Игорь Николаев - Боги войны
Здесь еще теплилась какая-то жизнь, но она тоже выглядела страшно. Вдали носились и перекрикивались бойцы санбата, таскали раненых. Санитаров не хватало, раненые шевелились и стонали чуть ли не на каждом квадратном метре.
Единственная палатка с красным крестом была окружена теми, кого успели притащить и перевязать — человек пятьдесят сидели на опаленной земле, почти не шевелясь, как куклы. Из палатки доносились дикие крики — с кого-то снимали остатки одежды по свежим ожогам, кому-то вырезали осколки, кто-то лишался ноги или руки…
Повсюду было много мертвых.
Старый чувствовал, что в его ушах занимается какой-то свист, а перед глазами плывут желтые пятна. Сознание отказывалось принимать эту картину, душа не верила в происходящее.
На подъехавший взвод никто не обратил внимания, даже трофейный «Тигр» не привлек интереса.
Старый вдруг увидел знакомого — толстого усатого старлея из хозроты. Тот сидел на бревне, покачиваясь и поглаживая перебинтованную руку.
Старый выскочил из люка и присел рядом.
— Давно бой был?
Старлей покачал головой.
— Не бой. Бойня.
— Я не понял. Что это все означает?!
— Есть курить?
— Найдем… — Старый махнул рукой Кирзачу. — Ты рассказывай, что было-то?
Старлей помолчал, криво усмехнулся.
— Ночью налетели, — проговорил он. — Со всех сторон. Даже с неба.
— Как это?
— Не знаю, как. Говорю, что видел. Долбили полчаса или около того. Грохот такой стоял, что до сих пор в ушах хрустит. И не денешься никуда. Отовсюду огонь. Никогда такого не было. Никто толком и ответить не успел, танки горели как спички. В жизни такого не видел.
— А сколько их было?
— Да кто ж тебе сейчас скажет? Много! Полный лес! Подполковника вот убило…
— А кто ж командует?
— Да никто… Слышь, лейтенант, не морочь меня, ладно? Мне б отдохнуть…
— Ага, понял.
Старый перебрался на десяток шагов, сел на какое-то бревно, обхватив голову руками.
Ему никогда не было так страшно.
Вроде, и бой кончился, и стрельбы не слышно — а сердце стыло так, словно сама смерть в спину дышит…
— Суки… су-уки! — тихонько выл он.
Хрустнула под сапогами обугленная земля, рядом присел радист. Помолчал.
— Есть одно соображение, командир, — сказал он. — Только ты крепись…
— Думаешь, меня еще чем-то огорчить можно?
— В общем, такое дело… Думаю, они своих нашли. Я про этих двоих.
— Да как они их найти могли, ночью, в яме!
— Ну, у них свои способы. «Тигр» пропал, экипаж — мертв. Мстили они, вот что я тебе скажу. За своих мстили.
Старый вскочил.
— Так что выходит? Я во всем виноват?! И что делать, как жить мне теперь? Пулю в лоб себе пустить? — Он выхватил ТТ.
— Кого ты этим накажешь? Это война, лейтенант. Ты ни в чем не виноват. Ты лучше вспомни: твое командование за убитых бойцов хоть раз фрицу ответило? Хоть одна карательная вылазка была?
— Верно, не было… — Старый прищурился. — И что ты хочешь сказать?
— Я знаю, где их лагерь. Не очень далеко. Только реку перейти через мост. Если так уж помирать невтерпеж, так хоть в бою…
— Откуда знаешь про лагерь?
— С пленными успел поговорить. Пока живы были.
— Так-так… и что предлагаешь?
— План, конечно, кривой и хромой, но… Там мост, и охраняют его «хетцеры», штуки четыре. Ну, как охраняют — спят, в общем. Опасности у них никакой, вам туда идти приказов не было и не будет. В общем, если ты на «Тигре» подойдешь, то успеешь их зажарить в маслице, пока они глаза продирают. И остальным нашим проход очистишь.
— А что толку, если у наших не снаряды, а «имитация»?
— Ну, тут как сказать… Танк вражеский они не прошибают, а казарму развалить — вполне. Да и пулеметы у нас есть.
— Мстить, значит? — Старый яростно сплюнул. — А что? Пустим кровь «туристам»! Я готов!
— И я готов, — раздался незнакомый голос.
Оказалось, рядом уже стоит какой-то боец с перебинтованной головой и слушает. Чуть поодаль — еще несколько.
— И я готов! — добавил другой.
— И я! Врежем фрицам, чего уж там!
— Ответим за братишек!
Старый внимательно оглядел собравшихся.
— Собирайте всех, кто с нами! И подсчитайте, сколько танков еще осталось.
