Враг моего врага. «Конец фильма» - Натали Р.
– А в чем проблема?
– Во флоте служат только граждане Земли. И у меня есть опасения, что получить гражданство синему сейчас нелегко. Мы ведь с ними воюем.
– А могли бы уже заключить мир, – промолвила Салима. – Если бы кое-кто кое-кому не вмазал.
Хайнрих застонал.
– Ну, прости! Я был неправ.
Она успокаивающе погладила его по широкой груди. С одной стороны, неправ, а с другой, прав. Кто тут виноват – очевидно. Невоздержанного на язык бывшего гвардейца потаскали по допросам, естественно, ничего не давшим: не было там никакой диверсии, одна только человеческая глупость, за которую порой хочется удушить. Застращали идиота и отправили домой, теперь сто раз подумает, прежде чем где-нибудь что-нибудь ляпнуть.
– Это и есть твоя «одна вещь», Хайни? Гражданство для того мересанца?
– Угу. Салима, я не просил бы, если бы не ручался за него.
– Ты вообще ни о чем не просишь, – она улыбнулась уголком губ. – Попросил одну вещь, и то не для себя, – ей очень нравилось, что он ничего не хочет от нее, кроме ее любви, все свои проблемы решает сам, но порой ей хотелось что-нибудь для него сделать, а что? – Не вопрос, будет ему гражданство.
Она потянулась за телефоном. Хайнрих выпустил ее, и пальчики, скользнув по прикроватному столику, поймали мобильник за петельку, набрали номер.
– Фейсал? Здравствуй, свет моих очей, – Хайнрих не понимал языка, на котором она говорит, но он удивительно шел ей, и эти гортанные звуки, и неразличимые слова, перекатывающиеся одно в другое, и бархатный, обволакивающий голос, и мимика, словно из «Тысячи и одной ночи». – Что ты говоришь, братец? Смотрел трансляцию юбилея Джорджа?
– Кого ты туда привела, Салима? – в голосе брата бурлило возмущение. – Мало того что ходишь на эти пьянки, так еще и с чужими мужчинами! Что это за бритый хмырь?
Фейсал уже изучил подробнейшее досье на Хайнриха Шварца – самое подробное, какое только нашлось. И интересовала его не персона Шварца как таковая, а то, что скажет о нем Салима.
– Это не чужой мужчина, братец, – медовым тоном произнесла она. – Это мой жених.
Он подумал, что ослышался.
– Салима, ты с ума сошла! Ты не можешь выйти за этого типа!
– Почему же не могу? – мило удивилась она.
– Потому что я – против! Этот гнусный европеец тебе не пара.
– Дорогой Фейсал, – слова лились мелодично, со стороны можно было бы подумать, что она не возражает брату, а восхищенно соглашается с ним, – твое мнение, безусловно, очень важно для меня, и ты – моя родная кровь. Но ты все-таки не отец мне и не кормилец, милый Фейсал. Кроме того, не подвергая сомнению твои познания в области женщин, хочу заметить, что в мужчинах разбираюсь гораздо лучше тебя. Если ты меня любишь, то не будешь спорить.
– Конечно, я тебя люблю, – убито промолвил Фейсал. – Но… А! – он в сердцах махнул рукой, но Салима этого не видела. Видеосвязи не было. Почему, кстати? Наверняка она не одна!
– Свет моей души, я позвонила тебе не для того, чтобы обсудить моего жениха, – о, сестра умела гнуть свое. – Есть один мересанец, которому нужно гражданство Земли, и мне кажется, что Эмираты…
– Еще один мересанец? – взвился Фейсал. – Еще один чужой мужик! Он тоже твой любовник? Салима, это уже выходит за всякие границы! Я действительно тебя люблю и ничего больше не скажу об ублюдке ишака и шакала, которого ты выбрала в мужья. Но я не собираюсь раздавать гражданство моей страны твоим любовникам, так и знай!
Брат отключился. Салима покачала головой с усталой улыбкой. Хоть смейся, хоть плачь. И в кого ты такой дурак, Фейсал?
Она набрала другой номер. Секунда, еще одна – трубку взяли.
– Здравствуй, Ахмед, – проворковала она.
– Салима? Да хранит тебя Аллах.
О юбилее Георга IX, о ее спутнике, неожиданно представленном свету – ни слова. Король Ахмед мрачен, сух и суров. Но умен, не в пример свойственнику, и лишнего не скажет.
– У меня к тебе дело, Ахмед.
– На сколько миллиардов?
– Что ты, какие миллиарды? – она засмеялась. – На сто монет максимум, причем заплатят их в твою казну, как пошлину. Ахмед, одному мересанцу позарез нужно гражданство.
– Понял, – никаких вопросов. Нужно так нужно, не отказывать же координатору в такой мелочи. – Но пошлину пусть заплатит, – он был скуп, прямо весь в отца.
– Сотня червей могильных, – выругался Аддарекх, и полицейский у ворот погрозил ему пальцем: мол, не выражайся тут.
Опять отказали. Иоанн Фердинанд шел с видом философской покорности судьбе, а Аддарекх нещадно ругался, опробуя земные фразеологизмы вперемешку с исконно райскими проклятиями. За эти скитания по посольствам он успел выучить всю земную географию и с неприятным холодком в душе понимал, что стран, которые еще не отказали, осталось совсем немного. А вот чего он не понимал – это того, что делать, если Иоанн Фердинанд пролетит. Забирать его на «Ийон» как пленника, типа так и было? При этом лишив его надежды на официальное жалованье, страховку, владение собственностью и не оставив никаких гарантий того, что Гржельчик отнесется к нему столь же лояльно. Или начинать оформление рабочей визы? И одновременно прощаться: для гастарбайтера на боевом корабле места нет.
К тому же деньги подходили к концу. Сбережений у Аддарекха не было, не успел скопить, а расходы оказались немалыми. Нежданный источник заработка – уличные концерты Иоанна Фердинанда – полиция быстро прикрыла. Приехал в джипе сержант Трифонов и, в открытую причитая: «Когда ж вы уже уберетесь из Ебурга?» – прочел им лекцию о незаконной коммерческой деятельности. Большая часть того, что они насобирали, ушла на штраф.
Едва зайдя в номер, Иоанн Фердинанд закурил. То, что нельзя ходить по улицам с пахнущими дурью самокрутками, он уже усвоил. Жаловался на качество земной травы, хотя Аддарекх попробовал и особой разницы не нашел – так, нюансы. Ну, да это понятно: на родине и деревья выше, и вода прозрачнее, зеленое зеленее, а красное краснее.
Аддарекх заварил чай. Не на чае же экономить! В последнее время он задумывался о том, как бы взять кредит. Но чтобы не разориться на процентах, требовалось предоставить справки о стабильном жалованье за год, а он всего ничего прослужил. Возьмет монету – отдать придется чуть ли не полторы. Не хотелось бы! Берешь чужие деньги, а отдавать-то свои придется.
Иоанн Фердинанд, скинув куртку и сапоги, взялся за гитару. Играл мересанец не хуже, чем управлял кораблем – заслушаешься. Он, похоже, сам удивлялся тому, что у него получается. Экспериментировал, менял настройки. Мрланк отнесся к мересанской музыке с одобрением.
