Андрей Круз - Эпоха мертвых-3
- Ну, чего ждешь? - вполне доброжелательно спросил человек в черном, поигрывая пистолетом.
- Да не, я не жду, - хрипло ответил пересохшим от страха горлом Пилецкий и попытался сглотнуть слюну.
Слюны не было, казалось, что весь организм его высох и превратился в некий сгусток ужаса. Валерий не был ангелом, в зонах в контролерах таких не держат. Но выстрелить в лицо стоящему перед ним на коленях человеку было трудно. Очень трудно.
- Давай, давай, не разочаровывай нас, - сказал эсбэшник.
Сзади к нему подошел Крап, держа в руках "стечкин". С Крапом были еще двое, оба с автоматами, не отходившие от него ни на шаг. Издалека, как заметил Пилецкий, на разыгрывающиеся сцены смотрели вояки в камуфляже и с навороченным оружием. Эти захватили лагерь, но в процесс отбора "уродов" из числа людей не вмешивались. Занимались этим люди в черной форме, а также приехавшие с ними уголовники.
- Ну, ты чего, вертухай, сомлел? - притворно удивленно спросил Крап, - Помочь?
- Нет, не надо, - прохрипел Пилецкий, у которого вспышкой в мозгу родилась мысль о том, что если ему сейчас "помогут", то через минуту он сам будет стоять на коленях на чисто выметенном асфальте плаца.
- Тогда не тяни время, жрать всем охота уже, - сказал Крап.
Один из его "торпед" слегка приподнял ствол автомата, как бы с намеком.
- Страшно, Виталя? - неожиданно разомкнул слипшиеся от запекшейся крови губы зампореж, майор Беляков, - А ты не ссы, начал своих валить, так продолжай, сука.
С этими словами он плюнул под ноги Пилецкому кровавым сгустком. Пилецкий неожиданно даже для самого себя обиделся на Белякова. С какой стати он в него плюется? Это раньше он тут главным был, Пилецкий в силу частых залетов по службе даже на глаза ему боялся попадаться. А теперь его сила кончилась. Другая теперь сила в зоне все решает. Контролера накрыла волна трусливой злости и Пилецкий, искривив губы и жалко перекосив лицо, вскинул ПМ и выстрелил в зампорежа. Тот лишь покачнулся, но не упал. Пуля ударила его в скулу, почти по касательной, сломав кость и вырвав клок мяса, повисший вниз кровавым лоскутом. По шее и плечу побежал ручеек темной крови.
- Ну, Виталя... - протянул Крап, - Так не пойдет, даже попасть не можешь. Давай еще разок, старайся.
Удар пули все же ошеломил Белякова. Он уже ничего не говорил и даже не смотрел на Пилецкого. Дрожащей рукой тот снова поднял пистолет и выстрелил, угодив в самую середину лица, прямо в переносицу. Тело зампорежа грузно завалилось назад, и неестественно вывернутые ноги мелко задергались. Смерть все никак не наступала, пуля пробила переносицу и застряла где-то в носоглотке. Майор продолжал хрипеть, и даже, кажется, оставался в сознании.
- Талант, Виталя, талант, - сказал "эсэсовец" в черном, - Тебе исполнителем быть, ни один у тебя не уйдет, не помучавшись. Добей, урод!
От неожиданно злобного крика и болезненного тычка в спину Пилецкий подпрыгнул и дважды выстрелил в голову умирающего, на этот раз добив его окончательно. Контролер из новеньких, глядя на эту картину, неожиданно сморщился и заплакал.
- Не надо... пожалуйста, не надо... - бормотал он.
Слезы текли у него из глаз, смешиваясь с кровью. Его мелко трясло.
- Поздно, Вася, - наставительно сказал Крап, - Раньше надо было думать. Сейчас сам бы водку пил да корешей своих валил. А теперь поздно. Виталя, давай, не тормози.
Рядом хлопнул еще один пистолетный выстрел, заставивший дернуться и жертву, и палача. В нескольких метрах происходил "отбор уродов" с коллегой Пилецкого, Боголюбским. На асфальт рухнуло тело какого-то заезжего капитана из области, застрявшего здесь в командировке.
Пилецкий вдруг успокоился. Неожиданно ясно в его воспаленном и затопленном страхом мозгу возникла мысль: "Обратной дороги нет. Все. Приплыл". Взяв в руки оружие, и начав убивать своих коллег под командой уголовника, он уже ушел за ту грань, за которую заходить нельзя, так далеко, что грани этой уже и не разглядеть. Пилецкий погрузился во тьму вечную. И осознание этого его успокоило. Он уже твердой рукой вскинул пистолет и выстрелил новичку в середину лба, прекратив его заунывный плач. Тело повалилось на зампорежа, а Пилецкого хлопнули по плечу, и кто-то сунул ему в руку початую бутылку водки и половину кральки колбасы.
- Молотком, Пиля! Зачислен в ряды, так сказать. Будешь теперь в "уродах". Хлебни как следует.