— Танков — роты три наберется, — ответили ему. — Только горючки мало. Все бензовозы погорели.
— Значит, сливаем то, что осталось в баках, в тяжелые и средние танки и с ними выступаем. И снаряды. Я командую колонной, возражения есть?
Возражений не было.
Хорошенько подумав, все сошлись во мнении, что выступать нужно к вечеру. Тем более дел на день хватало — следовало готовить колонну, перераспределять топливо и боеприпасы, формировать новые экипажи.
Старому даже удалось урвать часа три на сон, и это было совсем не лишним.
— Они нас не ждут, — сказал радист. — Думают, мы на свою базу потянемся, раны зализывать.
— Деловой ты, новичок, — покачал головой Старый. — Второй день в боях, а уже все знаешь, все понимаешь, выводы делаешь…
— Ну… скажем так, не второй, — уклончиво ответил радист и больше ничего не добавил.
— Извиняйте, ребята, но идем по пересеченке, на шоссе не вылазим до последнего момента, — объявил Старый перед строем бойцов. — Наш единственный шанс — неожиданный удар. Рации выключаем, команды — флажками. Если нас на подходе заметят — дальше идти смысла не будет.
Он набрал воздуха в легкие и зычно скомандовал:
— По машинам!
Весь свой экипаж Старый переселил в трофейный «Тигр», на который возлагалась основная задача — прорыв. «Тридцатьчетверка» шла в хвосте колонны, в резерве. Ее вел подменный мехвод, которого Старый обстоятельно и емко убедил обращаться с машиной бережно.
Колонна из двенадцати уцелевших танков шла неторопливо, держась кустов и оврагов. Заходящее солнце било в спину.
«Не страшно, не страшно…» — твердил себе Старый.
На самом деле было страшно. Первый запал прошел, ярость остыла. Пришло время осознать, что этот поход граничит с самоубийством.
Но и отказаться от замысла Старый не мог.
Наконец впереди подмигнул фарами дозорный броневик. Из кабины высунулась рука с красным флажком, последовали три энергичные отмашки. Колона остановилась, Старый выбрался из танка и направился к броневику.
— Я с тобой, — сказал радист.
— Ну что? — кивнул Старый разведчику.
— Вон с того бугра — вся их база как на ладони, — приглушенно ответил тот, словно боялся, что фрицы его услышат. — И мост тоже. Гляньте, только осторожно. Позиция хорошая — можно выскочить, как черти из табакерки.
Старый поднялся на бугор, улегся в траве.
Глянул — и у него просто дух захватило! Перед ним было море света! База напоминала украшенный праздничными огнями волшебный городок.
Светилось все: и широченный мост через реку, и дорожки, и проезды, и россыпь аккуратных одинаковых домишек. Вдали виднелись три огромных — этажей, наверно, в десять — здания, и они тоже источали красивейший яркий свет. Даже звезды над головой померкли от великолепия.
Старому показалось, что он слышит из городка музыку.
— Так что у них тут — война или парк развлечений? — пробормотал он и полез за биноклем.
— Возьми мой, — радист протянул ему увесистую штуку, которая на удивление удобно легла в руку.
— Ух ты! — подивился старый, глянув в окуляры. — Это ж сколько в нем крат?
— До пятидесяти, — равнодушно ответил радист. — Лучше локти упереть, а то трястись будет. И еще…
Он протянул руку и чем-то щелкнул на бинокле. В поле зрения появились какие-то разноцветные пятнышки и рамочки.
— Откуда такая игрушка? Я даже у комкорпуса такой не видел.
— Гляди внимательнее, командир, — сказал новичок. — Там, где подсвечивается красным, вероятно, бронетехника. Засекай сразу, где стоят самоходки. Через танковый прицел ты их не разглядишь.
— Вижу… — пробормотал Старый. — Одна… вторая… на той стороне, сразу за мостом. Третья…
— Ну, что, командир? Постреляем?
«Тигр» неторопливо выехал на бетонное полотно моста. Кирзач еще не достаточно привык к рулевому управлению тяжелым танком и действовал предельно осторожно.
Старый уже ощупывал дальний берег через цейсовскую оптику прицела. Радист же торчал из своего люка и следил за обстановкой через свой чудесный бинокль. Правда, в тряске это удавалось не очень хорошо.
— Вроде, тихо, — сказал радист. — Вижу двух часовых на шлагбауме, стоят, на нас пялятся. Вроде, не раскусили еще.
— Вот и славненько, — ответил Старый. — Кирзач! Газуй!
Грохочущий, заляпанный грязью и кровью танк рванул через мост. Из-за яркого света фонарей Старого не покидало ощущение, что он на арене цирка. И что за ним следят тысячи глаз. Впереди же пока царил покой и умиротворение.
