Игорь Николаев - Там, где горит земля

— Пора решать, — хрипло проговорил инженер–химик, ответственный за топливо и заправку. Он плохо выглядел – красные глаза, бледно–жёлтое лицо и хронический кашель. Постоянное общение с высокотоксичными смесями «в поле» не располагало к крепкому здоровью.

— Пора решать. Потом ещё с кулачковыми механизмами намучаемся.

— Да, — эхом отозвался командир. – Пора. Хоть монету бросай…

— Да хоть монету.

— Выйди, — полуприказал, полупопросил командир. – Сейчас ещё раз все прикину, в тишине.

— Что, и в самом деле бросать будешь? – инженер хотел, было усмехнуться, но зашёлся в очередном приступе кашля. – Все… ухо… хожу.

Гулко хлопнула овальная дверь, командир остался один.

Три возможных позиции. Десятки факторов и условий.

Одна ракета. Одно и окончательное решение, после которого останется либо легенда, либо пуля в висок.

Глава 30

Гедеон вопил во все горло, стараясь выкричать леденящий, липкий страх. Но в громыхающей машине некому было услышать его крики – водитель сорвал наушники и тоже что‑то орал, ворочая тяжелые рычаги. «Лучник» сдавал назад, узкой «змейкой», сбивая прицел вражеским танкам. Оператору приходилось проворачивать башню, ловя врагов в прицел, потому что пусковая установка могла перемещаться только по вертикали.

В книгах или фильмах бойцы всегда ведут счет свои достижениям, сражаются один на один и одерживают зримые победы. Но в настоящем бою все происходит быстро и непредсказуемо. Как кавалерист врубается в чужой строй и обменивается стремительными ударами, не в силах оценить их результат – так же «лучник» Гедеона петлял меж низких холмов, отстреливая ракеты одну за другой.

В истребитель попали ещё трижды, но вскользь или малым калибром, машину лишь качало, как лодку на волне. Пальцы оператора сбились и кровоточили – раз за разом подключать провода оказалось слишком тяжело, контакты шли в разъемы на контейнерах туго и плохо. Из‑за этих разворотов туда и обратно, Гедеон то и дело терял цели из виду и тратил драгоценные мгновения, меняя кратность оптики, вновь ловя в прицел ненавистные танки.

Танкоистребители оказались трудными целями – с низким силуэтом и хорошо бронированными, но врагов было больше. Кроме того, пусковая установка очень уязвима в боевом положении. Гедеон видел, как пылающий, словно облитый бензином, «Дракон» пошел на таран лоб в лоб, вломившись в танк. Видимо, от сотрясения, танковый двигатель заглох. Массивный аппарат замер, а танкоистребитель расстреляли сразу с нескольких сторон, до взрыва топливных баков. В поле зрения наблюдательных приборов попадали уничтоженные машины – свои и чужие. Одни горели, дымясь, как подожженные горы покрышек. Другие замерли в неподвижности, на вид почти неотличимые от целых. Но шестое чувство, присущее тем, кто вёл в бой тяжелую технику, безошибочно подсказывало – это уже не «живая» машина, а стальной склеп.

Работать было неимоверно трудно – требовалось установить маркёр, а затем выдвинуть пусковую, сразу же пустить ракету, и убрать хрупкий механизм обратно, в толстобронную башню. Оператор работал, как автомат, забивая страх криком и предельной концентрацией на выполняемых действиях. Нажать кнопку, повернуть рычаг – все так, словно это самое главное действие на свете. Он попадал, но с какими последствиями – не смог бы сказать даже под страхом смерти. Впрочем, та и так уже стояла за спиной.

Когда на стеллаже осталось пять контейнеров, механизм заело.

«Все$1 — подумал Гедеон, с каким‑то извращённым облегчением. Так человек, ненавидящий свою работу, радуется, узнав, что работодатель разорен. Осознание того, что теперь он безработный, приходит после, а поначалу – лишь радость от мнимой свободы.

«Ещё нет$1 — подсказал мехвод. Не тот, что с рычанием управлял «лучником», а другой, мёртвый. — «Это перегрев и плохая «притирка» движущихся частей. Ударь, как следует».

Юноша посмотрел на свои сбитые в кровь пальцы, оставлявшие красные следы на пульте.

«Не руками, дурень. Ключ справа от сиденья».

— Да, один раз ударю… — прошептал Гедеон, нащупывая твердый металл гаечного ключа и стараясь не смотреть в сторону мёртвого полковника.

Один удар. Безрезультатно. Второй. То же самое.

