Кристофер Макнамара - Горец II
Свято и нерушимо место командира — в центре первого ряда атакующих…
Махайра же отряд — разлучил. И было решиться на это не легче, чем выйти на бой с жезлоносцами, преступившими Запрет.
Потому что связь, возникающая меж душами воинов — от момента принесения клятвы до конца боя, — прочнее даже самого лучшего из сортов булата".
БЫЛО ЖЕ — ТАК:
7
ВОТ КАК БЫЛО:
"…На две части разделил Махайра отряд. И случайно ли, нет ли, но оказались те части равными. И числом, и деяньями, кои им предстояло свершить.
В первую часть — меткие стрелки, никогда не промахивающиеся. Были там лучники, бьющие птицу в глаз на лету и способные пронзить стрелой доску из дерева ангпиту толщиной в три пальца за четыреста шагов. Были арбалетчики, разящие птицу в зрачок глаза и пробивающие такую же доску за семьсот пятьдесят шагов.
Дерево ангпиту столь прочно и тяжело, что — всем ведомо — тонет в воде.
И не только в воде рек, порожденных тающим ледником, но и в соленых, вязких водах Океана.
Отделив стрелков, разместил он их за вершиной одного из холмов так, что скрывал их гребень. И сказал: здесь ждите, пока скомандую я.
И еще сказал: начинайте разить на всю длину полета стрелы. Но при этом будьте столь же метки, как если бы враг был от вас не дальше, чем различим цвет глаз его.
Сумеете ли? — спросил.
И отвечено было ему, что сумеют.
Во вторую часть отряда — мечевые бойцы вошли. Из тех, что восемь трехпальцевых досок разрубают, держа двуручный меч одной рукой. Это — о силе сказано.
О быстроте же можно сказать: поставь такого с мечом на открытое место и выведи против него троих лучников. И пусть пошлют в него свои стрелы одновременно. И не будет другого исхода: две стрелы отобьет, от третьей уклонится. Разве что такой исход: перерубит одну стрелу, а уклонится от двух других.
Отобрав их, повел к невысокой гряде, где надлежало пройти Крагерам. И сам встал в середину первого ряда. Нет, не встал, а лег. И отряд свой положил на снег.
И сказал: лежите, пока не скомандую. Вам команда будет иная, чем тем, кто залег на холме.
И нужды указывать вам, что делать, — нет. Пусть каждый делает то же, что и я…"
А первые два отряда шли беззаботно, полагаясь на силу своих жезлов… нет, автоматов. Перебрасывались шуточками, смеялись, не глядя по сторонам…
И то сказать: к чему приглядываться? Открыта долина, ни спрятаться на ней, ни залечь. Неровности — малы, и за ними тоже не укроешься.
Ну, не то что совсем не укроешься, — быть может, шагах в пятидесяти тебя видно и не будет… Но — не ближе.
Если же кому-то хочется быть расстрелянным именно с пятидесяти шагов
— что ж, это его дело. Целиться так еще удобнее, чем, скажем, с тысячешагового рубежа. А вплотную — все-таки не подойти.
Человек — не малая цель, в горного зяблика не превратится. Отряд — тем более…
Большие холмы? Да, есть они. Но — по бокам долины. Вдалеке.
Вдалеке…
Должно быть, именно так думали Крагеры. По крайней мере, до того момента, как по ним ударил сплошной ливень стрел.
"…И все сталось так, как и было задумано Стражем Границ.
Когда приблизились враги к поперечной гряде, трижды вскричал он, коротко и пронзительно — так, как кричит горный жаворонок.
Это был сигнал для стрелков. Потому что не поют жаворонки, когда земля укрыта снегом.
И встали стрелки, подняв свое оружие. Далеко было до Крагеров, лишь немногим менее предела, на который посылает стрелу большой лук.
Сказал тогда младший из лучников:
— О, братья мои! Мыслимо ли — точно пустить стрелу в такую даль? Быть может, в лошадь или быка попаду я — если будут стоять они на месте. Но не могу я увидеть цвет глаз наступающих. И не по силам это смертному!
И ответил стоящий рядом с ним, старший по возрасту:
— Совета ли спрашивали у тебя? Либо твоего мнения, что по силам смертному, что нет? Или и сам ты не знаешь, какого цвета глазная радужина у твоих врагов? Черна она, словно провал бездонный, так как сквозь глазницы их просвечивает нутро их души. Так делай же, что приказано!
И, ни слова более не сказав, натянул тетиву юноша. А разом с ним взяли прицел все остальные.
И каждый из них различил цвет глаз того, в кого целился. Потому что душа невидимо изливалась оттуда.
