Шакалы пустыни (СИ) - Валин Юрий Павлович

Догнали небольшую колонну уже за воротами порта.

—  Переводчица может пригодиться, да и мы стрелять умеем, – Катрин похлопала по прикладу штуцера и принялась зачехлять лицо никабом.

Лейтенант был не в том состоянии, чтобы настойчиво возражать:

—  Девушку отправьте назад, а вы, мадам… —  лейтенант замялся. – Вы знакомы с городом? Я был в штабе единственный раз, боюсь, сейчас, в темноте…

—  Нащупаем. Уж по стрельбе-то точно.

Шли быстрым шагом (Анис, занявшая место перед замыкающе-охраняющим капралом, перешла на припрыжку). Улица, темная, с наглухо закрытыми дверьми и ставнями, вымершими домами, уводила прямиком к пальбе. Катрин подумала, что девчонку взяли с собой совершенно напрасно, но додумать эту чрезвычайно своевременную мысль не успела. Связная группа попала в засаду.

Правда, засада оказалась довольно странной: без всякой стрельбы растворились ворота впереди и на улицу, пихаясь и сталкиваясь, повалила толпа. Горожане, сплошь мужчины, сплошь вооруженные, поголовно разъяренные. Среди толпы кто-то грозно и командно заголосил-воззвал, суровые единомышленники ответили дружными воплями, складывающимися в некое скандирование. Больше всего городское ополчение смахивало на группу футбольных фанатов, чересчур взрослых и слабовато организованных, зато обряженных в единый светлый «командный цвет» да еще и с кучей факелов-файеров.

Французы не дрогнули. Побледневший лейтенант невнятно, но решительно скомандовал. Стрелки выстроились в шеренгу (Катрин попыталась ухватить за рукав Бомона, но тот, влекомый вбитым в плоть и кость рефлексом боевого строя, даже не заметил). Солдат как раз хватило, чтобы перекрыть неширокую улицу. Под стволами наведенных мушкетов, толпа притормозила, но заорала еще неистовее. Двенадцать стрелков, считая лейтенанта, против двух сотен горожан (вообще-то хрен их, буйных, сосчитаешь). Оставшаяся в тылу со штуцером, Катрин сейчас чувствовала себя абсолютно ненужной на этом ночном параде доблести и бесстрашия восемнадцатого века.

—  Убивать будут, – перевела общую суть воплей горожан, присевшая на корточки, перепуганная Анис.

—  Да ладно, не сгущай, это им избыток гостеприимства в голову вдарил. Вон, фиников, да и фиг, не побоюсь этого слова, полные руки, – пробормотала Катрин.

Лейтенант не медлил (сейчас был важен каждый шаг дистанции), убедившись, что солдаты взяли прицел, коротко взмахнул саблей.

Залп!

Залповая пальба мушкетов выдавала такую неслабую дымовую завесу, что удостовериться в результатах стрельбы немедленно было просто невозможно. Катрин и не пыталась – неприятное чувство, что в тебя целятся, заставило отшатнуться к стене. Верно – о стену дома хлопнула пуля, другая...

Архе-зэка скорчилась на корточках рядом с оказавшейся столь предусмотрительной Анис. Бойцы спешно перезаряжали ружья, дым рассеивался, толпа топталась на месте, с воплями и проклятиями поднимая из-под своих ног сраженных французскими пулями смельчаков. Зато на крышах двух домов оказалось порядком фигур в светлых городских галабеях, ружей там имелось поменьше, зато они норовили вести беглый яростный огонь. Однако какая выдержка, арабам не свойственная – ведь выждали, подпустили, и снова выждали. Дистанция для старинных мушкетов и прочего антиквариата великовата, но лейтенанта уже зацепили – пошатнулся, мужественно выпрямился.

С опытом мушкетных перестрелок у шпионки было негусто, но тактические навыки требовали логичной и немедленной смены характера боя. Драпать надо. Тут не пройти и вообще без шансов. Но остается тонкий момент…

Лейтенант, даром что по-галльски бесстрашный, пришел к такому же выводу. Повинуясь команде, стрелки попятились, уже с заново заряженными ружьями и сохраняя определенный порядок. Лейтенант, оставшийся перед фронтом строя, повернулся спиной к противнику и нарочито неспешно пошел от толпы…

Настал именно тот «тонкий момент». Толпа, разъяренная потерями, увидела, что противник отступает закономерно вдохновилась. И кинулась добивать противника…

