Валидуда Анатольевич - Время Обречённых
Выпустился Григорий осенью 1919-го подпоручиком во 2-й Корниловский Ударный полк.
Пуржило. Ночь стояла безлунная. Грозное свинцовое небо нависло так низко, что казалось готово обрушиться наземь. Подпоручик Авестьянов нервно посматривал на наручные часы, скоро утро и время играло не на его стороне. Вопреки ожиданиям, мороз ночью спал, 10 градусов по Реомюру(3) – вполне терпимо даже в поле, если конечно не лежать лежнем, а двигаться. Чего-чего, а погулять этой да и прошлыми ночами пришлось изрядно. Полковник Пашкевич вёл свой полк больше по ночам, всё глубже вклиниваясь в разрыв обороны красных. Продвигались ударники быстро, в передовых подразделениях было много конных упряжек.
У опушки по-над шляхом, пролёгшим у самого леса, скопилась передовая рота 2-го Ударного Корниловского полка. Сани с лошадьми загодя отвели подальше в лес. Как и во всём полку с самого начала его основания, большинство солдат в роте – бывшие махновцы. Корниловцы, как и другие цветные полки, всегда несли утроенную боевую нагрузку, поэтому из-за больших потерь состав полка постоянно менялся. Сейчас большинство нижних чинов было набрано из пленных, взятых в Полтавской губернии, тёртых и умеющих воевать, то бивших и красных и белых, то сами ими битые, но однако решившие драться за Единую и Неделимую Россию. Решившие после установления советской власти на бывших самостийных территориях под знаменем Батьки. В роте до четверти состава участвовало прошедшей осенью ещё в первом наступлении на Курск и Орёл. Каждый четвёртый дрался в сражении под Кромами, когда 2-й Ударный Корниловский практически в одиночку бился с ударной группой красных, почти ополовинив латышскую дивизию, в полках которой насчитывалось по две и более тысяч штыков, да выбив по трети состава конной бригады Червонных казаков и бригады Павлова.
– Хтось йдэ… – произнёс фельдфебель Рымчук, заметив поднятую руку дозорного.
Шевеления и разговоры стихли. Авестьянов стянул красный офицерский башлык, прислушался. Тихо. И ни в поле, ни на занесённой снегом дороге никого не видно. Тишина стояла не долго, вскоре то тут, то там начали раздаваться смешки и шутки о глазастом дозоре.
– А ну цыц, бисовы диты! – гаркнул Рымчук громким шёпотом.
Наконец Авестьянов заметил движение. Утопая в снегу по пояс, к опушке спешила одинокая фигурка. Вот уже стала различима солдатская шинель с простыми полевыми погонами, но голова… Подпоручик не сразу понял, что на голове под папахой у разведчика намотан белый бабский платок.
– Дозвольте доложить, вашбродь… – вытирая пот со лба сказал разведчик, когда ему помогли добраться к командиру.
– Да докладай вже, – взъелся на него фельдфебель.
Солдат встал прямо, зажав в кулаке снятый платок, натянул папаху и лихо вскинул руку к голове.
– Рядовый Онопко! Прыказ выконан… Хлопцы усих на застави поризалы… Одного живым взялы, думалы якшо очкарык, то головный у ных. А вин, лярва така, ни бэльмэса по-руськи…
– Вольно, – сказал Авестьянов, нисколько не обращая внимания на строевую расхлябанность рядового. Не первый месяц он воевал с бывшими махновцами и давно свыкся со своеобразной вольницей. Помимо свободного отношения к строевому уставу, большинство ударников 2-го полка выделялось внешним видом. Нет, форму одежды они почти не нарушали, но вот оружия с собой таскали не мало – у каждого второго пистолет либо наган, у многих кинжалы, сабли, драгунские шашки. У Авестьянова же пистолета сейчас не было, потерял в прошлом бою, а вот с саблей, врученной в Екатеринодаре на выпуске, он не расставался.
– А это что такое? – спросил подпоручик.
– Цэ шоб от витру… – пожал плечами Онопко. – Там на застави богато дивочого тряпья.
– Очкарик живой? – спросил Авестьянов.
– Ни! Хлопцы його вдавылы… – Онопко застыл, заметив взбешённый взгляд фельдфебеля, и моментально изобразил виноватый вид.
– Латыши? – спросил Авестьянов. – Но латыши говорят по-русски…
– Да хто зна… Тю! Зовсим забув! – Онопко полез за отворот шинели и вытащил стопку документов.
– Таааак… – Авестьянов взял книжки и развернул первую. – А ну, хлопцы, подсветите кто-нибудь.
