Отмороженный 6.0 - Евгений Александрович Гарцевич
Меж тем Мерфи запустил основной блок, и на одном из мониторов появились показатели жизнедеятельности Татьяны. Пока нулевые с разноцветными латинскими аббревиатурами и местом под графики. Сердечный ритм, давление, пульс и еще кучу всего, совершенно мне не понятного. Только догадываться потом можно будет по тональности писка и скачкам графиков, все хорошо или не особо.
— Итак, все показатели в норме, то есть отсутствуют, — хмыкнул Мерфи и нажал еще несколько кнопок на другом блоке. — Алекс, отключай энергетическую пиявку.
Я взял тач-панель и открыл урезанную программу управления Ориджем. Простейший эмулятор, который дублировал самые базовые опции и команды шлема. Занес палец над экраном и замер.
Страшновато, но надо решаться.
Вид сидящего рядом Ориджа успокоил и добавил уверенности. В визоре проскочили хитрые искорки, словно он ко всему этому готов больше, даже больше чем все вместе взятые в этой комнате. Подумал о Симонове — профессору наверняка еще сложнее было первым дорожку протаптывать. Не каждый день они там людей оживляли, а он справился. Значит, и я справлюсь!
— Ладно! Все готовы, все получится!
Я перекрыл подачу энергии, утекающую по энергетическим лентам, а крышка капсулы захлопнулась, превратив Татьяну уже в самую настоящую спящую красавицу, лежащую в хрустальном ящике. А по факту в одной из самых технологически продвинутых декомпрессионных камер.
Во всех приборах вокруг вспыхнули разноцветные лампочки. Что-то зашелестело в стальном цилиндре, чем-то похожем на насос, и зашипело со стороны камеры. Внутреннее пространство за стеклом стало наполняться прозрачной субстанцией, похожей на пар или на подкрашенный воздух.
— Это энергия Мерзлоты распадается под давлением, — прошептал Боб, еще больше вжимаясь в стену.
— Теперь постепенно повышаем температуру… — Мерфи бодро подошел к следующему прибору и ввел на нем последовательность из цифр, которая была написана обычной шариковой ручкой у него на руке. — И готовимся к реанимации сразу, как оттает…
Мы все замерли. Вместо нас, кажется, продолжал дышать только насос, выравнивающий давление в камере. Медленно вдыхая, вздрагивая и шумно выдыхая…
Это было ключевым моментом. Как только энергетический кокон, поддерживающий Татьяну, растворится, камера начнет постепенные попытки запустить работу внутренних органов — сердце, мозг, кровообращение и еще кучу всего, описанное Симоновым на пяти страницах.
Проще говоря, нужно подловить момент, когда «отключится» внешняя энергия и, достаточно оттаяв, «включится» сама Татьяна. Попытка «включить» девушку раньше только «сломает» хрупкие замерзшие органы. А если опоздаем, то могут быть последствия. Вплоть до того, что «проснется» у нас не человек, а овощ.
Я смотрел на все, что происходило, как на кино про самого себя. Воспоминаний не было, но мозг сам дорисовал картинку.
Наверное, точно так же три года назад вокруг моей капсулы кружил профессор: нервничал, курил, бормотал себе под нос гипотезы. Еще и подбухивал втихаря, чтобы аспиранты и скептики из Совета, уверенных, в том, что ничего у старого экспериментатора не получится, не увидели.
— Пока все идет хорошо… — шепотом сказал Боб, не то спрашивая, ни то утверждая, но при этом жестко схватив меня за локоть.
Мерфи достал новую сигарету, но прикуривать не стал. Продолжил перемещаться вокруг капсулы и что-то выщелкивать на приборах. Со стороны выглядело, что просто по экранам стучит, проверяя, не зависли ли цифры. Пока все еще было по нулям, только на двух графиках что-то едва подрагивало.
— Ну что же, вроде процесс пошел! — проговорила Эбби. — Скоро переползет порог Мерзлоты…
— А дальше автоматика сама все сделает, — поддакнул Мерфи. — Симонов ваш, конечно, мозг. Надо бы с ним выпить обязательно. Так, уже близко…
Все подвисли, и я тоже как завороженный смотрел на ползущий вверх датчик, периодически сверяясь с жизненными показателями. То один, то другой график «просыпались» и начинали рисовать кривые линии. Пусть с минимальной амплитудой и ничего не объясняющие, но мне было достаточно того, что все индикаторы горели зеленым.
Что происходило в камере, было не видно. Все затянуло плотным паром, будто внутри образовался филиал русской бани. Выглядело странно, но пока все шло в соответствии с заметками профессора.
Мерфи отошел от капсулы и делал какие-то пометки в своей тач-панели. Боб даже немного порозовел и, кажется, уже был готов бежать за шампанским. Отчет по закупкам я еще не успел изучить, но что-то мне подсказывало, что помимо продуктов и лапши, праздничные напитки тоже были доставлены на «Тридцать седьмую».
Резкий звук прибора, стоящего ближе всего к капсуле, нарушил воцарившиеся было спокойствие и воодушевление. Цвет его индикаторов с зеленого сменился на красный, а половина графиков резко взмыла вверх.
Мерфи резко обернулся, уронив тач-панель на пол, и подбежал к квадратному блоку. Резко вздернул руки вверх и стал нажимать на нем кнопки.
— Что? Что происходит? — воскликнул Боб.
Вслед за первым прибором замигали все остальные. Энергия, которой была наполнена камера ученой, стала рассеиваться. А температура шарашила вверх.
— Этого не должно быть! — заорал Боб и кинулся к камере, стараясь разглядеть, что происходит внутри, но резко отскочил, словно его ошпарило или ударило током.
— Она не реагирует! — заголосил Мерфи, продолжая мучить прибор. — Что-то мешает. Будто Мерзлота не желает ее покидать. Черт! Я не знаю, как это объяснить.
— Будто она газует на ручнике? Или словно фильтры забиты? — промямлила застывшая Эбби.
— Наверное. Не знаю, — Мерфи опустил руки. — Но мы ее теряем. Это что-то на энергетическом уровне.
Я увидел, как один из графиков кардиомонитора, еще недавно начавший слабо, но уверенно «поднимать голову», взбрыкнул до верхней планки и рухнул в ноль, вытянувшись в прямую линию. Еще и писк противный, на который в обычных больницах, вся смена
