Mихаил Ахманов - Тень ветра
Он слал смерть из храма, где пребывали милосердный Христос и Дева Мария, заступница. Богородица. Он слышал их голоса. Они говорили: сегодня – не милосердие, но справедливость! Они тоже избрали его своим защитником. Не карающей десницей, не ангелом-мстителем с огненным мечом, а вестником жизни и надежды. В звоне колокола он слышал их голоса, он внимал и подчинялся им.Они говорили: сражайся! Сражайся, воин, но помни: сладко карать и сладко мстить, но слаще – защищать!
… Панамская деревушка исчезла, растаяли горы Сьерра Дьяблос, затерялась в пустоте Латмерика – коричнево-сине-зеленый шар, плывущий вокруг ослепительной звезды. Саймон лежал в траве иного мира; иное солнце восходило над его головой, иные ветры шелестели вокруг, приветствуя утреннюю зарю. Трава была высокой, красной и гибкой; упругие стебли нависали над ним, точно желая надежнее спрятать, укрыть от чужих взоров. На горизонте вставал горный хребет, вокруг лежала степь, и в ней ярким сочным пятном зеленела дубовая роща. В кольце деревьев торчали решетчатые башенки и серый бетонный купол с погасшими прожекторами.
Тид, догадался Саймон. Южный материк, станция Пандуса, в ста километрах от Залива Левиафанов, в двадцати – от Адских Столбов и в четырех – от лесной опушки. Снабжена маяком системы “Вектор”, окружена ультразвуковым Периметром для защиты от местных животных. Только от животных; от людей этот барьер не защищает. Персонал – четыре человека: Жюль де Брезак – старший оператор, офицер Транспортной Службы; Хаоми Синдо – оператор; Леон Черкасов и Юсси Калева – техники. Пока еще живые.
Он пополз вперед, волоча за ремень вороненую “сельву”. Солнце уже вставало; он должен был поспеть вовремя. Он полз, прижимаясь к теплой земле, и вспоминал наставления Чочинги: стань тенью ветра, воин, стань эхом тишины, стань мраком во мраке и отпечатком на воде, стань травой среди трав, птицей среди птиц, стань змеей среди змей. Он был сейчас тенью и эхом, травой и птицей, змеей и мраком; он продвигался вперед с бесшумностью пантеры, и стебли красной травы, смыкаясь, не шелестели за его спиной.
У невидимой черты Периметра он замер, с минуту прислушивался к плеску и веселым возгласам, потом приподнялся на коленях. Теперь он видел бассейн и двух обнаженных парней в воде: один – постарше, темноволосый и худощавый, второй – здоровяк с соломенной гривой, примерно возраста Саймона. Юсси и Леон, техники, мелькнула мысль. Де Брезак сейчас на дежурстве и сидит в диспетчерской, а Хаоми, милая длинноногая Хаоми с чуть раскосыми глазами, только поднялась. Их пока что четверо, но трое обречены… были обречены – в той, другой реальности, где Ричард Саймон безнадежно опоздал.
А вот и гости! Он чуть пригнулся, не спуская глаз с неясных силуэтов, скользивших над травой. Они появились с востока; солнце било Саймону в глаза, и он не мог разглядеть их лиц – только смутные контуры фигур, окруженных неярким ореолом. Тот, что повыше, – Мела, пониже – Пономарь… Евгений свет Петрович, землячок… Ну а третий, коренастый и бритоголовый, его телохранитель… Только на сей раз хозяина ему не защитить… Ни хозяина, ни себя самого…
Саймон видел, как три фигуры замерли, прислушиваясь к возгласам и плеску, затем Пономарь махнул рукой, приказывая обойти станцию с юга и не приближаться к черте Периметра. Мела и бритоголовый крадучись двинулись вперед; вожак, настороженно озираясь, шел за ними. В руках у этой троицы были длинные шесты – самодельные копья, как догадался Саймон. Вероятно, все остальное имущество было брошено среди трав, а сейчас они расстанутся и с копьями – копья будут торчать в телах Леона и Юсси, пока их не сволокут в ангар…
Он в точности знал, что сейчас произойдет. Сначала они изберут позицию за Периметром, но поближе к бассейну; затем ринутся сквозь кольцо деревьев, ударят копьями: Юсси – в шею, Леона – в живот и в правый бок; будут бить их еще, в полном молчании, зверея и наливаясь яростью, пока вода в бассейне не станет алой. Эта задержка спасет Хаоми – в той, другой реальности; Жюль успеет вывести ее к ангару и возвратиться в диспетчерскую, чтоб заблокировать компьютер. Изолянты тем временем проникнут на станцию сквозь западный вход, захватят оружие и покончат с де Брезаком. Потом станут палить по вертолету…
Таков был прежний сценарий. Но тут, в мире снов, Саймон мог его переиграть. Он ощущал пьянящее чувство власти – не над людьми, а над событиями и временем. Впервые время покорствовало ему, он обладал даром растягивать его и торопить, поворачивать вспять, переноситься в прошлое, предвидеть будущее. Это было восхитительным ощущением! Это давало возможность исполнить все дела – в тот самый момент, когда им полагалось быть исполненными.
