Макс Мах - Взгляд василиска

– Ничего себе! – Восхитилась Полина.

– Да, ничего особенного, – поспешил объяснить Вадим. – Это только в нынешних фильмах все казаки, как один, консерваторы и держиморды. Я сам однажды слышал, как кто-то из старших офицеров упрекнул твоего отца, что он в пятьдесят седьмом за социалистов голосовал. А что касается Греча, так он в батальоне был не единственный коммунист. Они даже ячейку создали. А еще имелись у нас троцкисты, анархо-синдикалисты, фашисты… националисты хазарские. Да кого только не было!

– Интересно, я и не знала об этом.

– Так ведь теперь об этом, считай, и не пишут. Не модно.

– Так у тебя, значит, еще и ночное зрение? – Возвращаясь к прежней теме, спросила Полина.

– Да, – подтвердил Вадим. – Я это еще тогда отметил. А потом забыл, и вроде бы никогда ничего такого… Но вот сейчас думал о вчерашнем, и вдруг понял, что уже дней десять вижу в сумерках и темноте. И очки… Я ведь последнее время очки для дали одевать начал. В театре, кино, за рулем иногда. А теперь… В общем я про них забыл за ненадобностью.

– Вообще-то такое, кажется, бывает… – Неуверенно сказала Полина.

– Не бывает, – отрезал Реутов. – Есть люди, которые в темноте видят чуть лучше остальных, но чтобы настолько лучше… Видишь ли, Полина, есть во всем этом пара другая вещей, которые на современном уровне науки необъяснимы. Не может пятидесятилетний мужчина вдруг стать молодым.

– Но ты, Вадик, и не выглядишь молодым.

– Не выгляжу, – согласился Вадим. – А в остальном?

– Не знаю, – хихикнула Полина. – Я с молодыми не пробовала.

– Кто о чем, а вшивый о бане! – Усмехнулся Реутов.

– Можно подумать, тебе баня не понравилась! – Едва справляясь со смехом, парировала Полина.

– Баня… – Веско сказал Реутов, радуясь в душе, что разговор на эту щекотливую тему окончен. – Баня мне очень понравилась.

Итиль,Русский каганат,1октября1991года.

В Итиль въехали уже в первом часу ночи. Промчались через вымершие по ночному времени заводские районы правобережья, пересекли судоходный канал по мосту Джебукагана[99] и, проплутав с четверть часа по Ал-Бейде[100] в поисках названного Давидом адреса, нашли наконец Беньяминовскую набережную[101] – забранный в гранит отрезок южного берега острова Должик – и остановились перед домом Нестерова. Давид и Лили ждали их на улице, так что чемоданы и сумки с весьма своеобразным "имуществом" туристов из Петрова были моментально подняты на третий этаж, а Вадим и Полина попали, что называется, с корабля на бал, за ожидающий их, по словам Казареева "еще с вечера", стол. Естественно, ни Ли, ни Давид за плитой не стояли. Разве что разогрели перед приездом друзей готовые блюда, но, в любом случае, с угощением постарались на славу. Реутов устал и был голоден, и при виде расставленных на большом обеденном столе яств, слюну пустил не хуже собачек академика Павлова.

– Прошу вас, хэзэрлер,[102] – Давид сделал широкий жест рукой и радушно улыбнулся. – Кушать подано.

– Может быть, ты еще на чанге[103] сыграешь, – усмехнулся Вадим, с удовольствием и едва ли не с вожделением рассматривая блюдо с куармой[104] и выложенные на деревянный поднос вак-балеши.[105] – Или Ли нас шелковыми цветами[106] закидает?

– Не дождетесь! – Засмеялась Лили. – Садитесь жрать, пожалуйста, дорогой абуфадл[107] и ты ханум тоже.

– Ты что, по-хазарски тоже говоришь? – Удивилась, севшая уже за стол Полина.

– Абисэлэ,[108] – едва сдерживая смех, ответил за Ли Давид. – Она прочла когда-то школьный учебник по истории Восточной Европы.

– Не ври! – Запротестовала Лили. – Я читала "Историю хазар" Григория Дарханова.[109]

– Ну тогда, ой! – Развел руками Давид. – Но дело в том, милая, что обращение "ханум" у нас не принято. Хазары говорят, хатун, что в дословном переводе означает, госпожа, леди, или даже королева.

– Ну что, по маленькой для согреву? – без перехода предложил он.

– А то ж! – Согласился Вадим. – Что пьем?

– Чачу.

– Чача не хазарское слово, – возразил Реутов, пытаясь вспомнить, как называется по-хазарски виноградная водка, но кроме русского"водка", так ничего и не вспомнил.

