Старшеклассник без клана. Апелляция кибер аутсайдера — 3 - Семён Афанасьев
— Я ж вроде тебе не сильно докучал собачьими глазами и серенадами под окнами?
— С твоей целеустремленностью по-любому было впору пугаться.
— Чего?!
— Ты же маньяк, — она спокойно пожимает плечами. — Пока не реализуешь свои, г-хм, поползновения — явно не успокоишься, взять хоть и все твои дуэли! А на каком-то этапе тебе взбрело в голову, что мы с тобой — пара. Как было не переживать? Вдруг ты в твоего отца пошёл?
— Я не в курсе, как мой отец ухаживал за твоей матерью, — надеюсь, я верно истолковал её намёк. — Наверное, четверть часа тому был первый раз в жизни на моей памяти, когда ошиблась в анализе Мартинес, — бормочу себе под нос через секунду. — Когда говорила с тобой. И это странно.
— Ты о чём вообще?!
— Обычно она только притворяется не пойми кем, а на самом деле людей видит глубже. Она ж, по твоим словам, тебе же и сказала, что ты от меня без ума? Я по тебе этого сейчас в упор не вижу.
— Да, у неё всегда точные диагнозы, — со вздохом соглашается Хамасаки. — Только говорит она их далеко не всегда и не всем. А даже когда и сообщает, то через раз непонятно — валяет дурака? Или за маской по*уизма просто остаётся в тени, для собственного спокойствия?
— Миру, мы будем с тобой гораздо конструктивнее оба, если определим цели нашего общения и задачи этого разговора.
— Фигасе ты запел. То буквально последнюю копейку доставал, чтобы меня выручить. — Она снова констатирует без эмоций, не рисуется и не кокетничает. — А сейчас натуральным образом указываешь на дистанцию? Интересно. Раньше такого не встречала. Хм, а ещё я почему-то заговорила словами твоей подруги! Бл...
— Раньше у меня рулили эмоции, а мозги отдыхали — по крайней мере, в отношениях с тобой.
— У пацанов оно всегда так, ты не исключение. Слушай, а что с твоей стороны поменялось? Я не набиваюсь и не переживаю! — торопится добавить одноклассница. — Голое любопытство, клянусь! Ты как-то резко стал другим настолько, что у меня даже нет предыдущего к тебе отвращения. Вот, пытаюсь в себе разобраться.
— С моей стороны в первую очередь изменилось понимание ситуации. Ты спрашивала про любовь? Я бы поделил этот вопрос на части.
— Продолжай.
— Романтичная составляющая: мужчина и женщина, сексуальный подтекст, всё такое. В твой адрес почти ничего подобного нет. Уже.
— Совсем-совсем?
— Разок перепихнуться согласился бы — из соображений физиологии. Но серьёзно сейчас отношусь к Эрнандес и Мартинес. Объяснять, почему?
— Да.
— Они встали рядом со мной в тот момент, когда у меня ничего не было.
— Логично... А какая вторая составляющая? Ты про любовь говорил.
— Искреннее и бескорыстное желание, чтобы другой человек был счастлив. Без физиологического желания размножаться. С этим пунктом всё в порядке: очень хочу, чтобы тебе было хорошо. Но с инстинктом размножения никак не связано.
— Раньше ты старательно скрывал, что не идиот. Сейчас изрядно изменился.
— Жизнь заставила, — вздыхаю. — Знаешь, давай упростим эту ситуацию...
— Как в математике?
— Примерно. Давай условно поделим всех пацанов на две группы: одни наплюют на твоё "отстань", а вторые задумаются.
— Ты из вторых?
— Из их производной: после твоих слов и своих размышлений я пришёл к выводу, что ты права: мы не пара. На каком-то этапе решил тебя послушаться.
— Сейчас должно моё женское самолюбие заиграть по идее, — задумчиво делится "сестра". — Если верить теории, то я из противоречия должна захотеть надеть на тебя ошейник и изо всех сил потащить в свою сторону. Хватательный рефлекс.
— Ты же этого не делаешь?
— Нет. Сама удивляюсь. Стало спокойно и легко, тревожность ушла. Чем объяснить?
— Может, тебе просто нужен не мужчина физически, а точка опоры?
— Опять странно — ты снова не дурак. Непривычно. — Миру встряхивается. — Слушай, я вот прямо сейчас чувствую, что говорить с тобой надо о другом. Не о том, о чём я хотела!
— Так говори?
— Хорошо, но сперва ответь на вопрос?
— Задавай?
— А как вышло, что ты перестал размазывать сопли по своей несостоявшейся любви ко мне? Мало того, что взял себя в руки, так ещё и человеком стал за мгновение? Не бывает таких изменений, блин.
— Это два разных вопроса. Человеком стал легко: жизнь научит и не такому. Просто захотел выжить.
— Как?
— На каком-то этапе решил: всё равно жизнь — говно. Если так жить дальше, то что сотня лет, что день — без разницы. Никакой радости.
— И?
— Взял и перестал сдаваться и уступать. Подумал, что иногда надо просто стоять на ногах и бить врага по морде — до тех пор, пока сам в сознании.
— Это тогда произошло, когда тебе последний раз очки разбили?
— Ага.
— Я помню. Но тебе же тогда не дали победить. — Она о чём-то размышляет, сопоставляя некие детали.
— И в следующий раз тоже не дали, — соглашаюсь. — Я тоже помню. А потом Лысый вдруг бац — и сломался. Неожиданно и сразу. Я именно в тот момент и почувствовал, что всё.
— В плане?
— Старой жизни больше не будет. Будет новый Виктор Седьков, другой. У него всё будет иначе.
— Ты после этого охладел ко мне?
— Миру, я к тебе не охладел. Точнее, назвал бы это другими словами.
— Какими?
— Переосмыслил нашу с тобой совместную перспективу под твоим влиянием. Ты же сама этого хотела?
— Романтичного не осталось? — она с интересом заглядывает мне в глаза.
На влюблённую или страдающую от безответных чувств японка точно не похожа.
Мартинес тоже может ошибаться?
— Наверное. В том смысле, что у меня точно нет навязчивой потребности в тебе. Если ты переживала по поводу моей маниакальной страсти, можешь успокоиться: навязываться не планирую.
— Слушай, честно, вот реально невтерпёж стало. — Хамасаки поворачивается ко мне. — На всякий случай: у меня к тебе смешанные чувства, но это точно не та слепая любовь, о которой говорила Айя! Обидеть или огорчить меня отказом не бойся — это самые приятные слова, как ни парадоксально.
Будто по заказу, от упомянутой всуе латиноамериканки