Затем Пилецкий жадно хлебал водку из горлышка, как воду, не чувствуя вкуса, затем жевал отдающую чесноком колбасу. Кто-то сунул ему пачку сигарет, и он закурил, без проблем чиркнув спичкой на изрядном ветру. Руки уже не дрожали.
Продолжение этого дня он уже помнил плохо. Он здорово напился в кругу таких же "уродов", как они сами себя называли. С еременковским отрядом приехало человек двадцать бывших "вертухаев". Ему выдали слежавшийся на складе армейский камуфляж, стальной покоцаный шлем, потертый автомат, "макаров", гранаты, штык-нож, показали место в кузове КамАЗа. Затем новичков, человек пятнадцать, в общей сложности, повели показывать имущество отряда.
Больше всего Пилецкого поразила передвижная пыточная, переделенная из старой кашээмки с кунгом. От прошлого оборудования в ней разве что дизель-генератор остался, подсоединенный к каким то трансформаторам и реостатам, черт знает, что это такое, в электрике он плохо разбирался. Провода вели к стоматологическому креслу, словно в насмешку установленному посреди кунга. Кроме "крокодилов", которыми заканчивались провода, там было множество хирургических инструментов, какие-то ножи, мясницкие топорики, молотки и клещи. На столике пристроилась переносная газовая плитка, на конфорках которой лежали обугленные с одного конца монтировки.
В кунге стоял запах дерьма, крови и страха. Пилецкий почувствовал, как хмель улетучивается из его головы, а волосы шевелятся под форменной кепкой. Но затем он снова выпил, и его отпустило. Зачисленный в "уроды" Боголюбский все время крутился рядом, часто подливал, подавал наколотые на вилку соленые огурцы, закусить. Водки, закуски, курева у "уродов" было много, целый КамАЗ был забит "бациллой" под верх тента.
К ночи нашлись и девки. Оказывается, их возили с собой постоянно, в двух автозаках, пустовавших в отсутствии пленных. Девки были молодые, все взятые силой из деревень, через которые проезжал отряд. От отряда не прятались, сначала воспринимая их как защитников, а когда настоящая звериная сущность гостей становилась видна, предпринимать что-то было уже поздно.
Что удивило Пилецкого, так это то, что со многими "уродами" ехали семьи. Были жены, были дети, и никого из них не волновало происходящее в лагере. Ни зверства, ни крики из пыточных, ни публичные казни, ни пьяный разгул и дикий разврат. Жены бывших вертухаев с удовольствием примеряли взятое с грабежей добро, детишек некоторые папаши уже "приставляли к делу", пусть пока на подхвате. "Уроды" на глазах превращались в некую кочевую орду, кормящуюся исключительно от своих зверств.
Впрочем, поначалу "уроды" еще не слишком зашкаливали. Их было маловато, да и "настоящего дела" для них не находилось. За вояк их никто не считал, а с палачеством развернуться не было оказии. Все изменилось, когда Крап взял власть и начал строить свое княжество, устроив резиденцию на хлебозаводе. К тому времени число вертухаев в "уродской роте" перевалило за сотню, а считая членов семей и каких-то непонятных шнырей из числа лагерных "опущенных", так и к трем сотням уже приблизилось. Некоторые бабы тоже напялили на свои раскормленные дармовыми харчами зады камуфляж, и вооружились, почувствовав вкус к грабежам и безнаказанному живодерству.
Их колонна обрастала грузовиками, пригружалась дополнительным имуществом, постепенно превращаясь в самую настоящую орду, распугивающую своими многочисленными моторами все живое вокруг. Они уже не шли с основной колонной "фармкоровских", а крались по дорогам следом, останавливаясь своим собственным лагерем, занимая деревни и показывая деревенской публике, кто в доме хозяин.
Постоянно с "уродами" находились около десятка "эсэсовцев", как окрестили одетых в черные прыжковые костюмы эсбэшников. Они не вмешивались в происходящее, не мешали, и лишь время от времени передавали задания, полученные ими от Еременко. И возглавляли уходящие на эти задания отряды.
Задания все больше были простыми и понятными. "Уроды" действовали в качестве карателей в интересах Крапа, строящего свое государство. Необходимости в такой их работе не было, бандиты и сами зверствовать умели не хуже, но Еременко настаивал на том, чтобы его "уроды" имели как можно больше подобной практики. И Пилецкий втянулся, а вскоре ему даже понравилась новая работа.
Они жгли, вешали, расстреливали, насиловали. Убивали мать и скармливали воскресшему мертвяку ее же детей. Выращивали мутантов и скармливали им пленных. Чувство всеобъемлющей власти и абсолютной безнаказанности пьянило и вгоняло в постоянную эйфорию. Любая сельская девка был его по движению пальца, и Пилецкий пользовался этим напропалую - в прошлой жизни женщины его вниманием обходили, не красавец, да и косноязычен.
