Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова
Боярыня кивала, побеждённая хмельной сладостью, голова, повязанная вдовьим платком, клонилась всё ниже. Девки бережно уложили полнотелую женщину на подушки, укрыли вышитым покрывалом, оставили почивать.
– Это что ж получается? – не сдержалась Эльбиз, когда они одолели все лестницы и уединились в спаленке пошептаться. – Морок сердечный песнями славят, а въяве он лишь на слёзы людям даётся? И праведным, и боярам, и детям мужицким?
Воительница усмехнулась:
– А кто того горя не знал, тому на склоне лет и вспомянуть нечего.
– Ну смотри вот! Мечтала девка о парне, добилась… наплакалась. Парень к девке с жаром любовным – снова ей слёзы! Третья замуж по воле родительской…
Они посмотрели друг дружке в глаза.
Нерыжень проговорила сквозь зубы:
– Я никому не дам обидеть тебя.
У Эльбиз голову вело кругом. Представал злой свёкор-снохач, взятый на боевой нож, муж-изменщик, ставший скопцом, сайхьян в сердце, и это было самым простым, что рисовалось. Густели впереди тени, угрозные, неминучие. И не в помощь боевая наука.
И Нерыжень рядом не встанет.
И дядя Сеггар не заслонит…
Царевна яростным усилием отогнала противную слабость.
– Ладно, – сказала она. – Мне бы Аро увидеть в царском венце, а Лихаря – без головы. А я… велика ли важность, чтобы моей долей печалиться!
Письмо Ваана
Славься и здравствуй во имя Владычицы, прегрозный господин и добрый друг мой! Пишу, исполненный смятения и тревоги о благополучии земных дел Матери Матерей…
– Вот же сын пустословия, – раздражённо пробормотал Лихарь. – Нашёл на что место переводить!
Ваан всегда писал ему на тонких, драгоценных листах. И напрочь отказывался понимать, что котляры ценили не затейливость слога, а ясность и пользу.
– Наторевшие в грамоте часто велеречивы, – тихо произнёс Беримёд. – Нам только что довели, что отступник Ознобишка, трудясь во исполнение урока, данного третьим сыном, составил пухлую книгу…
Лихарь кивнул, продолжая просматривать грамотку:
– В которой, если верить устным известиям, он обосновал каждый итог, не впадая в порожние восхваления. Видит Матерь, я бы не отказался прочесть его труд. Ладно, что там дальше…
О том, что в стольный город прибыло посольство хасинов, ты, прегрозный господин мой, наверняка уже извещён. Шагад Газдарайн Горзе, Вечный Бережатый Вершин и Ущелий, воспламенившись намерением взять за себя сокровище Андархайны и породниться таким образом с праведными, протягивает владыке Хадугу союзнический щит и повергает к его стопам дары, поистине достойные столь великого единения. Слово «хасин» с давних пор отвратительно слуху андархов, но волею Владычицы оплотом нынешнего хасинского царства стала отдалённая горная область. Страна Хур-Зэх некогда составляла удельное княжество, зачастую недружественное Великому Кочевью степей. Её жители почитают себя за самосущное племя, называемое «хивасы», сиречь «упрямцы». Эти люди приехали к нам на быках особой горской породы, рекомых кутасами, что косвенно подтверждает их происхождение…
Лихарь застонал.
…Наш владыка весьма благосклонно принял хивасов, хотя, конечно, пока не произнёс определённого ответа, ибо великие союзы не заключаются в течение одного дня. Однако горцы, кажется, предерзко уверены, что им не откажут. Тебе, господин и добрый друг мой, знаком нрав Меча Державы, равно бесстрашного в делах и в словах. В эти дни, полные треволнений, четвёртый сын Андархайны редко покидает поле у Верхних врат, где хасинам, привыкшим к вольному небу, отвели место для шатров. Нам передают, будто в разговоре с вельможей, возглавляющим посольство, царевич Гайдияр шутки ради сопоставил затерянное горное княжество и страну андархов, не ведающую границ. Дескать, не кнышеват ли жених? На что предерзкий хасин, тоже якобы в шутку, ответил: ткала невеста приданое, да сберегла хорошо если на свадебную рубаху. Нам, впрочем, подобный разговор не кажется вероимным, мы склонны относить его скорее на счёт необузданной выдумки горожан…
– Сил моих нет! – Лихарь швырнул письмо на заляпанный рабочий стол, где оно пугливо свернулось тугим свиточком. – Читай дальше ты, не то сейчас в творило засуну, авось делу поможет!
