Николай Берг - Лагерь живых
Братец в дополнение к моим словам сдергивает с плеча в давке свой автомат и лепит над головами длинную очередь. Толпа шарахается, освобождая пустое пространство.
— Убили, убили, — орет заполошно какая-то женщина.
— Тиха! Никого не убили! Вот сейчас этот офицер, старший лейтенант, покажет вам, где палатки. Вот вы назначаетесь руководителем по постановке палаток. — Я выдергиваю из толпы исхудавшего мужика, глаза которого вроде как показывают, что он человек разумный.
Братец аккомпанирует еще парой очередей. Не пожалел он для себя трассеров — весь рожок у него такой. Толпа немного отвлекается, глядя на красивые дуги, прошедшие в небо. То, что между нами и толпой остается пространство, несказанно меня радует.
— Филя — доглядай за лейтенантой! Вы — идите ставить палатки! Зачем были нужны ножи?
— Консервы! Нечем открыть консервы! — галдит толпа. Но уже начало ее размывать, мужик вытаскивает несколько человек в помощь. Те тоже кого-то тянут. Начинается движение внутри монолита толпы, разваливающее недавно единый многоголовый организм на кучки и ручейки.
— Ножи не нужны! Берете банку, трете ее плашмя — вон о бетонную стену — через пару минут сотрется тонкий слой жестянки, и крышка свободно отойдет. Не порежьтесь только!
Мне удается пробиться к кухням — на первой очень полный повар в запачканном белом халате поверх длинной куртки. Держит воинственно черпак в пухлой лапе.
Медики оттирают толпу, тем более что многие отправились к стене — открывать консервы старым альпинистским способом. А потом из банки можно сделать кружку. Вот не подумал бы, что такая фигня пригодится. Ан даже братец удивился.
— Что готовите? — спрашиваю повара.
— Вовремя вы. А готовим похлебку. Та еще похлебка, но чем богаты. Привезли нам тефтели в томатном соусе, да я еще манку выклянчил. Вот их и варим. Зато горячая жидкая пища.
Чувствую, что у меня начинается изжога. В студенческие годы, когда финансы не позволяли внятную закусь, приходилось брать «братские могилы» — кильки в томате. Но они были деликатесом по сравнению с тефтелями. С трудом представляю себе такой супчик. Повар понимающе смотрит и говорит неожиданное:
— Любая горячая жидкая пища сейчас необходима, сами понимаете, обмен веществ у них нарушен и заторможен. Усвоиться должна нормально, вкус приемлемый, а манная крупа — даст необходимые углеводы. Несварения вряд ли будут.
— Вы повар? Медик?
— Биолог. Готовить немного умею. По-холостяцки.
Ясно. Ну, биолог — это уже неплохо. Если еще и варево у него съедобельное — тогда совсем хорошо. А армейцы, гады, прислали что похуже, собакевичи.
— Готово уже?
— Через десять минут. Только и тут проблема — котелков у них нет. И тарелок тоже. В ладони разливать не выйдет — все кипячее…
— Эй. Кто в курсе — где тут может быть посуда?
— Я, наверное, знаю…
— Палатки невозможно поставить — там нет кольев и веревок!
— Вода, где тут вода?
Мама родная, только б мне сегодня не свихнуться!
Раздачу похлебки нам все же удается организовать. На вкус она и впрямь не совсем омерзительная — я ее попробовал. Сварить что-то пристойное из того, что было, — это повару-биологу зачет.
Палатки поставить невозможно. Остается только расстелить у стен цехов и другой накрываться. До утра дотянем, а там видно будет. Удивительно — но даже маленькая порция такого хлебова вырубает как кувалдой — чуток поели — и тут же спать валятся. Медики мои стараются — высматривают, кому помощь нужна, но тут скорее можно выбрать только тех, кого надо эвакуировать. Приказ недвусмысленный — что-то с первой партией неладное случилось. Потому держать нужно всех тут, утром прибудут еще люди, будет одновременно и распределение спасенных и проверка начнется.
Надо бы пройти по цехам, откуда люди спасены, — там тоже остались, причем самые слабые. Но я своих не пускаю. Хоть фонарики у них и есть, но любой зомбак для вооруженных, но неумелых — смертоносен. Если кому в цехах суждено сегодня помереть — что поделать. А без грамотной охраны я своих не пущу. Ну, да и тут работы много — публика все время норовит сломать организацию раздачи пищи, возни полно.