Катрин, пихая перед собой переводчицу, неслась прочь. За спиной дружно топотали башмаки и сапоги солдат. Дальше ревела ненавистью улица. Кто-то из стрелков тревожно заорал. Архе-зэка, убедившись, что Анис бегает вполне сносно (серьезная танцевальная подготовка – большой плюс), подтолкнула переводчицу еще разок и оглянулась…

Твою… дивизию. Лейтенанта настигали. Собственно, он так и не ускорил шаг, почти беззаботно шагая посредине улицы. Но это была отнюдь не беззаботность – едва на ногах стоит, да и выражение застывшего лица… видимо, печень задета. В данных обстоятельствах лучше было бы сразу лбом пулю поймать. Катрин развернулась, уклонилась от чуть не задевшего штыка, двинулась обратно…

Толпа, уже окровавленная и учуявшая победу, спешила, но если бы горожане не швыряли беспорядочно вперед себя факелы и камни, наступление было бы куда стремительнее. Перепрыгивание и спотыкание заметно снижает скорость атакующих рядов...

В глазах лейтенанта колыхалась сплошная боль. Едва соображает парень. Но достоинство сохраняет до конца:

—  Уходите, мадам. Я приказываю!

—  Сейчас, гражданин лейтенант. Один миг…

Мушка штуцера ловит цель поценнее. Выбор шикарен: этот кривоносый высок и крепок, а рядом обладатель представительной бороды, за ним башка в чалме, та вообще просто шикарная. Вот со стоматологией у них не очень – в раззявленные пасти хоть не смотри. Что ты здесь делаешь, Катрин? Чужая война, чужие обыватели, чужие кариесы. Проклятые наемные контракты…

Парадокс: объяснять, командовать, призывать, просто нет времени, а глупые мысли в голове все равно успевают промелькнуть. Опомнятся стрелки?

Стоя рядом с согнувшимся лейтенантом, девушка в алых шальварах мягко жмет спуск штуцера. Пф-бах у винтового ружья чуть иной – а на прицеле штуцера не грудь или переносица того славного сиенца, что выглядит реальным предводителем мятежной толпы – нет, его колено. Нам не геройская смерть вождя нужна, нам упавший и страшно кричащий главарь выгоднее…

Катрин вышагивает из облака дыма – вождь горожан рухнул, через него покатились, спотыкаясь, набравшие скорость сограждане. Уже из кучи донесся жуткий вой боли. Хорошо кричит, бедняга, и боль невыносима, и чует, что ногу лекари оттяпают. Толпа притормозила, слегка отрезвленная диким воплем, не решаясь затаптывать живой завал, кто-то повалился и в середине толпы, схлопотав по затылку окованной палкой неловкого собрата-повстанца. Нужно их ошеломить, задержать еще хоть на секунду. Мы воинственны и бесстрашны…

За спиной долгожданный топот, солдаты хватают под руки лейтенанта, тот мгновенно обмякает…

— Вдова!

— Валите и не ждите. Уйду…

Толпа ревет, медленно перекатывается через лежащих. До раненого офицера и уволакивающих его солдат всего полусотня шагов. До проклятой продажной гяурки, шлюхи, бесстыжей ведьмы, еще ближе. Она неспешно закидывает за спину ружье, достает из кобуры пистолеты, и раздается из-под дорогого никаба злобный хохот, неистовый клекот воистину шайтанова племени:

—  Ааааа-амбе!

Катрин вовсе не собирается умирать. Может, потому и рвется из горла индейский клич – напоминание о смертных ошибках на холодных холмах? А что еще орать? Матерное послание, увы, невежественные египетские обыватели не воспримут, а правильное, то, что на настоящих войнах кричат, здесь неуместно.

Топчется, жаждет захлестнуть и пожрать живая стена, но еще отзывается предупреждающим эхом, взлетевший к минаретам боевой вой – чуждый и опасный даже на ином континенте. Колдунья она – дщерь шайтана!

Но слишком густа ненависть, разожженная к чужакам, слишком много было сказано агентами Мурад-бея, подтверждено муллами славного города Асуана, озвучено мудрыми улемами и шейхами. Воистину, смерть нечестивым фрэнчам, и ведьмам кровавым смерть!

Катрин почти с облегчением поочередно разрядила пистолеты, свалив двух самых неистовых атакующих. Шагов за спиной не слышно, да и не расслышишь в реве городской ненависти. Все: ушли – не ушли, архе-зэка тут умирать не собирается...