Олег Синицын - Скалолазка и мертвая вода
Я утопала в кресле. Жаке возвышался надо мной, лицо его обрело задумчивое, отрешенное выражение. Он стеснительно потирал руки, словно они мерзли.
– Легендой? – выдавила я. Отчего-то пересохло в горле.
– Возможно, это сказка, возможно, легенда.
Жаке перестал потирать руки и посмотрел на меня сверху вниз. Отчего-то вдруг сделалось неуютно. Что-то не понравилось мне в его взгляде.
– В одном из городов средневековой Европы, – произнес этнограф, – жил человек по фамилии Ганеш. Он был умен, образован, знал языки, был сведущ в разных науках, но предпочтение отдавал алхимии. Он много времени проводил за текстами древних манускриптов и ставил по их описаниям бесчисленные опыты… Однажды по доносу злоязыких соседей Ганеша схватили и привели к главному инквизитору города – лютому Иоганну Мейфарту. Во время страшного допроса инквизитор обвинил Ганеша в ереси и колдовстве. Обвинения были столь серьезны, что алхимику грозила не плеть и даже не mums strictissimus – каторжная тюрьма, а очищающий костер. Ганеш смертельно испугался и сообщил Мейфарту, что знает, как выделить мертвую воду.
– Мертвую воду? – переспросила я.
– Да. Магическое вещество с могущественными свойствами. Его называли еще «черным львом»… Так вот, инквизитор, алчность которого была больше, чем его вера в Бога, загорелся желанием обладать «мертвой водой». Он отпустил Ганеша и даже дал ему денег. Однако, чтобы алхимик не обманул или не сбежал, инквизитор-францисканец посадил в тюрьму четырнадцатилетнего сына Ганеша.
Опасаясь за жизнь единственного сына, в течение года алхимик не спал ночей и положил здоровье, стараясь выделить «мертвую воду». Но случилось страшное. Сын Ганеша пытался бежать из тюрьмы, и один из охранников снес ему голову. Тело и голову юноши выставили на площади в назидание еретикам и сочувствующим. Узнав об этом, ослепленный горем отец пробрался ночью на площадь и выкрал останки сына, чтобы оплакивать его три дня и три ночи. Инквизитор рассвирепел, повелел схватить Ганеша и…
Жаке обернулся к стене. Проследив за его взглядом, я увидела старинную гравюру в золоченой рамке. Подарок доктора Энкеля.
На гравюре изображался помост с двумя столбами и привязанными к ним людьми. Ноги несчастных утопали в вязанках дров и хвороста, от которых поднимался огонь; чернильные жгуты пламени обвивали страдальцев. Один человек что-то кричал, обращаясь к высокому худому священнику в черной сутане. Второй стоял покорно, закрыв глаза.
– В обычной процедуре аутодафе перед тем, как предать еретиков огню, их сначала душили удавкой на палке, – холодно произнес Жаке. – Это делалось для того, чтобы крамольные речи не оскверняли слух горожан, собравшихся на казнь… Но Мейфарт хотел видеть страдания Ганеша. Поэтому алхимика оставили в сознании. И еще. Видите, пламя какое-то скудное? Инквизитор приказал использовать сырые дрова, чтобы смерть была долгой и мучительной.
Я проглотила сухой комок, застрявший в горле.
– Инквизитор предал Ганеша костру на исходе третьего дня. Алхимик смеялся из огня, и над площадью, над толпой летели его слова: «Глупый францисканец вместо силы двух львов получит пепел укротителя!»
Верочка за столом уронила слезу. Я сидела в кресле, не в состоянии отвести взгляд от древней гравюры. Жуткая история околдовала меня. Только…
– Не поняла, – нарушила я тишину. – А за что инквизитор сжег алхимика? Почему Ганеш вызвал в нем такую неистовую ярость?
Жаке пожал плечами. Повернулся ко мне и закрыл гравюру спиной.
– Вероятно, после смерти сына Ганеш отказался искать для Мейфарта «мертвую воду».
– Тогда при чем тут три дня?
– Наверное, это связано с христианским представлением о вознесении души на третий день после смерти.
– В легенде сказано – три дня и три ночи. Вы не ошиблись в пересказе?
– Исключено, – ответил Жаке.
– Если тело сына выставили днем, а Ганеш выкрал его ночью… Прибавим к этому времени еще три ночи – получится уже четверо суток. Никак не вяжется с христианским обрядом… А если, допустим, юноша был умерщвлен днем ранее, прежде чем его тело выставили на обозрение? Тогда и вовсе пять суток!.. Что-то не сходится.
– Это легенда. В ней допустимы нестыковки.
Если я завелась, меня трудно остановить.
– А кто второй несчастный? С закрытыми глазами?
– Не знаю, – ответил Жаке. – Инквизиция казнила многих.
Почему-то я не поверила его объяснению. Вроде логично, но какой-то червь сомнения скребся в груди.
