Олег Кулагин - Московский лабиринт
– Ниже бери, ниже, – терпеливо учит старший. – Да не сбивай, а режь… – Отбирает косу. – Гляди. – Взмах – и лезвие прочерчивает дорожку в траве. Укладывает стебли ровным рядком. – Вот так. Понял?
Парень кивает и опять берётся за рукоять.
Старший ласково щурится:
– Меньше захватывай… И не спеши.
Я ведь знаю этот голос. Эту безмятежную улыбку…
Но меня будто не видят. Слишком заняты.
Как завороженная, я смотрю на тусклые высверки лезвия, на росистую податливую траву… И смертоносный мир, тот, что я оставила за спиной, начинает казаться уродливой, безумной галлюцинацией. Импланты, спутники-шпионы, убийцы в бронекостюмах… Пусть повыше взойдёт солнце… Может, они сами развеются?…
Что-то одно может быть реальностью.
Радостный щебет воробьёв. Лучи на золотой маковке церкви.
И мерные взмахи косы в руках жилистого парня. Вчера я сама видела его лежащим на подоконнике. С дыркой в виске. С навсегда остановившимися зрачками. А сегодня…
Опускаю веки. Если бы это было на самом деле!
Опять смотрю.
Но юноша и не думает исчезать. Раскрасневшийся и сосредоточенно насупленный. Не отвлекающийся по мелочам. Мокрая трава ложится аккуратными пластами…
Пересиливаю себя. Стряхиваю оцепенение. И делаю ещё шаг. Бородатый поднимает глаза:
– Здравствуй, Таня.
– Здравствуй… Николай.
Мучительно яркое воспоминание.
Камера в подвале охранки. Тёмный пакет на молнии. СОКовцы укладывают в него уже застывшее тело…
Четыре дня назад…
Я глотаю комок и бормочу:
– Ты… ты – выжил?
Даже мне самой фраза кажется ненужной, нелепой…
Он смеётся. Идёт навстречу. Останавливается, когда между нами лишь один шаг. Я хочу сделать этот шаг. Но так и не решаюсь.
Мы смотрим друг на друга. Целую минуту. А может – лишь пару секунд…
Потом он кивает:
– Ты нашла путь. Я ведь говорил – ты сумеешь…
Лёгкое дуновение шевелит его русые с проседью волосы. Тучи рассеиваются, и солнце высвечивает каждую морщинку на его лице. Они добрые, эти морщинки. И глаза ясные, как небо… Только мне почему-то тяжело в них смотреть…
Губы дрожат. А ноги слабеют, подкашиваются. Я опускаюсь на траву, закрываю лицо ладонями…
– Ну что ты, Танюша, – укоризненный голос звучит надо мной. Тёплая рука касается моего плеча. Даже через грубый материал куртки я чувствую это тепло.
– У тебя всё получилось…
Отрываю ладони.
– Не всё… – Запрокидываю голову и шепчу умоляюще: – Помоги… Пожалуйста…
Его улыбка чуточку грустная. А голос спокойный, уверенный:
– Нет, Таня… Ты – сама. Только ты…
Сырая земля подо мной. Кругом лес. Я встала, задев еловую ветку, и капельки росы брызнули на лицо. Помогая прийти в себя.
Чьи-то шаги за спиной.
Обернулась. Рядом стоял Грэй. А вдалеке сквозь кусты темнел «хаммер». Надо же. Я удалилась от дороги всего на десяток метров…
– Тебе плохо, Таня? – спросил доктор.
– Нормально, Грэй… – Почувствовала его тревогу. И успокаивающе кивнула: – Нормально. Честное слово.
Хватит разговоров. Скорее назад к машине.
– Едем? – встрепенулся Чингиз.
Я качнула головой. Склонилась над телом Артёма. И двое друзей помогли мне вытащить его из «хаммера». Уложить на траву.
Я опустилась рядом на колени. Положила ладони на его грудь.
Грэй хотел что-то сказать. Но промолчал, отвернулся… Доктор меня жалел. А ещё среди его мыслей вертелся термин «реактивный психоз».
Пускай. Главное, я чувствую доброе тепло, исходящее от него и Чингиза…
Голова уже ясная. И мысли чёткие. Пусть уйдут сомнения, пусть останется только их и моя любовь. Моя сила…
Я опускаю веки…
И Зов уходит в пространство. Поднимается над миром, как над плоской картинкой. Летит сквозь обманчиво жёсткие, осязаемые границы реальности. Туда… Всё выше и выше… Нет, это не пустота, в которой жидкой медузой болтается паутина имплантов.
Это океан. Живой, добрый. Целый океан тепла и света. По ту сторону боли, по ту сторону холода и тьмы…
Дай мне силы, добрый океан. Ты рождён из миллионов ручейков… Столько же имен, судеб…
Я их вижу…
Баррикадник прошитый очередью. Девушка, раздавленная танком. Старик, замёрзший в нетопленой квартире… Женька, Иван… Папа, мама, братишка…
Нет, вы не погибли. Вы надеялись, верили. Любили… И это не ушло.
Тьма – между нами. Но она не всемогуща…
Мы – сильнее…
Лёгкое жжение на кончиках пальцев. Огненный шар ярче разгорается внутри. Волны света идут сквозь меня, сквозь мои руки… Я передам этот свет, этот огонь…
Трудно. Но с каждым мгновением становится легче.
Под моими пальцами уже тлеют первые искорки… Ещё немного – и разгорится пламя…
– Таня, – охрипший голос Грэя. – Это безумие… Его уже нет…
Фраза обрывается. Будто у доктора перехватило дыхание. Потрясённый шёпот Чингиза.
Я не поднимаю век. Я жду.
И своими ладонями чувствую первые толчки…
Сердце… Его сердце…
Расслабилась. Привалилась к боку машины. Жарко. Во всём теле – усталость. Но это – приятная усталость.
Артём неподвижен. Только грудь едва заметно колышется. В такт редкому пульсу. Его раны уже затянулись. Без шрамов, без следов. И серовато-бледное лицо наливается красками.
Странно. Кругом блестит роса. Тысячами алмазных капелек. Но трава рядом с нами – совсем сухая…
Грэй осторожно держит его руку, измеряя пульс. А Чингиз застыл, всматриваясь в его лицо. Будто всё ещё не верит. Обернулся. В зрачках чернеет тревога.
– Таня, он…
– Скоро проснётся.
Я улыбаюсь и гляжу в небо. Огромное, бесконечное… Как в детстве, мне хочется взлететь…
Придёт день, и мы вернём себе это небо. Эту землю.
Мы сумеем.
Потому что мы не одни. И никогда не будем одни…
– Радуга… Какая яркая… – прошептал Артём.
Примечания
1
лат. до бесконечности
2
лат. без гнева и пристрастия
3
англ. американскими гражданами
