Олег Дивов - Вундервафля
– Ну не для себя же, – Бенни криво ухмыляется. – Значит, ты полностью в курсе… Дед сказал, что – да, но не объяснил, насколько.
– Кое-кто из дипломатического ведомства считает, что тебе с такими талантами надо было служить в разведке.
Бенни пожимает плечами, и тут настает моя очередь делать большие глаза. Я все-таки актер и многое вижу. Зацепила его эта фраза. Ладно, плевать.
– Бенни, за что ее вышибли?
– Она научилась врать.
– Мать твою… – не выдерживает Манга.
– Да я сам офигел, – хмыкает Бенни. – Она очень талантливая.
– Доэкспериментировалась? Эх вы, грамотеи ученые…
– Если бы. Смотри, как было… – Бенни глушит двигатель, выходит из машины и садится на капот. Заметно, до чего он измотан.
– Концепцию лжи «мишки» понимают как никто. Но на себя они эту концепцию никогда не примеряли. С их телепатией это бессмысленно, они же видят друг друга насквозь. Они способны молчать, и только, молчать даже мысленно, но врать… Им просто ни к чему. У них и так все прекрасно. Ну, им так казалось. Потому что до встречи с землянами они не имели дела с массированным враньем. Они работали с непониманием, нежеланием договариваться, разницей в культурных кодах… Да, это все подкреплялось ложью так или иначе. Но тут они впервые увидели тотально лживую цивилизацию, запутавшуюся в самообмане. И две страты: правители, которые врут, и народ, который ненавидит правителей за то, что те врут. Но стоит человеку из нижней страты пролезть в верхнюю, он принимается врать изощренно и виртуозно. А главное – мы правила игры меняем ежеминутно, и верить нашим обещаниям нельзя. Как с такими чудовищами разговаривать, непонятно. Как их вписывать в сложившуюся систему отношений – черт знает. А мы же лезем во все дырки, мы чего-то хотим, мы молодая цивилизация, у нас период экспансии. И мы брыкаемся, не желая признавать правила общежития. Нас, таких диких, в конце концов и прихлопнуть могут… Я не шучу, если всех вконец запугаем – могут. Та ахинея, которую несут наши политики, – ее ведь принимают за чистую монету. Нас уже реально побаиваются, и многие откровенно рады, что мы пока летаем плохо и недалеко. В общем, с нами что-то надо делать, и «мишки» как профессиональные посредники вдруг оказываются крайними. От них все хотят, чтобы они нам объяснили: в глубокий космос не пускают мошенников, там надо соблюдать договоренности и работать сообща. «Мишки» лихорадочно ищут решение, не находят его – и не найдут, я уверен, никогда, мы сами раньше справимся… Но по ходу дела они начинают обсасывать земную концепцию дипломатии. У нас все манипулируют всеми. А почему бы, собственно, не начать манипулировать нами, раз мы такие умные? Обратить наше оружие против нас – ради благого дела, разумеется. Но для этого «мишкам» надо научиться врать. И старейшины обращаются к способной молодой исследовательнице – попробуешь? Мы просто хотим поглядеть, будет ли из этого толк… Она изучет вопрос несколько лет, тренируется в Москве, в этом вселенском центре лжи. Она действительно очень способная. Тут мало знать психологию и физиологию двух очень разных рас, требуется еще и недюжинный актерский талант. Она разрабатывает примерную методику – и пробует. У нее получается. Я обо всей этой фигне ничего не знаю: она просто мне не говорит. И три дня назад она демонстрирует старейшинам вранье на всех уровнях: вербально, моторикой и телепатически. Последний момент просто убивает старейшин. Им и первые два не понравились, но врать самому себе в мыслях – то, что на Земле умеют даже подростки, – это для них страшнее, чем для нас питье крови невинных младенцев. С перепугу дедушки приказывают все данные стереть напрочь, сам вопрос забыть, будто его и не было, а единственного носителя чудовищного умения – нейтрализовать. Чтобы, не дай бог, он еще кого не обучил, а вдруг тому понравится, и волна дальше пойдет, это же для «мишек» полный крах. Убить на месте Урсулу нельзя, не положено, значит – изгнать. Перед ней даже извинились. Мы, говорят, виноваты, прости нас. Но ясно, что ей хана. Загрызут не сегодня, так завтра… Она приходит ко мне, плачет. Не видел, как «мишки» плачут? Я тоже не видел до того дня. Думал, сердце разорвется. Этот плач сымитировать невозможно – чисто физиологический процесс, вроде предсмертного крика у наших зайцев. И, значит, она сквозь слезы говорит: «Да я бы сама сдохла, раз все так плохо, только мне сейчас нельзя…»
Бенни смотрит на часы, зачем-то глядит в вечернее небо – а я и не заметил, как солнце к закату клонится.
– Ты чего? – спрашиваю.
