Враг моего врага. «Райская звезда» - Натали Р.
Она ни у кого не спрашивала дорогу. Новый дворец эмира строили под ее руководством. Кое о каких его секретах не знал даже сам эмир.
Золоченая ручка двери повернулась под ее узкой ладонью с бледным маникюром. Ковер в комнате сменил расцветку с зеленых тонов на желтые, на стенах золотился новый узор обоев. Из кресла за овальным столом, отодвинув ноутбук, поднялся мужчина в белом, всплеснул руками:
– Салима, свет моих очей! Неужели так трудно предупредить о своем приезде?
Мужчина был молод, не старше сорока, в полном расцвете. Чернокудрый, черноусый красавец, немного полноватый, но не от излишеств или болезни, а от здоровой, спокойной, уверенной жизни.
Они коротко обнялись, и Салима насмешливо изогнула бровь:
– Разве это не мой дом, Фейсал? Я не гостья, чтобы дожидаться приглашения, и не королева чужой страны, чтобы заявлять об официальном визите.
– Ты больше, чем королева! – с упреком воскликнул Фейсал. – А ведешь себя, как девочка.
Она грустно улыбнулась. Фейсал так и не понял, что казаться девочкой порой выгодно. Она была пятнадцатилетней девочкой, когда объявила себя регентом при младенце-брате, и сумела воспользоваться абсолютно всеми преимуществами своего положения, о большинстве которых никто и не подозревал. Увы, в заботах о том, как поднять из руин страну и удержать мальчика на шатком троне, она совершила ошибку, не занявшись развитием его ума. Не до того было, честно говоря. Нет, Фейсал не вырос тупым: кровь многих поколений эмиров была сильна, наследственность парню досталась хорошая. Но правителю требуется немного больше, чем обычному успешному гражданину. Салима, вовремя спохватившись, окружила брата умными и проницательными советниками, и у него, слава Всемилостивейшему, обычно хватало соображения к ним прислушиваться. Он прослыл неплохим правителем, народ доволен, в регионе тихо и благостно, в сопредельных странах уважают. Беда в одном: брат искренне считал себя умнее сестры.
Он всегда ее критиковал. В детстве – за то, что жизнь малолетнего эмира на попечении Салимы почему-то непохожа на древние сказки. В отрочестве – за то, что не торопится выйти замуж и оставить ему власть, которой распоряжается неправильно: постоянно общается с чужими мужчинами, все больше с иностранцами, вечно ставит себя в смешное положение. В юности – что вышла замуж не за того, что женила его не на той, что слишком часто мелькает в интернете. Теперь вот…
Она не обижалась. Брат ее любил, как мог. Переживал за нее. Ему хотелось, чтобы у нее все было хорошо, все как у людей: преуспевающий муж-кормилец, дети, дом и никаких больше забот. Порой, когда бывало совсем тяжело, ей и самой этого хотелось. Но минуты малодушия уходили, а заботы – вовсе не те, что подобают приличной женщине – требовали внимания.
Винить Фейсала бессмысленно. У него перед глазами не было примера отца, он не соревновался с братьями, не знал материнской ласки, образ матери в его душе был безлик и расплывчат. У него имелась лишь сестра, которая всегда была занята какими-то неотложными делами. Салима усмехнулась про себя: что вырастила, тому и радуйся. Она извлекла урок и не повторила ту же ошибку с собственными сыновьями – уже хорошо.
– Салима, – укоризненно проговорил брат, – когда ты влетаешь без предупреждения, то можешь застать меня спящим, или, скажем, в ванной, или, – он сделал паузу, – с женщиной.
Она мысленно фыркнула и пропела:
– Ни за что не поверю, милый братец, будто твоя охрана столь некомпетентна, чтобы не засечь мой вертолет еще над проливом. У тебя вполне хватило бы времени утомить женщину и в полтора раза моложе, чем твоя младшая жена.
Фейсал довольно улыбнулся. Утомлять женщин он действительно умел и гордился этим. Качество, безусловно, полезное для эмира, которому нужны сыновья, но – Салима украдкой вздохнула – все-таки не самое важное.
Подали чай, и брат с сестрой переместились на диван у чайного столика. На парчовой скатерти живописно расположились фарфоровые чашечки, блюдца с пахлавой и рахат-лукумом, несколько заварных чайничков, истекающих душистым паром. Диван находился у окна. Бронированное стекло было нереально чистым и прозрачным, а за ним – небо, такое же чистое, не тронутое дымом.
Без малого сорок лет назад, когда девочка с маленьким братом на руках ступила с корабля на родную землю, небо было черным и горячим. Горела нефть. Скважины в пустыне, добывающие платформы на шельфе. Никто не знал, почему так вышло, но домыслы были у каждой клики свои. Винили американцев: исчерпали собственные запасы нефти и из зависти подожгли чужие. Нелогично: они скорее попытались бы захватить в целости и сохранности еще действующие скважины. Запалить бессмысленный пожар – ни нашим, ни вашим – это больше в стиле русских. Их тоже обвиняли: мол, аравийская нефть конкурирует с сибирской, и сибиряки решили избавиться от конкуренции. Опять странно: гибель аравийской нефти лишь ускорила крушение бензиново-асфальтового мира, которое с не меньшей силой ударило и по Сибири. Другие кричали, что виновата Европа, настроенная против арабов; иные кивали в сторону Центральной Африки, которая якобы спровоцировала кризис на полуострове, чтобы отвлечь внимание общественности от собственных внутренних конфликтов. Не обвиняли разве что Антарктиду.
А кое-кто голосил, что виноват эмир. Его клан, стоящий у власти, допустил такое. Он продался Америке – нет, России – да что там, Европе. Он думает только о себе и не в состоянии защитить страну, он попустительствует поджигателям… Салима не считала, что обвинения в адрес отца обоснованы. Всего лишь повод, которым воспользовались другие кланы, чтобы в чаду и огне схватиться за власть. Были ли они сами поджигателями, его противники, превратившиеся в кровных врагов? Вероятнее всего, нет. Кто же подносит фитиль к пороховой бочке, на которой сидит?
Клан ан-Найян был уничтожен полностью. Почти. Расправы избежала девчонка – пятая дочь эмира, обучавшаяся в Англии в закрытом пансионе, – и ее мать, одна из его жен, в конце беременности поехавшая навестить Салиму. На них просто махнули рукой. Какая угроза власти может исходить от двух женщин?
Кошмарное известие убило мать. Фейсал родился раньше срока, а ее спасти не успели. Тогда еще у них были деньги – остатки нефтедолларов, но счет шел не на доллары, а на минуты.
Девочка с ребенком, оставшаяся без средств, должна была раствориться. Самое вероятное – осесть в одном из сиротских приютов, откуда оба вышли бы в свой срок с простенькими крестами на шее и с типичными английскими именами – Кэти и Боб Смит, или что-то в этом духе. Самое лучшее – стать приживалкой при одной из своих обеспеченных подруг, будущих леди. Отец Оливии, проникшийся сочувствием к любимой подруге дочки, хотел предложить