– Кстати, – вдруг произнес Жаке. – Это загадочное слово, о котором вы упоминали… о котором вас спрашивал Энкель… Возможно, оно как-то связано с Новой Зеландией.
– С Новой Зеландией? – удивилась я. Верочка за столом поперхнулась шампанским.
По-моему, ей пора было прекратить себя «успокаивать». Ведь утром – самолет?
– Да, – кивнул Анри. – Энкель пару лет пропадал в Новой Зеландии. Совершенно не представляю, чем он там занимался. Затем вернулся в свою клинику.
Я размышляла: стоит ли говорить этнографу о странной жидкости, которую всучил мне доктор? Судя по всему, маньяк Чиву и остальные члены шайки охотились именно за ней. Зачем милейший старикан притащил ее на прием?
Кстати…
А вдруг эта темноватая жидкость и есть «мертвая вода»?
По спине заструился нехороший холодок.
Бред, Алена! Взрослая девочка, а в голове одни глупости… Может быть и так… Но фужер с той водой до сих пор находится на крыше!
Я взволнованно поднялась с кресла, чтобы рассказать обо всем Жаке. Не хотелось больше никаких проблем. Скоро полечу домой, в Москву. Местным полицейским предстоит расследовать убийство Энкеля. Информация о странной жидкости им пригодится. Пускай они голову ломают о ее назначении – это их работа.
Едва я успела открыть рот, как дверь распахнулась и в кабинет ворвался начальник охраны. Игнорируя наши вопрошающие взгляды, быстрым шагом он приблизился к Жаке и стал что-то шептать ему на ухо. Я различила только слова «метан» и «Северное крыло». Лицо Анри побледнело, глаза нервно забегали. Кажется, гонец принес нерадостную весть.
– Проклятье, – произнес этнограф. – Немедленно эвакуируйте людей из здания. Северное крыло сейчас пустует, но я не хочу, чтобы еще кто-то из гостей пострадал.
– Что случилось? – произнесла Верочка заспанным голосом.
Этнограф вымученно улыбнулся.
– Ничего страшного, – ответил он. – В Северном крыле ощущается запах газа. Где-то образовалась утечка.
Ну, конечно, ничего страшного! Совершенно ничего! Хоть детей приводи на экскурсию!
Если эвакуируют людей, значит, достаточно искры – и Северное крыло фамильного особняка останется только в воспоминаниях.
Иллюстрируя этот вариант, Верочка грохнула свой фужер с шампанским на пол. Словно мои мысли прочитала. Ничего удивительного. Мы с ней давние подруги. Близкие – почти как сестры. А мысли близких людей часто очень схожи.
Брызнувшие по ногам осколки встряхнули мужчин.
– Нужно перекрыть задвижку на линии, которая питает здание, – сказал начальник охраны. – Вы можете показать, где она находится?
– Не уверен, что знаю наверняка, но попытаюсь. Кажется, где-то на улице…
Анри обернулся к нам с Верой:
– Пожалуйста, покиньте дом через Южное крыло.
– Южное… это на юге? – неуверенно спросила Верочка.
– Это крыло, где проходил прием. Дверь, в которую вы вошли. Найдите лимузин, доставивший вас, и ждите в нем.
Правильно. Так будет лучше всего. К тому же в лимузине осталась моя одежда. Хоть переоденусь в сухое. Сниму, наконец, это Светкино платье. Сил больше нет носить его.
– А как мы отыщем тот самый лимузин? – спросила я.
– Помните шофера? Его найдите.
Помню ли я шофера? Сомневаюсь, что смогу узнать нашего африканца среди других таких же…
Мои мысли оборвались и полетели куда-то в пропасть. Я вдруг увидела, как Жаке протянул руку к одной из полок и взял с нее…
ЧЕРНУЮ ШЛЯПУ!
Окружающие краски сразу поблекли. Комната и стеллажи с книгами закружились. Будто кресло, в котором я сидела, и не кресло вовсе, а сани американских горок.
– Оставайтесь в лимузине, – произнес Анри, надевая шляпу. Его голос сделался для меня вдруг невероятно громким и отчетливым. Я вслушивалась в каждое слово, в каждый звук, произносимый Жаке. – Я вас найду, – закончил этнограф.
Он нас найдет!
От ужаса я не могла пошевелиться. Элементы мозаики последних событий сложились в зловещую картину.
Анри и начальник охраны спешно вышли из кабинета. Я ошеломленно проводила взглядом черную шляпу на голове француза.
Неужели примерный этнограф Анри Жаке и есть тот человек, который инструктировал лысого убийцу Чиву?!
Невозможно поверить!
Но все сходится. Анри Жаке отлучался из зала как раз в тот момент, когда я, заляпанная икрой, наткнулась на подозрительную парочку в коридоре. Представилось, как он говорит Чиву: «Я подниму занавес экспозиции, все будут хлопать, и ты прирежешь спокойно моего старого друга!»
