Дитя Пандоры - Александра Хартманн
Черный густой лес стоял, нахмурившись, по обоим сторонам скованного льдом озера. Глубокое безмолвие царило вокруг. Лишь легкий ветер порой проносился по поверхности, оставляя узоры на снегу, словно искусный художник.
Из-за замедленного вращения вокруг оси, а также своей звезды, тепло на этой планете распределялось крайне неравномерно, так с одной стороны царила испепеляющая все живое жара с беспощадным безоблачным небом, а с другой — распростерся мрак и холод. Мир льда и снега и бесконечной ночи. Здесь находилось наше убежище, место, куда мы сбегали, если опасность попасть в лапы карателей становилась слишком высока.
— Ничего, переждем немного, — приговаривал Лей, любовно натирая корпус корабля с специально вырытом теплом ангаре.
Все здесь мы построили с братом вдвоем. Каждый гвоздь вбит моими руками.
Я сидела на металлической балке и смотрела новости по планшету. Вихрь, свернувшись калачиком, дремал у коленей. Откусив сэндвич, перевожу взгляд на пима. Через пару дней, как мы бежали с Гидры, он отыскался в энергоблоке корабля. Голодный, несчастный, с помятым левым крылом, видно едва не угодил в турбину. Я поначалу прятала его от Лея, это было довольно просто, учитывая способность пима к уменьшению. И все бы ничего, да только Вихрь сам попался в один вечер, когда решил поискать съестного на кухне. Услышав, как сработал капкан, брат было подумал, что к нам забрался йети, но увидев наглую пушистую морду пима остолбенел от неожиданности.
С огромным трудом удалось мне уговорить Лея не чинить над Вихрем никакой расправы. Пришлось даже признаться в покупке зверя на базаре в Тете. Как же Лей на меня орал. Не припомню такого. Пыхтел, пинал ногами мешки с зерном, но наконец сдался.
— Если однажды я встану, а этот зверь съел всю еду в кладовой, продам тебя в работный дом, — хмурится брат, косясь на то, как Вихрь расправлялся с замороженной рыбьей головой.
Так и зажил пим с нами. Мной, Леем и Зеей. Да, Зея… Она была воспитана в коммуне на Заруиде, одном из последних оплотов людей, изгнанных с Земли. Правда сама Зея была совсем еще ребенком, когда к ним пришли анатарийские каратели и вырезали поголовно всех мужчин, и забрав в рабство женщин. Оказалось, что правитель Заруида попросту сдал коммуну, за что потом был щедро вознагражден самим императором на Земле.
Но Зея выжила несмотря ни на что и смогла сохранить свободу и горящее сердце, ожидавшее славы для своей уничтоженной расы. Ее вера стала нашей с Леем верой, ее заветы — нашими заветами. Мы долго скитались с планеты на планету, перебиваясь случайными заработками. Мы неистово искали таких же как мы, людей, но не находили.
— Возможно, что мы последние, — Зея сидела в своем стареньком кресле, обитым мехом, и не мигая смотрела на огонь.
Я только вошла с мороза, и пар валил с одежды и лица. Вихрь уменьшился до размеров небольшой кошки и расположился у самого очага, расправив когтистые лапы и крылья, похожие на крылья летучей мыши.
— Почему ты так думаешь? — мой голос немного охрип, и я откашлялась. — Ты сама говорила, что нам нужно продолжать посылать сигналы, не стоит терять надежды.
Она сидела, скрючившись, пышные седые волосы обрамляли ее лицо наподобие серебряного шлема, в глазах, больших и выразительных, застыло исступление. Это был несгибаемый дух, заключенный в дряхлеющее тело старухи. Я ждала ее ответа, реакции, но этого так и не последовало.
— Лей считает, что нам нужно переждать тут пару дней, — начинаю снова говорить, неуверенная, что Зея слушает, — мы узнали, почему так много кораблей анатарийцев стоят у Гидры. Их наследник выбрал себе невесту — это младшая дочь правителя планеты — Сесиль. Теперь и Гидра будет для нас потеряна, ведь этот брак означает, что Гидра входит в анатарийский торговый альянс. Вердикт 44 начнет действовать на ней.
Я замерла, переведя дыхание. Лишь раз в глубоких глазах Зеи читалось, что она слышит меня, в первый раз, как было произнесено слово «анатарийцы», а во второй раз — «вердикт».
— Надо отправить сигнал, — ее голос звучит отстраненно, — должна быть надежда. Мы не можем вымереть…
Сухая старческая рука сжала кулон, висящий на груди. Это был маленький круглый шарик, внешне ничем непримечательный. Только мы знали, что это особенный датчик, оставшийся еще со времен, когда человечество захватывало все больше миров и галактик, и когда носителей красной крови почитали за богов. Последний осколок, соединявший нас с тем, что навсегда сгинуло.
— Хорошо, я скажу Лею, чтобы все приготовил для подачи сигнала, — отвечаю глухо после долгой паузы.
И поспешила выйти из комнаты. Долго находиться в присутствии Зеи стало для меня нелегко. Вихрь тут же увязался следом, а затем и вовсе вскарабкался на плечо.
Брат грузил брекеты с углем в подпол. Лицо и одежда перемазанные черным.
— Зея хочет отправить сигнал сегодня ночью, — говорю, садясь на край и свешивая ноги.
Лей остановил на мне взгляд и едва заметно вздохнул. Я знаю, что он уже давно не верит в возможность найти кого-то из людей. Слишком долго мы искали, слишком часто обманывались.
— Хорошо, — произносит он наконец, — если Зея того желает. Но надо дождаться часа, когда успокоиться буран.
Согласно киваю и продолжаю сидеть, наблюдая за работой брата.
— Чего тебе еще? — не выдержал он моего пристального взгляда. — Чего уставилась?
— Ты ведь слышал о Сесиль? — осторожно начинаю. — Она просватана «их» принцу.
Лей делает вид, что его никак не волнует данная информация, и только по тому, как пролегла складка между бровями, понимаю, что он уже все знает.
— И что с того? — говорит он, бросая последний брекет с углем и вытирая вспотевший лоб рукавом.
— Ты был влюблен в нее в детстве, — эта очевидная для меня истина почему-то показалась забавной брату, потому что он начал смеяться.
— Чего? — тут же ощетинилась я.
— Лина, прошу, не надо мне твоих глупостей, — хохочет Лей, так что вот-вот слезы брызнут.
— Хочешь сказать, что это не так? — тут же иду в атаку. — А я помню, как ты подсматривал за ней, когда она купалась в пруду.
Смех оборвался, а вот уши братца изрядно побагровели.
— Что за ерунда? — хмурится он. — Кто тебе про меня такого наговорил?
— А не кто, — вытаскиваю язык, — я сама тебя видела.
— Я был ребенком, Лина, — начинает заводиться брат, хотя и
