Василий Головачев - Укрощение зверя
– Максим Валерьевич, задержись на минутку.
Максим, удивленный обращением – по отчеству его называли редко, – оглянулся.
Мужчины догнали его. Один постарше, с усами и седоватой бородкой, в длинном сером тулупе с меховым воротником, в шапке, второй помоложе, но тоже в летах, невысокий, крепкий, спокойный, внушающий удивительную уверенность и надежность. На нем была коричневая куртка с капюшоном и обычная кепка, открывающая уши. Только теперь Максим вспомнил, что видел его среди зрителей, наблюдавших спуски на зорбах.
– Кто вы?
– Добрый вечер, – поклонились незнакомцы, и тот, что был помоложе, добавил: – Меня зовут Георгий, я звонил тебе утром.
– Да, я помню, бабушка говорила… но я вас не знаю.
– Пройдемся? – мягким глуховатым басом предложил второй незнакомец. – Да ты не бойся нас, Максим Валерьевич, ничего худого мы не замышляем. А меня можешь звать Иннокентием.
– Я не боюсь… Иннокентий… э-э…
– Просто Иннокентий, – усмехнулся Георгий. – Или волхв Иннокентий.
– Волхв? – недоверчиво пробормотал Максим. – Вы не шутите? Волхвы же… это… из мифов…
– Нет, волхвы не миф. Просто власти не торопятся признать, что история ведающих мир людей не кончилась, намеренно искажают истинную информацию, задурили молодым головы с помощью средств массовой дезинформации. Хочешь знать правду?
Максим вдруг проникся терпеливой убежденностью и достоинством подошедших к нему незнакомцев, кивнул:
– Хочу.
– Тогда прогуляемся до твоего дома, покалякаем, если не возражаешь.
Они двинулись по улице, освещенной редкими фонарями, к дому Бусова.
Иннокентий заговорил первым.
Максим сначала больше присматривался к нему, пытаясь по речи, облику и поведению определить его некие «колдовские» качества, потом увлекся рассказом и с интересом дослушал историю Ведической Руси и волхвов, сохранивших древние знания и традиции в условиях тотального истребления древнерусской религии христианами.
– А дальше что? – воскликнул он простодушно, когда Иннокентий закончил.
Новые знакомые Бусова переглянулись.
– На первый раз достаточно, – сказал Георгий, пряча усмешку. – Если захочешь, наши беседы продолжатся.
– Я учусь в Архангельске…
– Не имеет значения.
– Но что вы хотите от меня? Ведь не просто так увидели меня и решили просветить.
– Ты правильно понимаешь ситуацию. Мы давно за тобой наблюдаем. Уж прости за откровенность. Ты хороший человек, еще не избалованный «благами» цивилизации, и у тебя есть одно неоспоримое достоинство.
– Молодость, что ли? – хмыкнул Максим.
– Голос.
– Ну и что? Я пою и собираюсь стать… в общем, буду петь в опере. Или вы хотите, чтобы я бросил?
– Ни в коей мере, – качнул головой Иннокентий. – Навпаки, мы хотим предложить тебе достичь вершин, которых достигают немногие.
– Это каких?
– Во-первых, мы можем помочь тебе овладеть «языком истины», на котором говорили наши предки, языком жизни, языком Природы, который позволит тебе говорить с ее Духами и понимать язык животных и леса.
– Сказки!
– Вовсе нет, и ты это узришь и оценишь. Во-вторых, мы научим тебя петь не только языком и горлом, но и всем телом, что намного усилит энергию твоего воздействия на людей и на мир вокруг.
– Как это можно петь телом? – усомнился Максим, зябко пряча кулаки в карманы полушубка; мороз к вечеру усилился.
– А вот так, – проговорил волхв, и внезапно фигура его стала зыбкой, туманной, над головой заискрились иголочки инея, а затем зазвучала песня, всего две фразы, которые буквально потрясли всего Максима! У него замерло сердце и воздух застрял в легких – от восхищения и радости, настолько чарующ и красив оказался волшебный голос Деемудра.
