Чужая жизнь - Валерий Геннадьевич Шмаев
Так. Теперь её голова. Ну, это просто. Слава богу, не пробита! Чем же её так отоварили? Неужели прикладом? Вот уроды! Когда раздевал, ещё и на рёбрах нехилый синячище видел, и не один. Ногами пинали, что ли? Совсем озверели? Она же ребёнок практически.
Перевязал, уложил поудобнее у заросшего мхом валуна, чтобы не дуло, и пошёл, едва передвигая ноги, своим возросшим хозяйством заниматься. Устал всё же здорово. Сейчас полежать бы да костёр надо запалить, подарки немецкие разобрать, оружие почистить, чай поставить в немецком котелке. Работы ещё хватает, хорошо, девушку положил удачно. Здесь, за камнем, потише, я и костёр рядом запалил, благо остров не сильно маленький, как мне с воды показалось, и валежник есть, и пару брёвнышек сухих притащил.
Не заметил я, как девушка очнулась, по хозяйству крутился как заведённый. В одном немецком котелке у меня уже чай заваривался, я сразу в воду брусники с черникой растёр. Во втором вода только чуть подогрелась. У фрицев концентрат гороховый и колбаса сырокопчёная обнаружились, так что без горячего не останемся. Если эту колбасу в концентрат с водой покрошить, вкуснотища получится.
Увидеть, как она очнулась, я не увидел, а движение почувствовал. То самое, какое от неё ждал. Пистолет я у неё под руками положил в кобуре. Правда, без патронов, но она же об этом не знает. Вот и будет для неё проверка, а то окажется, что не того подобрал.
Не оборачиваясь, спросил:
– Чай будешь? Повернуться можно? – И не торопясь, не делая резких движений, обернулся. Разумеется, ствол прямо на меня смотрит. – Чай, спрашиваю, будешь? Вот и спасай таких, как ты. Глаза продрать не успела, а пистолетом в спину уже тыкает, и это вместо спасибо.
Словами пристыдить не удалось, но смутиться смутилась, углядела, во что она теперь одета. Аж вспыхнула вся.
Не давая сказать ни слова, добавил:
– Я раздел, мокрая вся была, боялся, простудишься. Успокойся, свои. Мои документы в кармане гимнастёрки, что на тебя наброшена. Моей гимнастёрки, кстати. – После чего отвернулся от неё и, перелив треть чая в третий котелок, протянул девушке.
Можно было бы и в кружку налить, немцы запасливые были. И кружки, и стаканчики складные, и шнапс у них был, но о котелок ещё и руки погреет, и остужать проще, и пистолет ей придётся положить. Вот и посмотрю, насколько она мне доверяет.
– Я тебя знаю, ты сержант Малахов, у тебя кровь на спине, – неожиданно сказала девушка.
Я свою гимнастёрку ей отдал, а на себя камуфляж одного из снайперов накинул, вот она и увидела дырки.
– Это не моя кровь, это бывшего владельца, – поправляя котелок на костре, сказал как можно небрежнее.
О как! Малахов-то у нас, оказывается, известный на всю округу малый. Так сказать, первый парень на деревне.
– Малахов-то я Малахов, только о том, что я Малахов, я сам только утром сегодня узнал, – не оборачиваясь, известил я девушку. – Меня вчера в голову ранили, так я утром очнулся в воде и как заново родился. Ни черта не помню. Кто я? Где я? Как туда попал? С кем? Потом на берегу десятерых бойцов нашёл и лейтенанта. Затем четырёх немцев убил, их друзья обиделись и стали в гости к себе звать, но мне удалось отговориться. Теперь вот ты попалась со своими кавалерами. Кавалеры твои нашу встречу не пережили, а как лодку стал осматривать, тебя нашел. Не выкидывать же? Так мы с тобой и встретились. Тебя как зовут? – неожиданно задал вопрос, сменив повествование на закамуфлированный допрос.
Девушка вопроса не ожидала и, видимо на автомате, на него ответила:
– Катя. – И тут же задала встречный вопрос: – Ты совсем ничего не помнишь? – Похоже, она этого совсем не ожидала. А как я не ожидал!
– Совсем. Хорошо, тебя встретил, голову мне перевяжешь, а то мне неудобно. Заодно и глянешь, что там, мне-то даже бинтом прикоснуться больно. Так замотал, а потом гимнастёркой, чтобы белым бинтом, как маяком, в лесу не отсвечивать. – И опять без перехода: – Давай либо стреляй в меня, либо чай пей, пока не остыл, нам с тобой ещё поесть надо, а то на голодный желудок умирать неудобно. Вдруг проголодаюсь ещё больше? Да и обидно: столько продуктов, а я мёртвый.
Девчонка несмело улыбнулась:
– Саш! Ты и меня не помнишь?
Я, абсолютно не кривя душой, ответил:
– Тебя? Я себя не помню. Думаешь, легко? Ходить, бегать, стрелять получается, а всё, что было до сегодняшнего утра, как отрезало. Так что давай поедим, посмотри мне голову и расскажи, что да как, а то так дураком и помру.
* * *
– Саш, здесь пуля! – Голос Кати был напряжённый и… испуганный?
А чему удивляться? Я бы тоже испугался. Наверное, в своем времени я всё же погиб, а Сашку вчера убили. Вот меня сюда и вынесло. Видимо, оба жить сильно хотели. Так и сложился у нас с ним тандем. Или дуэт. Или чёрт его знает, что у нас сложилось.
Не скажу, что это меня расстраивает сильно, да и Сашка вон притих. Похоже, понимает, о чём я думаю. Теперь будем вместе жить, сколько получится, не по лесам же ныкаться. Ему совесть его комсомольская не позволит – война же не закончилась от того, что его вчера убили.
А мне? А что, у меня есть хоть какой-то выбор? Я на минуту задумался, вспоминая свою прошедшую жизнь и совсем недавнюю историю. Пока я до этих озёр добирался у себя, сколько братских могил проезжал? Весь Север, в каждой деревне и мизерном посёлке десятки погибших. А сколько таких, как Сашка, не похороненных? Сотни? Тысячи вот таких вот Сашек да Мишек. Кто их в сорок первом по болотам собирал и считал? Немцы их хоронили, что ли?
А здесь мы вдвоём уже десяток фрицев на тот свет отправили. Может, чуть меньше, но зато с гарантией. Мне-то что терять? Меня уже нет. Там для меня всё достаточно просто. Подгонят трактор, вытащат джип из воды, вынут из бардачка документы, определят личность, известят моего старого приятеля о
