто и звать его никак, и если в германском генштабе имеются какие-либо закулисные соображения (исходя из которых, за этого толстобрюхого отставника схватились как за соломинку последней надежды), то энергооболочке они неизвестны. Вполне возможно, что все действующие стратеги такого уровня уже рубятся с французами на Западном фронте, поэтому после панических сообщений херра Притвица в Берлине принялись скрести по сусекам, и наскребли там такого весьма своеобразного «колобка». Против Самсонова, едва-едва управлявшего подчиненными ему корпусами, он был хорош, но в нынешних условиях у него нет никаких шансов. Неважно, сколько кайзер даст ему корпусов: два, четыре или шесть – все будут размолоты в муку под моим чутким руководством, если рискнут перейти Рубикон, то есть Вислу.
– Да, Владимир Николаевич, – вздохнул я, – извините, обмишулился. Так в нашем мире этот вызванный из отставки германский фельдмаршал, разгромив армию Самсонова и прогнав Ренненкампфа обратно в Прибалтику, разом сделался мировой знаменитостью, победителем восточных варваров. Одних только русских пленных германцы тогда захватили более пятидесяти тысяч, в том числе и несколько генералов. Но тут ему ничего не светит – ни сразу, ни потом. Я понемножку воевать не умею: голову оторву, в задницу воткну, и скажу, что так и было.
– Да, Сергей Сергеевич, – усмехнулся Горбатовский, – о том, что вы умеете, мы уже премного наслышаны от господ офицеров дивизии генерала Неверовского. Утром на Бородинском поле стояли Император Французов и его Великая Армия, а вечером все они превратились в толпу пленных, и Наполеон Бонапарт тоже не избежал той злой участи.
– Друг Боня – это еще ласково, – усмехнулся я, – Батый – куда интереснее. Не за один день, правда, а примерно за месяц орда злобных находников[30] была истреблена моим войском до последнего человека. При этом сам Бату-хан был схвачен, закован заклинанием стасиса, представлен на суд съезда князей и посажен на кол по его приговору. Ну не счел я себя вправе самолично судить и казнить столь выдающегося мерзавца, заодно порешав политические проблемы тогдашней Руси, вытащив за ушко да на солнышко тех князей, что на чужом несчастье собрались добыть для себя небольшие прибытки. Впрочем, сейчас для нас сие не особо актуально, гораздо важнее решить, что все же делать с шестым корпусом…
– А что вы посоветуете? – с интересом спросил Горбатовский. – Я же вижу, что у вас уже есть готовое решение.
– Решение простое, – ответил я, – генералов Благовещенского и Комарова отстранить от должностей и отдать под военно-полевой суд с формулировкой «преступное бездействие в боевой обстановке». Императорского карт-бланша на это как раз хватит. Генералу Рихтеру предложить выбор: или отставка без пенсии и мундира, или понижение до подполковника и перевод на должность батальонного командира, где от офицера не требуется проявлять ни малейшей инициативы. Впрочем, в маневренной войне исход сражения может зависеть от действий отдельных батальонов и даже рот, поэтому безынициативным деятелям, думающим, что боевые действия – это игра в солдатики, в современной воюющей армии не место. Им вообще, собственно, не место даже в армии мирного времени, ибо война может начаться внезапно и продлиться столько, сколько потребуется: либо до полного отражения нападения неприятеля, либо до тех пор, пока не будут решены стоящие перед страной внешнеполитические задачи.
– А вы, Сергей Сергеевич, суровы, – вздохнул Горбатовский. – Впрочем, вам по должности Бича Божьего таковое положено, да и я не могу не признать вашу правоту. Но кого же назначать командовать взамен отставленных? Запасные генералы у меня под ногами тоже не валяются.
– На 16-ю пехотную дивизию можно назначить вашего начальника штаба генерала Асмуса, – сказал я. – Да-да, не удивляйтесь: Константин Владимирович – прирожденный полевой командир, и служба в штабе его несколько тяготит…
– Какой еще полевой командир? – удивился Горбатовский. – Никогда о таком не слышал.
– Все офицеры по своим склонностям делятся на четыре категории, – ответил я. – Полевые командиры способны быстро принимать единственно верные решения на поле боя. Яркий пример – упомянутый вами Бонапартий. Штабисты – строят долговременные планы на основании данных разведки и возможностей тыла по снабжению. Тыловики – больше способны по хозяйственной части; именно они должны заботиться о том, чтобы солдат был сыт, обут, обмундирован, снабжен патронами, чтобы на батареях были снаряды, а в госпиталях – медикаменты. Наглядный пример – известный вам по японской кампании генерал с птичьей фамилией. Командовать войсками не мог, планировать операции не умел, но зато машина снабжения крутилась как швейцарские часы. Если бы не наступившая смута, то году так в шестом японцы издохли бы на своих Сыпингайских позициях по причине банального исчерпания материальных средств, необходимых для ведения войны. Последняя категория – офицеры-историки. Они имеют способности к тому, чтобы проанализировав опыт только что прошедшей войны, четкими и ясными словами описать формулу победы, которую потом на кафедрах военных училищ и академий будут вдалбливать в головы следующих поколений офицеров и генералов. Иногда две или более таких ипостасей могут совмещаться в одном человеке. Неизвестный вам еще маршал Василевский во время Второй Германской Войны в разные периоды вполне успешно командовал фронтами и руководил Главным штабом, разрабатывавшим сокрушительные наступательные операции. Но, к сожалению, если