Тяжелых находим все время. Даже не смогу сказать, сколько всего получается, но где-то три десятка. Несколько мужиков из числа выпущенных сегодня из цехов помогают — таскают воду, дали им за это часть своего сухпая. Кухни варят непрерывно — манку заливают водой, дают разбухнуть — и варится она очень быстро. А тефтели эти и так уже готовы. В похлебке они разваливаются в кашицу…
Совершенно неожиданно, хотя я об этом думал с самого начала, съезжает с катушек один из санинструкторов. У него начинается истерика со слезами на тему: «Все бесполезно! Мы ничего не можем сделать!» Одна из медсестричек жестко давит вспышку эмоций, надавав мальчишке пощечин и затрещин. Вроде помогает. Только присматривать за парнем все равно надо.
— Делай то, что можешь — и будь что будет! — жестко говорит медсестра. — От твоих соплей никому лучше не станет! А нам за тобой еще в придачу ухаживать некогда — тут и так есть кого спасать!
Что-то неуловимое делает ее схожей с нашей Надеждой Николаевной. Не хочется лишний раз вспоминать про тех самых, которые коня затормозят или с горящей избой разберутся. Но вообще-то у нас такие женщины — не переводятся. Что странно — ничего общего с феминизмом это явление не имеет. И что удивительно — в медицине таких почему-то много. Нормальные девчонки, нормальные женщины — но если дело становится тухлым и можно стать дохлым — откуда что берется. Иным мужикам нос утрут походя. Надо эту медсестричку взять на заметку. А вообще ситуация поганая.
У нас тут пока организацией пахнет слабо, а потому может быть все, что угодно. То, что уже есть защита по периметру и патрулирование территории — хорошо, только вот всего остального… Мне негде и не в чем развернуть медпункт, а это, как ни верти, сортировочное приемное отделение, место для агонирующих — и по нынешним условиям там должен быть вооруженный упокоитель да еще палатка для хирургических манипуляций — перевязочная. Да еще, скорее всего, будут инфекционные больные — среди нескольких тысяч обязательно окажутся и с дизентерией, их отдельно содержать надо. Хорошо еще ОРВИ пропали как таковые, а то еще и под таких пациентов выделять бы пришлось отдельный «рукав».
А еще надо организовать поиск и сбор тяжелобольных. Без быстрой помощи — помрут ведь. И ладно, если это окажется гламурный телеведущий, невелика потеря, эту работу любой дурак с избытком наглости легко выполнит, а вот, скажем, если умрет слесарь-инструментальщик шестого разряда с этого завода — никого не найдешь на замену. Значит, надо быстро все делать. И находятся они, как на грех, в тех цехах, где сейчас, вероятно, уже и зомби есть, и, наверное, уже и шустрики отожрались…
И это минимальный минимум — по уму куда как больше нужно.
А тут еще и переодеть и, скорее всего, переобуть людей надо — и иметь во что переодеть, да и где переодеть — чтоб там тепло было. И напоить. И накормить. Я-то надеялся, что доставят армейские сухпайки или что из близлежащих магазинов — а пока только тефтели рыбные… Да и тех мало — их еще частью люди расхватали. Хорошо, мы подоспели и совместно с толстым поваром отстояли уцелевшее для жидкого супа. Я гоню от себя мысли о том, что обязательно будут дурни, которые с такой голодухи нажрутся жирного до упора — и будет у нас тут куча пациентов с острой кишечной непроходимостью, или, как это называется в народе, «заворотом кишок». А каждый такой пациент — тяжеленная полостная операция, тяжеленный уход потом, малая выживаемость и чудовищный расход сил и средств. Не пришлось бы решать — кого из них эвакуировать, а на кого глаза закрыть — и в палатку «для анаэробной инфекции» отправлять. Кстати — еще и эта погань будет, только позже — не в первые дни, потому сначала «отделение для анаэробной инфекции» и служит для размещения агонирующих. Проходит несколько дней, агонирующие кончаются, зато появляются анаэробники…
Совершенно неожиданно рядом грохает выстрел, чиркает трассер — братец встает с колена, а я вижу, что в освещенный круг у кухонь зашел вполне себе готовый зомби.
— Неплохо, — одобряет Филя.
— Не неплохо, а отлично! — скромно поправляет его братец.
— А ну-ну. Из чего стрелять доводилось?
— Из СВТ, Штурмгевера, МГ-34, — опять же скромничает братец.
Что забавно — не врет. Только вот зря Филя глаза пучит. Братец стрелял холостыми, когда с приятелями ездил на реконструкцию прорыва блокады. Там знакомые и дали повеселиться.
Но это все хорошо, конечно, только плохо очень.
Дальше-то что делать? Устраиваться где-то надо, разворачиваться и работать в полную силу, а мы пока жмемся около кухонь, не знаю, как там повар и его истопник с оружием обращаются, а наших стрелков получается трое — я да Филя с братцем. И хоть родственник сейчас отметился — все же в его способностях стрелковых я не уверен.
