Дмитрий Матяш - Изоляция
Да, блин. Несет меня, однако. Хотя чему тут удивляться? Все, что происходит сейчас за стенами моей квартиры, не испрашивая разрешения, превращает кого угодно — неважно, инфицированного или нет, — в психического калеку. Выламывает стопоры, которые всю сознательную жизнь сдерживали рефлексы спрятанной глубоко внутри звериной сущности. А сама сущность, что досталась стаду хомо сапиенс от прародителя почти не изменившись, прорывается к свету. Вместе со всем тем, что долгие годы хранилось в глубокой генетической закупорке.
У меня, наверное, тоже случился прорыв звериной сущности. Просто стопоры еще не окончательно слетели, кое-что сдерживают, и это не дает мне окончательно потерять голову. И хоть я прохожу мимо осевших у стен трупов уже с некоторым безразличием, мой уровень озверелости еще не позволяет вырвать у ребенка банку консервов. Я еще не стану душить старушку за очерствелый кусень ржаного хлеба. Хотя знаю, да куда там знаю — уверен — в совсем скором времени это будет неизбежно.
Главное, чтобы не сейчас. Чтобы как можно дольше оставаться человеком.
Один мой знакомый, у которого подхватили «африканца» сначала сын, а потом жена, умершая двумя неделями позже, вчера убил девушку прямо перед кассами в супермаркете. В напрочь вычищенном магазине ей удалось наскрести полсумки испорченных продуктов — скудную добычу, которую она, разумеется, не захотела отдавать по первому же требованию очкастому, лысоватому менеджеру. В ходе возникшей ссоры она ему щеку расцарапала, а он ее припасенным молотком меж глаз ударил.
Я видел эту сцену своими глазами. И знаете, что было в ней сквернее всего? Нет, не само убийство, даже беря во внимание тот факт, что совершено оно было с крайней и совсем неоправданной жестокостью. А то, что остальные «посетители» супермаркета, не считая нескольких пожилых женщин, даже не вздрогнули. Меркантильная, призрачная возможность отыскать в бескрайнем море картонных ящиков пачку «мивины»[7] их интересовала больше. Девушку убивают? Не наши это проблемы. Для этого есть «вованы», «спецназовцы», «менты»… Наши начнутся завтра, когда детям дать жрать будет нечего. А сегодня — пусть делают, что хотят. Главное, чтоб нас очкарик херов не трогал, если не хочет лечь рядом со своей непокорной жертвой. И вовсе не воротит нас от вида разлитой по кафелю крови. Привыкаем, малыш, привыкаем. Скоро еще не такое видеть будем. Скоро покажут люди, на что способны и как далеко ушли от неандертальца.
Наглотавшись утреннего воздуха, в котором смог смешался с трупной вонью, наслышавшись отдаленных криков людей и наглядевшись на черные столбы дыма, тут и там вздымающиеся в небо, закрываю окно. Подхватываю двумя пальцами «Джека» и тащусь на кухню. Знаю, но все же пробую — а вдруг? Хрена. Газа нет. Воды?.. Даже не приближаюсь к крану — барашек отверчен на всю. Была бы, уже текла. Делаю пару больших глотков из бутылки. Горькое дерьмо огненным водопадом стекает в желудок. Так вроде думается легче, когда спирт в мозг попадает.
Соседи сверху орут. Как всегда по утрам. Ссорятся, над заболевшими родственниками плачут, из-за умерших с ума сходят. Мне, эгоисту законченному, их вроде как не понять. У меня-то детей нет. И жены, к счастью, тоже. Вона как тетя Вера своего мужа пилит — разве тут решишься жениться когда-нибудь? Что главное, оба с иммунитетом. Но тетя Вера считает, что дядя Леня редкий болван, потому что еще в мае нужно было в Россию ехать, когда кордоны не были закрыты. А он, помнится, еще донедавна убеждал ее, что все это — мыльный пузырь и что правительство снова собирается поиметь нас, как в две тысячи девятом Мисс Говорящая Плетенка, впарившая спасительное «Тамифлю» больным «смертельно» опасным а-аш-один-эн-один по заломистой цене.
Теперь уже дядя Леня преимущественно молчит. Изредка огрызается. Да я все его контраргументы наизусть выучил. Слышал их пьесу вчера. Да и позавчера ее транслировали. Ох, сирены за окном были лучшим им аккомпанементом…
И вас с добрым утречком, шановни соседи.
Уж не знаю, спирт ли подействовал или так я поумнел, но кое-что вдруг сразу же прояснилось. С квартиры надо сваливать — вот до чего я додумался. Да, ремонта я не закончил и кредит еще не полностью выплатил, но, верняк, гостей мне больше не принимать. И коллекторы вряд ли названивать станут. Если не совсем мозгами повредились.