Он смотрел на большую склянку. Внутри слоями, клубами гуляла непонятная жидкость. По прописям твореву полагалось давно пережениться и очиститься, сбросив ненужный осадок, но пока ожидания были напрасны. «Нагреть? Остудить?..» Лихарь взял склянку, принялся взбалтывать – осторожно, словно укачивая ребёнка. У прозрачных стенок мелькали бурые веточки, истончённые кости. Беримёд развернул свиток, нашёл место.
…Недавно раб Владычицы и твой ничтожный слуга встретил великого порядчика на исаде, возвращаясь после каждодневных, становящихся уже непосильными трудов в Книжнице.
«Да простит праведный Меч Державы скромнейшего учёного, – сказал я, отдав почтительные поклоны, надлежащие царевичу. – Знаю, мой государь привержен деяниям, а не скучным словам. Удостоимся ли чести лицезреть его в чертогах третьего сына, коему юный райца готовит некое подношение?»
Я всего лишь хотел удостовериться, что воеводу порядчиков не отвлекут бесчисленные заботы, но праведный, да будут долгими его дни, превратно понял меня.
«Сомневаешься, обносчик, что брат меня пригласил?» – спросил он и глянул столь нехорошо, что мой печенец, надорванный в заботах об истинном просвещении, едва не залился горечью. Праведным воля, но это!..
– Старый заугольник, – сказал Лихарь и поставил творило, просто чтобы не поддаться досаде да не швырнуть в стену. – Надеялся, вдруг не зван, вдруг на радость тебе обиду возьмёт!
Беримёд обождал, но учитель заложил руки за спину и взялся молча расхаживать. Его тень удлинялась и укорачивалась, протягивалась то в угол, то к двери.
Увы, господин мой! Докучливый Мартхе, похоже, склонил к себе сердце благородного Гайдияра. Порядчики неизменно приветливы с негодным райцей и едва не с рук на руки его передают, когда он ходит по городу. Однако довольно известий о поприще и успехах этого выскочки.
Несносный Тадга всё так же сидит в Книжнице, занятый делами неисповедимо богомерзкими. Последний раз он покидал подземелье лишь для того, чтобы в прах разругаться с предводителем гончаров. Ты справедливо удивишься, какое касательство возможно у царства книг до пышущих горнов и кругов, испачканных глиной? Признаться, мне тоже стало это любопытно. Сам я избегаю посещать хранилище отреченных писаний, но не все служители Книжницы столь привержены благочестию. От них мне стало известно, что числолюбец заказал гончарам полый глиняный шар с пристально выверенным рисунком отверстий. Никто не знает доподлинно, что там дальше случилось. Горшечник то ли скверно понял узор, то ли посмел его изменить в погоне за соразмерностью и красой. Шар был обожжён и доставлен, но счислитель указал на огрешку. Ссора, уничтожившая покой Книжницы, вышла постыдно шумная и крикливая. Юнец вдребезги разбил шар, велев переделать в точности по рисунку, и притом выполнить несколько одинаковых, чтобы выбрать хоть один годный. Обиженный глинник посулил метнуть Тадгу с моста, если тот вновь явится на порог, но буйный счислитель не унялся. Дошло до самого старейшины гончаров, несносный мальчишка что-то кричал о путях звёзд… Право, господин мой во имя Владычицы! Твой слуга
