Ник Перумов - Гибель Богов - 2. Книга вторая. Удерживая небо

Понимание пришло совсем недавно. Учитель, Хедин-Милостивец — как и брат его, Ракот-Заступник — не указывают никому, как им жить, в отличие от слуг этого «Спасителя», при одном упоминании которого меж бровей аэтероса залегает глубокая складка. Кровожадные чародеи, жадные правители, безумные пророки — с ними люди и не-люди должны справляться сами.

При известной помощи Учителя, конечно же, но, в общем — сами.

Драконейт пролетел и скрылся. Где-то завтра поутру недосчитаются коров в хлеву или овец в кошаре. Огромные когти без труда размечут лёгкие жерди крыши, пасть изрыгнёт огонь, мощные челюсти перемелют подгорелые, обугленные туши вместе с кожей, костями, рогами и копытами. Драконейтам всё равно.

И не так ли «всё равно» и тем, против кого Учитель посылает её, Гелерру, и другие свои отряды?

Гарпия сложила крылья, камнем рухнула к земле, шевельнула плечами, вновь являя ночи белоснежные маховые перья, стремглав пронеслась над лагерем.

Ночь приходит. И ученики великого Хедина вновь обратятся к своему Учителю.

Кто-то называет это «обрядом», хотя на истинное поклонение богам это, конечно, ничуть не похоже. Никто не бьётся челом оземь, никто не бормочет бессвязных молений, не унижается и не унижает.

Адата мягко коснулась земли, не подняв и мельчайшего облачка пыли. Дозорный мормат отсалютовал, проделав щупальцами какое-то донельзя вычурное движение; Гелерра ответила, приложив раскрытую ладонь к сердцу и отведя затем в сторону, словно открывая душу другу и соратнику.

Пора, пора. Смотрят с небес внимательные звёзды, смотрят духи и призраки, смотрит ночной народец, телесный и бесплотный, привыкший вредить разумным.

Пусть смотрят. Пусть завидуют.

Их ведь, пожалуй, даже и жалко.

Никто никого никуда не звал, не приказывал и не принуждал. Гелерре не требовалось слов. Просто по всему лагерю один за другим вставали эльфы, гномы, люди, орки, гоблины…

Посреди лагеря полыхал большой костёр. Соратники Гелерры не скрывались. И не боялись внезапной атаки.

Где-то рядом негромко вели мелодию эльфийские арфы и лютни. Перворождённые поют — впрочем, они всегда поют. И, конечно же, о великой, неземной, непредставимой любви. На меньшее они не согласны.

О любви славно могли спеть и сородичи Гелерры, однако если у крылатых обитателей поднебесья любовь в песнях всегда кончалась свадьбой и полётом вдвоём сквозь молнии, — то у эльфов всё оборачивалось трагедией и расставанием, а то и смертью. Такие уж они, Перворождённые — не могут без высоких слов и чувств. В отличие от орков-варлоков, во всю глотку распевающих что-то своё, изрядно жутковатое. Порой они переходили на общий для учеников Познавшего Тьму язык, и целомудренная Гелерра всякий раз густо заливалась краской, ибо орки прославляли исключительно свои постельные подвиги со всеми деталями. Зачастую пелось там и про то, как нежная эльфийская дева, возжаждав горячих плотских утех, предпочла утончённому сородичу грубоватого, но способного порадовать её орка.

Правда, стоило поблизости оказаться эльфам, как орки мигом переходили на свой собственный язык. Разумеется, ученики Аэтероса все владели самыми разными языками, но неписаные правила приличия позволяли эльфам в этом случае притвориться, будто не понимают слов.

Кто поёт, кто разлёгся у огня, кто возится с оружием… Обычная, казалось бы, картина для воинского лагеря. Да, обычная, но не слишком — потому что никогда ещё в пределах Упорядоченного не собиралось под одним стягом выходцев из такого множества племён и рас.

В короткий час меж закатом и тьмой, на грани вечерних сумерек, мысли невольно обращаются к тому, что за гранью. За окоёмом, за горизонтом, за краем бытия. И там, за этой гранью, для каждого в отряде Гелерры вставала исполинская фигура Познавшего Тьму. Аэтероса, Старшего, как звали его эльфы. Такого близкого, понятного, всегда спокойного, в простой одежде, безо всяких «огненных мантий» или «волос из пламени». Человек, с которым они сражались рядом. Могучий маг, способный сотворить заклятие, от которого содрогаются миры. Всё так. Но магов — и притом не из слабых — хватало; иные стояли в одном строю с Гелеррой, против иных ей доводилось биться насмерть. Хедин же…

Познавший Тьму был Богом. Богом, не просто магом. Великим, таинственным и непонятным. И этот раскол — между тем немного усталым, скупо улыбающимся человеком в сером плаще, которого ученики привыкли видеть в Обетованном или на бранном поле, и тем, чем он был в действительности, — потрясал воображение.

Ученики часто вспоминали Аэтероса. «Хвала Познавшему!» или «Слава Хедину!» частенько можно было услыхать в лагере. Да и как же не благодарить его? Ведь именно благодаря ему все они, его ученики, стали теми, кто они есть.

Они тянулись к неведомому, каждый по-своему, но тянулись. По двое, по трое. Кто-то благодарил, кто-то просил удачи и защиты ради победы общего дела, кто-то просто шептал про себя его имя, полузакрыв глаза. Пары и тройки становились десятками и дюжинами, ученики невольно тянулись друг к другу — они привыкли вместе идти в бой, и в неведомое тоже направлялись рука об руку. Находился кто-то, искусный в речах, облекавший мысли и чувства других в понятное многим слово.

Жаль, мельком подумала Гелерра, что мы, Его ученики, вечные странники, что нет у нас своего собственного мира, где мы могли бы возвести Ему достойные хранителя Упорядоченного храмы. Про Обетованное не приходится даже и мечтать — Аэтерос никогда не позволит там такого. Да и его брату, Ракоту, это тоже бы не понравилось.

Вот и сейчас — к костру собралось, наверное, до сотни её товарищей. Кто-то, она знала, предпочтёт тишину и одиночество, кто-то просто скажет «Хвала Хедину великому, побеждающему!», кто-то станет горячо благодарить за всё, за совершенно иную жизнь, за честь, за славу — однако они, сошедшиеся к огню, вспомнят павших друзей, и мыслями устремятся к тому неведомому Богу, что незримым для других исполином возвышается за спиной так хорошо знакомого всем Познавшего Тьму, в котором, на первый взгляд, нет ничего ни загадочного, ни таинственного.

Да, он кажется совсем близким и простым. Таким, что можно любить не как Бога, но как мужчину. Пусть даже совершенно безнадёжно и тайно…

Взвивались языки пламени, рядом с Гелеррой оказался Аррис, чуть улыбнулся. Собравшиеся у огня ученики Познавшего брались за руки, потому что они — едины, всегда вместе, и в этой жизни, и за её гранью.

— Хвала Хедину, — негромко выдохнула адата, и ей тотчас ответили десятки голосов.

— Хвала… хвала… хвала…

Нет затверженных канонов и обрядов. Нет священных книг и подлежащих заучиванию текстов. Мы устремляемся мыслью к Учителю, скорбим вместе с ним о павших — не зря же есть где-то у него тайный храм, куда удаляется для размышления сам Аэтерос, храм, посвящённый Третьей Силе, и где хранится память обо всех, кто пал, служа благу Упорядоченного.