Надо уходить. Брать то, что может пригодиться при теперешних условиях, и — айда, в сказочные места, где после себя можно смыть (или зарыть, на крайняк, а то выбрасывать в окно как-то надоело) и до воды недалеко будет. Эвакуация? Думаете, нужно было все-таки попытаться свалить вместе с остальными, у кого «отрицательная реакция»? Не смешите. Вы видели, что творилось на тех пунктах санконтроля, что устроили русские? Хотите, чтобы я в десятикилометровой очереди тоже стоял? Чтоб кашлянул неаккуратно, и бабы ногами запинали, как пса поганого? А даже, скажем, повезло — прошел контроль. Вывезли. И что? Думаете, в квартиры городские подселят? С зараженных зон — да в Москву? Или в Питер? Курс реабилитации назначат, социальными выплатами обеспечат, работу дадут? Как же, держи карман шире. А к бурым медведям не хочешь? Чтобы загнали, как стадо маралов, куда-нибудь в непролазную тайгу, шалаши разбили — типа стана обустроили — и провианта на пару месяцев оставили. А дальше, как хочешь, так и живи. Хоть вообще в яму ложись и смерти жди. Думал, ты нужен там кому? Хрен угадал. До ближайшего населенного пункта верст двести, но и туда коли сунешься — сразу без головы оставят. Если не спецы, которые следить за неподвижностью «эвакуированных» будут, то местные, которым даже столь отдаленное соседство с лихорадочными хохлами вообще не всласть.
Вот тебе и вся эвакуация.
Так что спасибо за предложение, но я уж как-нибудь здесь пересижу. А подхвачу «африканца»… Что ж, видать, судьба такая. Знаю, что нужно сделать тогда. Уже давно решил. Чтоб быстро и безболезненно… Но об этом давайте как-нибудь потом, когда потребность возникнет.
Поразмыслив, что мне может пригодиться, кидаю в рюкзак жмут сменного белья с мыльно-брильными принадлежностями, затем беру со стола охотничий нож, который мне подарил на далекое двадцатилетие, так уж случилось, мой враг. Что-то он там, смуглолицый сын гор, смыслил в уважении к недругу и умении проявлять учтивость даже во время раздора, но мне на все эти понятия было наплевать. Я принял подарок и, как теперь выяснилось, не прогадал. Нацепив ножны на пояс обрезанных на коленях джинсов, его можно было таскать под рубашкой почти что без палева.
Все остальное, что оставалось в моей двухкомнатке, было совершенно бесполезно: еды там не сыщешь даже на зуб, а на все эти ноуты, плазмы и прочее барахло можно смело махнуть рукой, нынче им грош цена в базарный день.
Мысленно прощаюсь со своим диваном, помимо воли вспомнив некоторых самых ярких цыпочек, с которыми на нем приходилось развлекаться. Ну и сволочь же я. Мог бы хоть одной позвонить (еще когда телефон работал), спросить как дела, может, если с иммунитетом норма, то как-нибудь…
Да ладно, что упущено, то упущено.
Напялив на лицо пропитанный спиртом белый «намордник», выхожу на площадку и захлопываю за собой дверь. Ох, ну и вонища в подъезде! Никакой респиратор не спасает. Живые в этом доме делят жилплощадь с мертвыми, и число последних, запертых в своих квартирах, с каждым днем только увеличивается. Я жил на седьмом, у меня были хорошо задраены двери и окна, и только это меня спасало.
Спускаюсь, прикрывая белую мордашку респиратора ладонью. По пути начинаю оценивать все преимущества владения бутылкой «Джека Дэниелса». Забыл, дырявая моя башка. И хоть в приметы не верю, а возвращаться за пойлом не буду.
Слава Богу, я покидаю этот морг.
Уверен? Точно покидаешь?
Снаружи послышался гул приближающихся машин. Они въезжали во двор с западной стороны. Четыре грузовика проехали к дому прямиком по детской площадке. Через песочницы, по скамейкам — типичная демонстрация того, как сброд, одетый в армейскую одежду, собирается поддерживать порядок.
«Доги», ясен перец.
Остановившись на площадке между вторым и третьим этажами, выглядываю через окно. Итак, две труподавилки — в прошлом обычные мусоровозы, два армейских «Урала», наверняка с солдатней и санитарами, командирский «УАЗ».
Твою!.. Разворачиваются, встают прямо перед подъездом. Вяло выгружаются солдаты анархии. Санитары в латексных костюмах, вояки в черных формах и резко контрастирующих белых респираторах. Рыл тридцать, целая рота, мать ее. Прочешут не только обе наши девятиэтажки, а и близстоящие дома. Санитары-то понятно, чистку проведут, трупы вынесут, живых в журналы свои запишут, а солдатье, пока в каждую квартиру не заглянет и по кухне-кладовке не пошнарит, не уйдет. Крысачи сраные. Нас еще щемить будут.