Истребитель остановился. Шумя и сопя, живой мехвод протиснулся между наводчиком и пусковой, вырвал у Гедеона инструмент и от всей души врезал по сложному механизму. Раз, другой, третий. Водитель страшно матерился, перекрикивая все шумы. Четвертый удар вышел невероятно мощным, что‑то тонко и пронзительно вжикнуло, даже истребитель ощутимо шатнуло. Хотя нет, похоже, это было новое попадание. С душераздирающим скрежетом установка ожила, новый ящик с ракетой двинулся к зацепам. Мехвод повалился на металлический пол, тихо, почти беззвучно — осел, как манекен. Последний снаряд не пробил броню, но отколол большой кусок, который вонзился бойцу в голову и убил наповал.

Гедеон застыл. Его чувства обострились, обнаженные страхом и обстановкой – один, в тесной железной коробке, рядом с двумя трупами. Даже неяркий свет приборных панелей бил по глазам, а уши сверлил страшный вибрирующий грохот, доносящийся снаружи, сбитый из множества выстрелов, взрывов и лязга. А обоняние… нос чуял запах дыма и газойля.

Истребитель загорелся.

— Сдохните! – рычал Таланов, повторяя одно слово, как языческое проклятие. – Сдохните!!!

Шерстяная повязка на лбу промокла насквозь, если бы не она, пот давно залил бы оператору «шагохода» глаза. По броне непрерывно стучало и колотило. Казалось, что «механик» находится в зоне «огненного вала» и кругом горит, взрывается абсолютно все. Таланов потерял ориентацию и уже не заботился о правильном положении относительно врага, чтобы подставить под вражеский огонь толстую броню фронтальной проекции. Все смешалось, остались лишь квадратные формы вражеской техники, выступавшей из дыма. Ещё длинные, черно–серые плащи–накидки и антигазовые маски с маленькими прямоугольными глазницами стекол – со своими не спутать.

И пулемет. Оружие уже заедало, механизм начинал «плеваться», но времени остановиться и охладить его не было. Казалось, боезапас давно должен был закончиться, но огненные нити трассеров продолжали сечь дымный воздух. Дважды на «механика» бросались вражеские пехотинцы, то ли совсем очумев в горячке боя, то ли намереваясь сунуть гранату под ноги или в детали экипировки. Первого он расстрелял, буквально разрезав пополам очередью, второй бежал прямо на Таланова, размахивая странной штукой, похожей на очень короткий зонтик. Наверное, это была кумулятивная граната с раскрывающимся оперением. Враг решил действовать наверняка, а пулемет снова дал сбой. Кто‑то застрелил черного пехотинца из‑за спины «механика», и Таланов не мог даже обернуться, чтобы поблагодарить спасителя хотя бы взглядом.

Очередной транспортер возник впереди и немного сбоку, как демон из индустриальной преисподней – высокий ящик на гусеницах. Машина не столько для войны, сколько для перевозки пехоты через зоны химического и радиоактивного заражения. Пулемет в конической башенке крутился, выцеливая «механика», но стрелок определенно не представлял, как быстро может передвигаться шагоход на короткие дистанции. Особенно если его ведёт опытный владелец, хорошо координирующий собственные усилия и их передачу копирами к приводам машины.

Таланов присел, и первая очередь прошла поверх купола «головы», лишь одна пуля слегка зацепила металл, отозвавшись в тесной утробе самоходной брони громким звоном. Опираясь на левую «ногу», «механик» сделал шаг вперёд, опять сбивая прицел башнеру, и открыл ответный огонь.

Не отпуская пусковой рычаг, Таланов водил стволом, как брандспойтом пожарной машины, поливая транспортер одной непрерывной очередью. Кожух плевался дымными струйками, казалось, он вот–вот лопнет от давления пара изнутри. Пулемет захлёбывался и кашлял, но гильза за гильзой падали на почерневшую землю, а крупнокалиберные пули пронзали тонкую броню, не оставляя экипажу и пехотному отделению ни малейшего шанса.

— Сдохните!

Виктор не слышал щелчка затвора и не мог оценить, как изменился вес пулемета, но когда красные трассеры сменились короткой серией зелёных, понял, что короб пуст. Так делал каждый оператор, не надеясь на капризные счетчики боезапаса – заряжал последние десять–двадцать патронов трассерами иного цвета.

Стрелять нечем.

Считается, что бензин и газойль загораются быстро и сразу, обычно так и происходит. Обычно, но не всегда. Горение нефтепродуктов – достаточно сложный процесс, зависящий от разных условий – состава, температуры, влажности и многих иных. Смесь может вспыхнуть сразу, разгораться потихоньку, даже понемногу выгорать, как свеча с фитилем. Или не воспламениться вообще.

Искра, случайный осколок или что‑то ещё подожгло щедро пролитое из пробитого бака топливо, и танкоистребитель загорелся. Система пожаротушения, спроектированная на коленке, мигнула предупреждающим сигналом и, зашипев, скончалась. Пламя захватывало машину мелкими шажками, как бы нехотя, но в любой момент ленивый огонь мог обернуться всепожирающим погребальным костром.