– Чего-чего, боюсь, вот чего. Всего боюсь. Отходняк у меня.
– Может, останешься до завтра? – осторожно спрашивает Манга. – Давай я скажу, чтобы в гостевом домике постелили, как раз один еще свободен. Хоть поспишь на свежем воздухе, на тебе же лица нет. Тут знаешь как спится? Погоди, я сейчас…
– Нет, спасибо, я поеду, пока Дик с Аланом не вернулись. Вы поймите меня правильно, я не могу с ними говорить, сил не осталось, да и нежелательно это.
– Пока не забыл… Алан давно хочет тебе позвонить, но не хочет навязываться. Что-нибудь сказать ему?
Бенни забавно хлопает глазами от неожиданности.
– Через полгода, – говорит он наконец. – Конечно, конечно, я буду очень рад, так и передай ему. Но только через полгода. Мне сейчас лучше исчезнуть из-за всей этой истории, я буду просто недоступен. Ничего, ребята, продержаться надо шесть месяцев, а там все переменится.
– Почему?
– Потому что Урсула беременна, идиот! – шипит Манга. – Как ты не понял еще?
– Елки-палки… – только и говорю я.
– Будет двое или даже трое «мишек» с земным гражданством.
– И с фамилией – гы-гы! – Нордин!
– У шведов фамилия по матери дается.
– Для этого надо родиться в Швеции, – авторитетно возражает Манга. – А потом, фамилия матери все равно Нордин!
– Вот я попал! – говорит Бенни.
И мы впервые за последний час, а то и больше – смеемся.
Двое или трое «мишек», которых не выгонишь с планеты. Существа, которые не будут врать, а мама их не научит. Маленький шажок одного человека – и гигантский скачок всего человечества. Теперь нашей семье есть чем заняться на столетия вперед. И огребать за это по полной программе. По головке-то не погладят, ой не погладят.
Оказал нам Бенни поистине медвежью услугу. И деваться некуда.
– А знаешь, почему она попросила меня о помощи? – говорит Бенни. – Ситуация вроде безвыходная, и она приходит ко мне. Держи челюсть обеими руками, артист. Эта «мишка», научившаяся врать, обращается не к землянину-пройдохе, который всех надует и таким образом спасет ее детенышей. Вообще наоборот! Она сказала: «Я знаю, ты из семьи, где люди похожи на нас, где не лгут!»
Против его ожиданий, ронять челюсть я не собираюсь.
– Ну, шикарная манипуляция, – говорю.
– Ты так думаешь? – Бенни настораживается.
– Ты за ушами ее следил?
– Она плакала! – говорит Бенни строго.
– Она не добавила что-то вроде: «Вам же приятно будет растить маленьких пушистых медвежат? Они такие хорошие, когда маленькие! Такие плюшевые!»
Бенни отчетливо бледнеет и молча лезет в машину.
– Тебе надо как следует обдумать это все, да? – успеваю я бросить ему.
Дорожка тут песчаная, машина поднимает небольшую пыльную бурю, мы чихаем и плюемся.
– Вот ты сволочь-то! – говорит Манга восхищенно.
– Чего я сволочь? Мы же не врем! Я ему все как на духу высказал… Лишь бы он теперь не врезался от избытка чувств, спаситель человечества…
– Послу-ушай, – тянет Манга, голос у нее садится, и она вдруг прижимается ко мне. – Но ведь нам приятно будет растить маленьких пушистых медвежат?
Это до такой степени не игра, что я отвечаю совершенно искренне и немного раньше, чем успеваю подумать:
– На хрена нам с тобой медвежата, мы что, не можем своих нарожать?
Занавес падает: это Манга пробивает мне снизу в подбородок и, вероятно, глумится над моим трупом, но таких подробностей я уже не вижу.
Прихожу в себя лежа под одеялом в гостевом домике, весь заплаканный. Надо мной сидит убитая горем Манга, ревет в три ручья из своих нечеловечески огромных глаз и причитает:
– Прости меня, Гришенька, дуру пьяную, это я на нервной почве, я же бесплодная, у меня яйцеклеток не-е-ту…
– Да иди ты, – говорю, – в пень со своими яйцеклетками, что стряслось-то?
– Это я тебя уда-а-ри-ла, любимый мой, ненаглядный… Из-за ме-две-жа-ат…
«Час от часу не легче, – думаю. – Какие, блин, медвежата? Кто-то здесь окончательно рехнулся. Задолбала наша веселая семейка, идиот на идиоте: один с крыши падает, у другого социофобия, третий сыну родному позвонить боится, а у этой вон медвежата – пора валить отсюда подальше на гастроли! Правда, от Манги я все равно никуда не денусь, я же ее люблю, она со мной поедет, значит, с медвежатами надо разобраться: о чем ты, милая Хитоми?» Тут Мангу совсем порвало, и последнее, что помню более-менее отчетливо – как молниеносно слетает с нее кимоно.