Подсветить вызвался фельдфебель Рымчук, он зажёг длинную спичку и поднёс её к командиру, зажав ладони домиком. Авестьянов быстро просмотрел красноармейские билеты. Во всех латышские фамилии и один и тот же "особый полк". Что-то раньше этого полка на фронте не было, были просто номерные латышские. Может сводный? Или полк на манер ЧОН? Любят же большевики это слово "особый"…
– Андрей Остапыч, – повернулся Авестьянов к фельдфебелю, – отправь-ка это с вестовым к капитану Троценко. Пусть доложит, что рота выдвигается на исходный рубеж.
– Слухаю, вашбродь!
Авестьянов лежал на снегу на взгорке, наблюдая в бинокль красные позиции. Наблюдал и скрипел зубами. Когда ж они такую оборону построить успели? Это ж сколько людей надо? Оторвался от бинокля, протёр глаза и снова приник. Траншеи судя по всему были полного профиля, линии отдельных окопов за ними и ходы сообщений – тоже полнопрофильные. Перед первой линией траншей два ряда кольев с колючей проволокой. Часовых почти не видно, и если б они не расхаживали, выдавая себя зимними остроконечными шлемами "богатырок"(4), можно было бы подумать, что на позициях никого нет.
Подпоручик перекатился на спину и уставился в грозное почти чёрное небо. Мысли вращались вокруг предстоящего штурма. Здесь под селом Красное, от которого до уездного городка Сумы считай рукой подать, был участок второго эшелона большевицкой обороны. Всю систему обороны, насколько было известно Авестьянову, разведке корпуса Кутепова вскрыть не удалось, однако пластунами было установлено, что здесь находится северо-восточный фланг обороны и именно тут полковник Пашкевич решил ударить. Ударить пока оборона не достроена и не насыщена войсками. Только что увиденное напомнило подпоручику недавнюю осень, когда после Екатеринодарского училища он вернулся в корниловцы, но уже во 2-й полк. Тогда во время первого наступления на Москву удалось захватить "крепость Курск", где красные руками согнанных под конвоем горожан и крестьян возвели куда более мощную и гораздо более протяжённую систему обороны с многополосными рядами колючей проволоки. В траншеях, блиндажах и укрытиях к общему удивлению было захвачено очень много ручных гранат, стальных пехотных щитов, ящиков с патронами и пулемётов. И даже полевые телефоны, кабели которых шли под землёй.
Авестьянов обернулся, подозвал жестом Рымчука. Тот подполз и принял из рук командира бинокль.
– Ну что думаешь, Андрей Остапыч?
– Скоро свитанок почнэться, – отозвался фельдфебель. – Атакуваты трэба поки тэмно.
– По воздуху лететь будем? – усмехнулся Авестьянов.
– Та ни… Мы ж не птахи. Тут, вашбродь, с хлопцами побалакать трэба.
– Побалакай, – кивнул подпоручик, отпуская Рымчука. А сам подумал, что как раз сейчас остальные роты батальона сосредотачиваются позади. А за батальоном подтягивается весь полк. И красные, как это не раз уже бывало, похоже сейчас совершенно не ждут противника.
Атака началась в полной тишине. Во тьме да в пургу резво понеслись дровни, запряжённые в двойки, понеслись широким фронтом по снежной пелене. На каждой упряжке собралось по дюжине солдат, молчавших, готовых в любой момент спрыгнуть или открыть огонь.
В траншеях всполошились только когда упряжки преодолели треть расстояния. Гулко треснули первые винтовочные выстрелы, послышались далёкие крики. На половине дистанции одна из упряжек отклонилась к заснеженному холму, остановилась, с неё спрыгнули два расчёта с максимами. Не теряя времени, пулемётчики резво побежали к противоположным скатам холма и залегли. Оставшиеся в упряжке солдаты к этому времени уже неслись к траншеям.
Когда до первого ряда колючей проволоки осталось менее полсотни сажен, а до траншей около двухсот, со стороны красных дал длинную очередь льюис. Заржали в агонии лошади, слетели с саней убитые. Уцелевшие ударники спрыгнули и залегли в снегу. С холма по засечённому льюису метко ударил максим, убив красного пулемётчика, а второй максим прошёлся короткими по первой траншее.
Перед самими кольями упряжки все разом остановились. Со свитом и ядрёным матом солдаты под пулями дружно сгрузили сколоченные настилы и, под прикрытием огня товарищей, бросились с ними к колючей проволоке. Нескольких храбрецов пули настигли у кольев, они повисли на проволоке.
Придерживая сабельные ножны, Авестьянов перебежал по настилу и залёг. Выстрелил. Сплюнул от досады, что промазал. Рядом в снег плюхнулись ударники, тут же давшие по одному-два выстрела по траншее. Максимы с холма всё также били короткими, пулемётчики старались экономить патроны и стрелять наверняка.