Он ждал, пока три темные фигуры не очутились прямо перед ним. Потом поднялся во весь рост и вскинул оружие. Сухо и резко щелкнули три выстрела. Ствол “сельвы” даже не успел нагреться.
… А затем сразу же стал горячим.
Саймон бежал по галерее дворца, нависшего над пропастью, словно ласточкино гнездо. Воздух был холодным и разреженным, небо отливало сапфировой синевой, и повсюду, насколько видел глаз, вздымались горы – остроконечные пики в коронах из льда, хмурые и неприветливые, словно тюремщики, проспавшие побег всех заключенных. Эти горы тянулись на тысячу лиг, на юг и север, на запад и восток, заполонив планету; но, кроме гор, тут были плодородные плато, быстрые реки в скалистых ущельях и согретые солнцем склоны. Мир, вполне пригодный для жизни, для тех, кому горы дороже равнин, ибо величие их неизменно, вечно и наполняет сердца восторгом.
Независимый Мир, Гималаи. Непал, страна шерпов. Горный дворец князя Тенсинга Ло…
Каким-то образом Саймон знал, что князь еще только готовит восстание, а значит, ему, Ричарду Саймону, совсем не положено здесь находиться. Разумеется, тайное присутствие не исключалось, однако не с автоматом в руках. Не с “сель-вой”, чей жаркий ствол ревел и бился разъяренным зверем.
На сей счет законы были строги. Никому, ни великим державам, ни Совету Безопасности ООН не дозволялось активно влиять на события, пока не будет превышен критический рубеж. Вернее, вмешательство допускалось, но только экономическое и политическое, в рамках мирной дипломатии, арбитража и примирения противоборствующих сторон. А посему приходилось ждать. Ждать, пока Тенсинг До, властолюбивый честолюбец, сплотит своих приверженцев; ждать, пока четверть Непала будет купаться в крови; ждать, пока не сгорят селения непокорных, пока королевскую армию не отбросят к границам Бутана и на границах этих не запылает война.
Таков был закон Конвенции Разделения. Но в мире снов Ричард Саймон мог следовать своим законам.
Он миновал галерею, расстреляв десяток княжеских охранников. Это были шустрые парни, шерпы из имений Тенсинга, обученные инструкторами с Уль-Ислама, но с Саймоном они тягаться не могли. Он убивал их, не испытывая враждебности, скорее – гадливое недоумение и неприязнь; они были всего лишь ширмой, прятавшей Тенсинга Ло, и не такой уж прочной. Встречались Саймону стены и попрочней.
Галерея выводила в зал, узкий и длинный, с резной деревянной лестницей в дальнем конце. Он размахнулся и швырнул в дверной проем контейнер с фризером. Откуда взялся этот контейнер, Саймон понятия не имел – просто в нужный момент пальцы его ощутили гладкую поверхность гранаты, а через секунду беззвучная вспышка сверкнула в воздухе. Вероятно, заряд был мощным – люди Тенсинга сразу застыли ледяными истуканами, – но Саймона это не волновало. Будто не чувствуя холода, он добрался до лестницы и начал подниматься, расшвыривая полуживых стражей. Под сводами зала клубилась изморось, и стены потрескивали от перепада температур, но на лестнице, на верхних ступеньках, кое-кто еще шевелился. Впрочем, не слишком активно.
Второй этаж был врезан в склон горы и походил на лабиринт с десятками переплетавшихся ходов и коридоров. Но безошибочное чутье руководило Саймоном; он знал, куда идти, как избежать ловушек и засад, где прыгнуть, где пригнуться, куда послать гранату или пулю. Запас их был неисчерпаем. В его ладонях появлялись то гладкие цилиндры с фризером, то капсулы взрывчатки, то разноцветные шары: небесно-синие – с “хохотуном”, зловеще черные – с “укусом гюрзы”, белые, как снег гималайских вершин, – с “лотосом забвения”. Там, где он шел, наступала тишина, и лишь временами дикий смех тревожил сумрачные коридоры.
Они казались Саймону хитрой паутиной, где затаился ядовитый злобный паук. Яд его мог отравить весь мир, всю планету, а может быть, и всю Вселенную. Он ненавидел паука. Он подбирался к нему все ближе и ближе, сжимая оружие, готовясь нанести удар. Паука вроде бы звали Тенсинг Ло. Или Дагана, потрошитель из Рио? Или Сантанья? Или Мела? Он в точности уже не знал. Но паука полагалось убить. Таким было его предназначение – уничтожать ядовитых пауков.
