Александр Авраменко - Волк. Поля надежды

– Почему?

Не крикнула, потому что враги были близко. Просто выдохнула. Его словно ударили, увидела, что он вздрогнул. Глухо ответил:

– Дочка у меня была. Такая же, как ты. Её… – Не договорил, исчезая на краю поляны…

Оружие оказалось тяжёлым, но ни за что на свете девушка его не бросит. Её единственная надежда на спасение, да ещё тот конверт. Что там написано, её не интересовало. Главное – донести до солдат. Рассказать. Какой же дурой она была! Вот на что намекала рёсска! Но, похоже, даже та не ожидала, что всё начнётся так быстро…

До насыпи девушка дошла довольно быстро, к полудню. Потом пошла по ней в сторону, указанную начальником форта. К её удивлению, оказалась не одна. Очень много людей брело, согнувшись под тяжестью ноши, в ту же сторону. Оно и верно – зачем идти по дороге, где каждый миг можно ждать нападения рёсцев или тушуров, рыщущих по округе, словно саранча. Куда безопаснее двигаться по ровному, хотя и узкому пути, о котором знают только местные жители.

На её полосатое платье каторжницы косились, но молчали, продолжая свой путь. Никто не задавал вопросов, не интересовался, почему она идёт одна, да ещё с ружьём. Может, опасались, а может… Кто знает, какие мысли мелькали в их головах? Зато оружие надёжно оберегало девушку от любых посягательств на неё.

Когда она вышла на довольно большое, но узкое поле посреди леса, то поразилась количеству беженцев, находившихся там. Прикинула на глаз: около пятисот человек – женщин, детей, стариков. Мужчин было мало. Может, пятьдесят, или и того меньше. Горели костры, дымились паром котелки над огнём. Сглотнула, но вспомнила о своём мешке, за время пути даже не удосужилась заглянуть в него. Отошла к краешку – кустарник по краям поля был буквально выпахан в поисках дров. Но всё же ей удалось насобирать немного веток для костерка. Соседи, две женщины средних лет и пятеро детей обоего пола, мал мала меньше, молча поделились огнём, и вскоре крохотный костерок уже пылал, чуть потрескивая. Уселась прямо на землю, подоткнув под себя юбку, развязала мешок и еле сдержала крик изумления. Сало, копчёное мясо, даже сахар и коробочка сухой натты. Нашлась и кружка, и даже военный котелок, немного крупы. Настоящая роскошь! Особенно в её положении. Торопливо сбегала за водой, благо ручей был рядом и не замёрзший, водрузила с триумфом на подобранные камни, наломала ещё веток. Нашедшийся в том же мешке небольшой нож был как нельзя вовремя. Уселась за трапезу, с аппетитом уплетая вкуснейшее варево. Когда поела, сходила помыть котелок и заодно набрала ещё воды, для натты. Но… Насладиться напитком не пришлось. С края поля, откуда она шла, раздались истошные крики.

Вскочила, готовая броситься неведомо куда… Несколько всадников в длинных халатах и шлемах, обмотанных уродливыми тканевыми валиками, безжалостно рубили всех подряд кривыми саблями. Вряд ли их было больше десятка. Но обезумевшие от страха люди даже не думали оказать им сопротивление, хотя могли просто задавить массой. Ноги вдруг налились тяжестью, отказываясь повиноваться. Она могла только смотреть, как тушуры, а это были, без сомнения, они, убивают женщин и детей. Оскаленные в безумной улыбке рты – враги наслаждались бойней.

Не понимая, что делает, нагнулась, подняла ружьё. Открыла затвор, но не до конца – патрон на месте. Подражая увиденному во время тренировок охраны каторги, приложила к плечу, упёрла, вспоминая, как орал на новобранцев сержант, требуя упирать приклад плотнее. Очень похоже на арбалет, из которого она стреляла. А тушуры всё ближе и ближе… Пахнуло солёным запахом крови. Один закрутил над головой саблей, увидев её, заорал, разворачивая лошадь… Палец нажал на крючок внизу. Грохот заставил зазвенеть в ушах, толчок едва не опрокинул на спину. Но… Новичкам везёт. Пуля буквально вынесла врага из седла. Выстрел привлёк внимание остальных, увлёкшихся резнёй безоружных беженцев, а она, уже очнувшись, торопливо рвала затвор, непослушными пальцами выковыривая следующий толстый патрон из сумки. Щелчок, второй. Снова приложить конец к плечу, направить ствол в следующего врага. Бах! Не попала… Тот только испуганно втянул голову в плечи, рванул на себя поводья, разворачивая коня в обратную сторону… Бах! Высочайший! Она же стреляла в другого! И то удача. Из троих, собравшихся рядом, ещё один лежит, корчась на земле, а его лошадь со ржанием уносится. Похоже, это переломило настроение фиорийцев.

Вдруг один из мужчин, до этого бегущий куда глядят глаза, остановился. Затем, присев, крутанулся на одной ноге и швырнул невесть откуда появившийся топор в тушура. Широкое лезвие орудия труда лесоруба выбило врага из седла, словно пушинку. Заорав, человек бросился к поверженному врагу, вырвал топор из тела, размашисто привычно, словно в лесу на работе, начал быстро-быстро махать топором, разделывая того, словно бревно. С истошным воем в бок ещё одного всадника со всего маху вогнала железные вилы толстая простоволосая женщина. И тут же её голова покатилась по земле, когда товарищ поверженного дотянулся мечом до шеи. Оскалил рот, но не надолго. Четвёртый выстрел Виури на этот раз попал в цель. Этого хватило, чтобы только что бегущие фиорийцы набросились на уцелевших, стаскивая их с сёдел. Истошные вопли тушуров, осознавших свою ошибку слишком поздно, потонули в кровожадном рёве толпы, рвущей добычу на куски…

А девушка бессильно опустилась на землю… Взглянула на свой костерок и разрыдалась – кто-то в сумятице опрокинул котелок, и натта разлилась по земле…

– Ты чего, девка?

Всхлипнула, подняла голову, глядя на того самого лесоруба в забрызганной багровыми сгустками рубахе.

– Натта пролилась. Вот гады…

Он, не понимая, проследил за её жестом, потом, когда дошло, схватившись за живот, заржал, словно лошадь:

– Ха-ха-ха! Го-го-го! Я думал, тебя зацепили, а ты эвон, по натте убиваешься! А сама четверых завалила!

– Троих. Один раз промазала.

– Да нет. Если бы ты его не остановила, он бы меня раньше кончил. Так что четыре. Не твоё бы ружьё, всех нас перерезали… Откуда, кстати, оно? – подозрительно прищурился: – И платье на тебе… бессрочно осуждённой… Сбежала? Убила конвоира?!

– Отпустили меня. Из форта двенадцать. Слышал?

Тот сделал шаг назад, бормоча:

– Эвон оно как… Что ж мы, не понимаем, что ль?.. – Торопливо склонился в поклоне. Потом выпрямился: – Что прикажете, доса?

– Что?

Но уже из глубины памяти всплывало то, чему её когда-то учили в замке отца.

– Собрать всех мёртвых. Пока сложить в лесу…

– Вода! Вода!!!

Что? Она обернулась на крик – и верно, клокоча и бурля, завиваясь вокруг стволов деревьев, неведомо откуда к поляне подступала вода. Нагнулась, хватая оружие и патроны к нему, свой мешок, бросилась к насыпи: