Антон Корнилов - Пастухи чудовищ
Вновь бахнула входная дверь. На этот раз бандосов было двое. Давешний, с оспинами на лице, и еще один, невысокий, в добротном пуховике, примечательный тем, что вместо правого уха у него торчали какие-то коротенькие багровые лоскутки. Этот одноухий держался очень уверенно. Войдя последним, он с видимым раздражением толкнул в спину впереди идущего собрата по ремеслу, чтобы тот пошевеливался быстрее. Бандос с оспинами чуть не упал.
– Ну? – коротко и зло осведомился одноухий.
Бандос в кожанке потоптался на месте, оборачиваясь вокруг своей оси, развел руками и растерянно проговорил:
– Сам же видишь…
– Проверь везде, – приказал одноухий.
Бандос торопливым шагом направился к низкой двери, за которой, судя по уловимому аж с самого порога запаху, располагалось отхожее место. А одноухий тем временем призывно гаркнул:
– Хома!
Из кухни выбежал шалманщик, вытирая на ходу руки о фартук, из-за обилия разноцветных пятен напоминавший географическую карту.
– Где они? – спросил одноухий.
– Кто? – округлил глаза шалманщик.
– Как «кто»? Эти… Которые вошли – где?
Бандос в кожанке выбрался из туалета и рысцой просеменил за спиной у шалманщика на кухню.
– Никто не входил, ты чего… – покрутил головой Хома.
– Что значит «никто не входил»? – зловеще понизил голос одноухий, медленно и пружинисто идя к стойке. – Что значит «никто не входил»?!
Шалманщик Хома попятился. И наткнулся спиной на вышедшего из кухни бандоса в кожанке, который сообщил одноухому:
– На кухне тоже никого…
Стрелок с аппетитом ел борщ. Буров, даже не обмакнувший своей ложки, сидел, прилипнув задницей к стулу, пялясь то на спокойного длинноволосого, то на бандосов. К этому времени две вещи кое-как втиснулись в его сознание: бандосы, находящиеся на расстоянии в несколько шагов от них, в упор их не видят, и виной этому странному явлению, скорее всего, его длинноволосый сопровождающий.
Одноухий приблизился к стойке, мазнул пальцем по подносу и предъявил тот палец, с которого капнула розоватая влага, шалманщику.
– А это что? – с нехорошим присвистом поинтересовался одноухий. – Ну-ка, иди сюда… Это что?
Хома осторожно понюхал палец. И в полном недоумении прошлепал губами что-то невнятное.
– Ты же им подавал сейчас, падла! – констатировал одноухий.
– Я? Кому?
Одноухий скрипнул зубами. Стремительно перегнувшись вперед, он схватил здоровенного шалманщика обеими руками за крутой загривок и рванул на себя и вниз. Хома, впечатавшись лицом в дощатую поверхность стойки, распрямился, секунду обморочно покачался всем телом вперед-назад, фонтанируя кровью из перекосившегося набок носа, и обрушился на пол, скрылся за стойкой.
– Пошли, – сказал одноухий, мотнув головой бандосу в кожанке, – фура-то на месте…
– Там замки такие… – поскучнел тот.
– Какие замки! Автогеном бочину вырежем – всего и делов.
Тут Буров не удержался, вскочил, со скрипом своротив стул. Оба бандоса молниеносно обернулись к нему. В руках у одноухого тускло блеснул револьвер. Второй, с оспинами на лице, проворно вытащил из-за спины обрез охотничьей двустволки.
У Бурова горло стиснуло от мгновенного испуга, когда он понял, что натворил.
– Ах ты ж, тварь… – заскрипел одноухий, поднимая револьвер.
– Вы чего тут делаете, мужики? – вдруг спокойно осведомился стрелок, облизывая ложку.
Буров прямо-таки физически почувствовал, как струны вцепившихся в него взглядов ослабли и растаяли, – это стрелок безо всяких видимых усилий перехватил внимание бандосов.
– А?.. – вопросительно произнес одноухий.
– Там братва ваша на тачанах в грязюке завязла, с места сдвинуться не могут, а вы тут титьки мнете! – повысил голос длинноволосый. Он говорил так, будто и на самом деле был искренне возмущен поведением собеседников.
– Так мы… это… – неловко тиская в руках обрез, пробормотал мужик в кожанке, – мы тогда пойдем, ага?
Одноухий, не отводя растерянных глаз от стрелка, поспешно затолкал револьвер в карман.
– Пойдем, да? – попросился и он.
– Конечно, идите, – разрешил длинноволосый.
Бандосы бросились к двери, попытались протиснуться в нее одновременно и ненадолго завязли. Мужик с изуродованным оспой лицом освободился первым, потеряв при этом свой обрез.
– А ты чего встал? – спросил стрелок у Бурова, когда за бандосами громыхнула, закрывшись, дверь. – Доедай борщ, пока не остыл окончательно. И поехали отсюда. Жалко, яичницы мы, кажется, не дождемся, – заметил он.
Из кухни явственно пахло горелым.
Буров опустился на стул. Посмотрел на тарелку, борщ в которой подернулся пленкой жира. Есть ему уже совершенно не хотелось.
– Так вот ты из каких, значит… – проговорил он.
Стрелок улыбнулся:
– Из каких?
Во дворе громко забубнили в несколько голосов.
– Из таких, – сказал он длинноволосому. – Как вас там называют? Брахманы?..
– Брахманы, – согласился стрелок. – Или шептуны. Или лобстеры. Кому как нравится.
– Лобстеры? – удивился Буров. – Не слышал.
– Это от ЛОПС, – пояснил стрелок. – Лица, обладающие паранормальными способностями. Официальное наше именование, так сказать.
– Понятно…
Буров замолчал, не зная, что еще спросить. Во дворе опять кто-то завопил. Буров вздрогнул:
– Чего они там орут-то?..
– Не верят, – сказал длинноволосый, – что в грязи завязли и выбраться не могут.
– И как же теперь? – забеспокоился снова Буров. – Этим-то двоим ты глаза отвел, а остальные?
– Удивительное существо – человек, – усмехнулся стрелок, потягиваясь. – Способен поверить всему, что ему скажут, факт. А я – уж не сомневайся – умею убеждать. Хоть лично, хоть через посредников. Ты будешь доедать или нет?
– Что-то не хочется…
Когда они спустя несколько минут вышли во двор, им открылась следующая картина: бандосы, облепив один из пустых джипов и сзади и спереди, натужно пыхтели, стараясь сдвинуть его с места. Трехтонный автомобиль не поддавался. Наверняка по причине того, что был толкаем одновременно в двух противоположных направлениях и с одинаковой примерно силой.
– Навались… братва!.. – задыхаясь, покрикивал одноухий. – Еще немного… осталось! Сейчас… пойдет!..
Уже в кабине Буров придумал, что ему еще спросить у длинноволосого:
– А чего ж ты в стрелки подался? Теперь таким, как ты, раздолье. Хочешь – на правительство работай, хочешь – вот на таких. Бабок в десять раз больше поднимешь, чем контора-то платит.
– А я уже работал, – просто ответил тот. – И на тех, и на этих. Бабки, брат, – это не главное… А с тобой мне просто по пути было.
Смысл сказанного дошел до Бурова только через четверть часа.
– Не понял! – воскликнул он. – Так ты что же, не от конторы?
– Нет.
– А где… тот, которого мне контора назначила?
– Дома. Отпуск отгуливает. Да не переживай! – рассмеялся длинноволосый. – Я ему отпускные неплохие подкинул, не обидел. Да и тебя не обижу за то, что помог добраться, куда надо.
Буров тоже усмехнулся.
– А как тебя зовут? – поинтересовался он еще, почему-то думая, что ответа не получит.
Но длинноволосый ответил сразу и охотно.
– Макс меня зовут, – сказал он.
Губан лежал, неудобно подоткнув под себя ноги, неподвижный и бледный; рот его был распахнут, точно в изумлении, и в щелочках между неплотно прикрытыми веками тускло отсвечивали белки закатившихся глаз. Мы с Дегой метались вокруг него, под нашими ногами со звонким грохотом перекатывались кастрюли с мисками, и от этого грохота тесная моя кухонька, казалось, раскачивалась, как колокол. Я бил Губана по щекам, щипал его за безжизненно болтающиеся руки, Дега плескал ему в лицо водой из кружки.
Когда Губан наконец пошевелился и со стоном открыл глаза, я аж рассмеялся от облегчения. Пронесло!
– Голова… болит… – было первое, что сказал Губан.
– Напугал, чтоб тебя… – выдохнул Дега. – Дурак мясистый!..
Все случилось так неожиданно, что мы в первый момент ничего даже и не поняли. Посудная полка, висевшая высоко на стене, вдруг сорвалась с одного шурупа, тюкнулась одним концом в крючок для полотенец, что был привинчен ниже, и вся посуда по образовавшейся наклонной плоскости заскользила вниз и начала хаотично рассыпаться по полу, друг за дружкой рикошетя от бритой головы Губана, который под этой полкой как раз и сидел. Кастрюли и кастрюльки, миски и кружки в порядке строгой очередности лупили Губана по кумполу, а тот только ойкал и хлопал глазами, не догадываясь сдвинуться с места. Последним финишировал казан. Хороший такой казан, чугунный, на десять литров, с закрепленной в закрытом положении массивной крышкой. После того как он соприкоснулся с губановским затылком, наш кореш побелел, закатил глаза и свалился на пол…