Когда же души нащупывают друг друга — нет между ними расстояния. И уже нечто большее, чем сам человек, оценивает дальность, высоту, поправку на ветер…
Да, не только человеческая рука натягивает гнутую палку. Не только сплетенная из воловьих жил тетива вбирает в себя запас накопленной силы.
И не одна стрела летит в цель…"
Кто стрелял? Откуда?!
Те, кто успел вскинуть автоматы, открыли огонь наугад. Потом они определили, на каком из холмов расположились стрелки. Но это им не помогло. И даже не потому, что уже поздно было.
Расстояние было слишком уж велико не для пули — пуля-то, не будучи живой, расстояний не выбирает — а для самих автоматчиков. Чтобы стрелять на такую дистанцию — надо снайпером быть.
Да еще по едва различимым за гребнем мишеням. Да еще против солнца, против его слепящих лучей…
Снайперов же — не хватало. По той же причине, что и осторожности не хватило первым отрядам.
Слишком уж велика была вера Крагеров в собственную несокрушимость. Мнилось им, что одно лишь нарушение Запрета само по себе даст им победу…
"Расстояние было большим, чем то, с которого пробивают доску ангпиту. Да и доспехи ведь прочнее доски трехпальцевой…
Но не спасла наступающих удаленность, не спасла и броня. Свершилось то, что предначертано.
Тех, кто не прикрыл лицо, стрелы били в лицо. Тех, кто прикрыл, — поражали в глазную щель забрала. И не было промахов.
И не было раненых.
Через минуту же — не было первого из отрядов. Словно и не бывало вовсе.
Лишь малая толика Крагеров уцелела — числом дюжины в четыре. Каждый из них тоже пролил свою кровь. Поразили их стрелы в кисть правой руки — и не держать им в ней больше жезл Запрета, за треххвостый цеп тоже не схватиться.
Сделано это было не по недосмотру, а с умыслом…"
Стрела — даже на излете, даже идя по крутой дуге — сохраняет достаточно силы, чтобы пронзить и мягкую плоть, и кости скелета. Главное — суметь попасть…
Крагеры так и не поняли, как ухитрились это сделать их противники. Хотя и очень стремились понять — чтобы овладеть подобной меткостью, использовать ее во владении своим оружием Запрета.
Всегда Зайст защищался от них. Никогда им не приходилось защищаться от других сыновей Зайста. Поэтому и не понимали они многого. Очень многого.
И дивились их предводители, что нераскрытым остается для них секрет предельной меткости.
И предельной силы.
И предельного — вернее, беспредельного, — мужества.
Потому дивились они, что неведомо им было, какая сила встает за спиной человека, обороняющего свой дом и свою честь…
Пока что дело обстояло так.
Те, кто получил звенящую, трепещущую смерть в лицо — медленно оседали наземь. Никто из них не успел почувствовать свою гибель.
Когда острие стрелы, пройдя сквозь череп, упруго звенит, ударяясь изнутри о сталь назатыльника шлема, — смерть приходит раньше, чем боль…
Остальные же — раненые, обезоруженные — бежали. Нет, все-таки не бежали: не таковы были Крагеры, чтобы спасать себя бегством.
Они были в полной уверенности, что просто перегруппировывают свои ряды. Сейчас, вот сейчас они объединятся со вторым отрядом, который следует за ними почти вплотную и уже изготовился к стрельбе…
Но, бросившись назад, они загородили обзор автоматчикам второго отряда. Сбили им верный прицел.
Собственно, для того их и оставили в живых. Но в те бесконечно долгие секунды этого не понял никто.
И тогда перед Крагерами словно из-под земли выросли меченосцы, атакующие не плотной шеренгой, а в рассыпном строю — чтобы труднее было попасть.
Многое сыграло тут свою роль — и шок, и внезапность нападения. Едва ли не самым главным было то, что второй отряд уже настроился на поединок с лучниками. К ближнему бою он не был готов.
Да еще поди разбери, кто из бегущих навстречу свой, кто — чужак.
Вдобавок Крагеры вообще не представляли, что кто-то может атаковать их с мечами наперевес. Причем не наобум, в смелости отчаяния, а умно, обдуманно.
Несколько секунд ушло на замешательство. Еще несколько было потеряно, когда воины уже оценили обстановку, но не решались открыть огонь, чтобы не перебить своих же.
А потом не было у них больше секунд…
— Что там творится? — спросил Крагер всех Крагеров. Он уже не просто указывал вперед простертой рукой. Теперь в руке его был эспадон, и удерживал он его с той же легкостью, с какой рядовой воин кинжал держит.
Ближайший из свиты растерянно пожал плечами:
— Не знаю, вождь!
Взмах — и по земле покатилась голова, пятная красным белизну снега.