– Есть разница? – Поднял бровь Казареев, разливая водку в армуды.[110] – Извините, господа, но рюмок у нас нет. Не озаботились как-то, а хозяин не предусмотрел. Но он, сдается мне, магометанин, так что ему это как бы по барабану.

– Да, брось ты! – Остановил приятеля Реутов. – Вполне себе подходящая посуда.

– Ну тогда, за встречу!

– За встречу! – Поддержали и остальные.

Водка была крепкая и ароматная. Пахла она, как и положено, виноградом, и оставляла тонкое послевкусие того же происхождения.

– Хм! – Покачал головой Вадим, не спеша разрушать закуской возникшее у него во рту вкусовое чудо. – Хороша!

– Ох! – Выдохнула Полина.

– А ты вот этим закуси! – Поспешила ей на помощь Лили.

– Вкусно! – Объявила через секунду Полина. – А что это?

– Тутовый бекмес, – объяснил довольный произведенным эффектом Давид. – Ну типа нашего местного мармелада. Ты потом еще арбузный попробуй. Сказка!

– Ладно тебе, – усмехнулся Реутов. – Можно подумать, сам его варил. И потом, бекмес на десерт надо оставить. Ты, Поля, вот куармы покушай или буркив[111] возьми, – указал он на блюдо с пирожками. – С утра же не ела ничего. Развезет!

– Можно подумать, что ты против!

– Я не против, но за таким столом одной рюмкой не обойдешься. Так что закусывай, давай, и без разговоров!

– А с чем они?

– Кто? – Спросил Давид.

– Ну бураки эти ваши?

– Во-первых, не бураки, а буркивы, – наставительно сказал Давид. – А, во-вторых, эти вот с творогом и зеленым луком, а эти с бараниной.

– Бери с бараниной, – посоветовал Вадим и сам взял буркив.

– Я лучше накрепок[112] возьму, – решила Полина, пододвигая к себе фарфоровое блюдо. – Как-то привычнее, и потом я рыбу люблю.

– Тогда, попробуй кулебяку с осетриной, – предложила Лили. – Здесь ее очень хорошо готовят.

Петров,Русский каганат,31сентября1991года.

"Значит, – подытожил Илья результаты двух, нечаянно совпавших расследований, своего и Реутовского. – Значит, Домфрон в Петрове действительно не из-за Зои или Вероники, а из-за Реутова. Вот уж, во истину, неисповедимы пути господни".

И в самом деле, поди, предугадай подобный оборот! Но, если Князь приехал в Россию не из-за Зои, то и искать ее, следовательно, будет совсем не с тем рвением, которого Илья от него в тайне ожидал. Это с одной стороны, а с другой…

"Оно и лучше", – решил Илья, еще раз прокрутив все привходящие обстоятельства. – Чем дольше он будет ловить Вадика, тем больше времени никуда отсюда не двинется. Такой куш, как психотронное оружие, Домфрон мимо не пропустит. Теперь, Главное, чтобы комбат, – самое странное, что про себя Караваев по-прежнему чаще звал Реутова комбатом, чем как-нибудь иначе. – Главное, чтобы комбат не сплоховал".

Однако по поводу Реутова Илья был теперь почти спокоен. Вадик, судя по всему, был сейчас в форме, и, соответственно, способен был на такое, что в мирное время никому и в голову не придет. И были это отнюдь не общие рассуждения. Заплыв через Неву тоже, разумеется, кое-чего стоил, но у Караваева имелись и другие факты. То, как положил Реутов сегодня вечером пятерых людей Постникова в проходных дворах на Ослябьевской улице, это вам не показательные выступления учениц младших классов. Это нечто иное, и, слава богу, что так, потому что у Ильи – и сейчас он это очень хорошо понимал – просто не хватило бы сил на двоих. Он и так уже чувствовал себя, как загнанная лошадь, которую легче пристрелить, чем выхаживать.

Последние два дня дались ему очень тяжело. Мало, что нервов ушло немеряно, так еще и физически устал, как собака.

"Возраст, – он впервые подумал об этом с печалью, почти с тоской, каких от себя, если честно, совершенно не ожидал. – Возраст, гори он ясным пламенем! Пятьдесят три…"

Илья встал из-за стола и прошелся по комнате, пытаясь восстановить душевное равновесие, но все оказалось напрасно. Он буквально физически ощущал, как рушатся тщательно – за годы и годы – выстроенные стены равнодушного спокойствия, с которым хорошо было быть Аспидом, но оказалось совершенно невозможно снова стать Маркианом Гречем.

"Bordel de merde!"[113]

Возвращение собственного имени ему не понравилось. Не было в этом ничего хорошего: перед отцом стыдно, да и Зоя никогда такого человека не знала. Вадик знал, но Вадик умер тридцать лет назад. А за ним – спустя всего десять лет – в небытие ушел и Марик Греч. И что теперь?