Василий Головачев - Ведич

Мужчины переглянулись.

– А что, есть ещё и Большой? – усмехнулся Хмель.

– Есть, но нам туда не надо.

– Тогда идём в этот Малый… э-э, Халуй. Интересно, кто дал деревне такое название?

– Наверное, большой халуй, – серьёзно сказал Булавин.

Владлен засмеялся. По губам остальных тоже промелькнули улыбки. Хмель посмотрел на часы.

– Что-то наши не звонят.

Тарасов включил телефон.

Черкес отозвался через минуту:

– Мы тут немножко посоревновались с джипами.

– «Гонщики» те же?

– Из «Стикса», знамо дело.

– Бросайте машины и в лес!

– Да бросать нечего, – хихикнул Черкес. – Мы их разбили. Да так удачно, что и джипы восстановлению не подлежат. Уже движемся в нужном направлении. Болото обойдём только, а там километров семь до деревни. Кстати, над лесом беспилотки летают, так что поглядывайте в небо.

Тарасов спрятал телефон, глянул на облака, нависшие над лесом.

– Всё в порядке, они увели погоню за собой, идут к Погосту. Черкес видел беспилотку.

Мужчины обменялись понимающими взглядами.

Беспилотками назывались самолёты-разведчики сверхмалого класса, имевшие отличную аппаратуру визуального наблюдения за поверхностью земли. Такими самолётами обладали все уважающие себя спецслужбы, и то, что ФАС бросила их на разведку в район Кенозера, говорило о серьёзности намерений его начальства.

– Гвоздецкий! – стиснул зубы Никифор. – Пора мочить ублюдка!

– Беспилотки всего лишь спецтехника, – качнул головой Булавин. – Почему нами не занимаются колдуны-конунги? Недооценили? Или ждут-таки где-нибудь в засаде?

– Они не должны знать о наших планах, – сказал Тарасов рассеянно. – Это означало бы серьёзную утечку информации из Катарсиса.

– Почему же ФАС так рьяно принялась нас искать?

– Узнаем. Отдохнули? Вперёд.

Отряд снова углубился в лес, обходя самые чащобные места и низменные заболоченные участки.

Через час вышли к деревне и остановились, разглядывая несколько тихих, полуразвалившихся изб, крытых сгнившей дранкой или досками. Деревня явно пустовала. Нигде не было видно её жителей, не кричали петухи, не мычали коровы и не лаяли собаки. Приникшие к земле домики со слепыми окнами, кое-где заколоченными досками крест-накрест, тоскливо ждали конца света.

– Вот тебе и лошади, – пробурчал Хмель. – Никого. Мёртвая деревня.

– Ничего удивительного, – сказал Булавин. – Я читал отчёт недавней сельскохозяйственной переписи России. Если до девяностого года прошлого века у нас было двадцать пять миллионов хозяйств, в том числе деревень и сёл, то к прошлому году осталось меньше пятнадцати миллионов. Деревня умирает, люди подаются в города, и остановить этот процесс никто не спешит.

– Зато богачи строят свои коттеджи всё больше и больше.

– О богачах разговор особый. Не все они сволочи. Но лошадей теперь в деревнях днём с огнём не сыщешь.

– Лошади ладно, без них в наш нанотехнический век прожить можно, а вот корову жалко. Знаешь, сколько стоит породистая тёлка? От двадцати до сорока пяти тысяч рублей. И содержать коров почти никому не выгодно. Так что коровы тоже исчезнут вместе с деревнями.

– А хорошо бы сейчас молочка парного хлебнуть, – проговорил Дмитрий мечтательно. – Ты как, Владлен Денисович, не против молочка?

– С удовольствием попил бы, – признался порядком уставший Тихомиров. – Только я больше холодное люблю.

Сергий вдруг замер, прислушиваясь к своим ощущениям, посмотрел на Тарасова.

– Злеч? – отреагировал тот.

– Нет, сверху… летит…

– Беспилотник! Все под деревья!

Отряд укрылся под громадными елями.

И тотчас же над деревьями, над заросшей травой дорогой и деревней почти бесшумно пролетел небольшой крестообразный аппарат длиной всего в полтора метра, с двухметровым размахом крыла. Покружил над мёртвой деревней, улетел.

С минуту Витязи вслушивались в тишину леса, всматривались в небо, ожидая возвращения беспилотного разведчика, потом выбрались из-под разлапистых елей.

– Интересно, электроника увидит нас под непроглядом или нет? – полюбопытствовал Никифор. – Или ваша магия действует только на сознание людей?

– Непрогляд отводит людям глаза, – сказал Тарасов. – На электронику и телеаппаратуру он не действует. Но есть особые приёмы…

– Какие?

– Невирь… наведа физической невидимости, – сказал Сергий. – Она создаёт слой вибраций воздуха, поглощающий световые лучи. Но я ещё не могу делать невирь.

– Жаль, тогда бы мы не тратили время на прятки.

– Выступаем, – сказал Тарасов. – Светлый, почуешь приближение беспилотки, сразу дай знать. Через два часа мы должны дойти до Ряпусовского Погоста и встретиться со своими.

– А потом? – спросил Хмель.

– Потом будет суп с котом. К ночи нам необходимо добраться до кургана Спасительницы.

– Успеем ли? – засомневался Дмитрий. – Если я правильно ориентируюсь, до Ряпусовского Погоста нам ещё топать и топать, не меньше десяти километров. Курган находится в треугольнике между Погостом, деревнями Самково и Преслениха. От Погоста ещё километров пятнадцать.

– У тебя есть конкретные предложения?

– Давай позвоним Федотову. Светлый умеет ходить легкоступом, Ираклий тоже, вдвоём они доберутся до кургана за секунды.

– Это не предусмотрено Замыслом, – обронил Тарасов скупо. – Надо идти.

Все почему-то посмотрели на писателя.

Владлен с трудом поднялся.

– Надо, значит, надо. Я готов.

Хмель потрепал его по плечу и первым направился в обход деревни.

Глава 26

СТРОИТЕЛЬ ВЕЧНОГО

Великий Устюг

Мысль посоветоваться с волхвами старшего поколения тревожила Крутова с утра. Но лишь к обеду он смог закончить неотложные дела и вышел в «улёт-поле», то есть – на тямь-связь с Михой, последним из волхвов-столетников, чей жизненный путь начинался ещё в девятнадцатом веке.

Миха, в миру Михаил Васильевич, жил на Севере, в Няндоме, и редко появлялся на толковищах или на советах волхвов. Но его мнением дорожили и уважительно называли дедушко.

Канал тями образовался неожиданно легко.

– Слушаю тебя, ратай, – раздался в голове Крутова густой мыслеголос волхва. – Почто зазвал?

– Вопрос есть, дедушко, – сказал-помыслил Егор. – По Замыслу посвящение Сергия-ведича должно состояться наутро Покрова Богородицы. Почему?

Миха помолчал.

Православный праздник явления Покрова Пресвятой Богородицы чествовался четырнадцатого октября. По легенде, явление это произошло в середине десятого века в Константинополе, во Влахернской церкви, где хранились риза Приснодевы Марии, её головной покров – мафорий и часть пояса, перенесенные сюда из Палестины.