Замигал и погас фонарь возле дома, словно стыдясь своего бледного света.
В округе залаяли собаки.
Максим выдохнул клуб пара, прошептал:
– Ух ты! Круто!.. Только я ничего не понял…
– Это Дэванагари, – сказал Георгий, – «язык богов». Иннокентий пожелал тебе здоровья и удач.
– А еще раз?
Мужчины обменялись улыбками; Максим почему-то хорошо видел их в слабеньком отсвете окон дома на снегу.
– Ты и сам сможешь петь так же, даже лучше, если проявишь терпение. Твой дар выше моего.
– Вы не шутите?! – Максиму стало жарко. – Тогда я попробую. Только я уезжаю завтра…
– Тебя найдут наши ученики, начнешь заниматься с ними.
– А вы разве не будете меня учить?
– Я присоединюсь позже, – пообещал волхв.
– Спасибо!
– Не повторяй слепо это христианское слово, оно означает – «спаси бог», а нас ни к чему спасать. Лучше говори – благодарю.
– Спа… благодарю, – проговорил сбитый с толку Максим.
– А не за что еще. Проявишь свои способности, поднимешься на горку, тогда и поблагодаришь. Думай, отрок, тебе есть куда идти. Прощай пока.
– До свидания…
Последние слова Максима повисли в воздухе. Волхва и его спутника уже не было рядом, они исчезли, словно растворились в воздухе.
Максим потоптался по скрипучему снежному тротуару, озираясь, подумал, уж не пригрезилась ли ему встреча с носителями русской традиции, как называли себя незнакомцы. И словно в ответ на его мысли фонарь на столбе вспыхнул ярким светом, разгоняя ночную тьму.
Глава 6
Громов
Лежачего не бьют, а терпеливо дожидаются, когда он встанет.
Эту шутку Антон Громов припомнил, с трудом поднявшись утром, чтобы идти на работу. Доплелся до ванной, прополоскал рот, хотя лучше не стало: во рту сохранились особый шершавый запах и горечь, характеризующие состояние похмелья. Вчера он с кем-то снова пил пиво, потом какую-то бурду, остальное осталось за кадром. Добирался он до дома, а точнее, до съемной квартиры, которую делил с одним белорусом, подрабатывавшим в Костроме на стройке, уже на автопилоте. Вспомнилось еще одно ироническое изречение: реальность – это иллюзия, вызываемая отсутствием алкоголя.
Криво улыбнувшись, Антон поскреб пальцем двухдневную щетину на щеках и решил не бриться. Дрожали руки. И вообще не хотелось жить.
Петро Дмитрич, сосед, уже ушел. Он вставал рано, а приходил поздно, работал как вол, не жалея сил, чтобы вернуться в Гомель с приличной суммой денег. Антон даже ему иногда завидовал, так как этот спокойный уравновешенный человек имел цель в жизни. В отличие от Громова.
Доев вчерашний салат из одуванчиков и крапивы, Антон запил завтрак чаем с черствым хлебом, собрался кое-как и поплелся на рынок, где подрабатывал грузчиком у одного из коммерсантов, имевшего три продуктовые палатки.
Так он жил уже почти год, уйдя из семьи, оставив жену с детьми в Москве, хотя причина развода так и осталась ему непонятной. Ну, стал выпивать с друзьями, ну, стал задерживаться допоздна на работе; тогда он еще служил в частном охранном предприятии БОКС. Разве за это разводятся? Но Валерия рассудила иначе, подала на развод, и он ушел. Жалел ли об этом? Да, безусловно. А силы воли на то, чтобы вернуться и покаяться, начать новую жизнь, не хватало. Так и жил по инерции полубомжом-полуалкоголиком, от зарплаты до зарплаты, спуская деньги на выпивку, не имея возможности даже купить себе приличный костюм. И зимой, и летом ходил в одном и том же – в застиранных джинсах и джинсовой куртке. Бывший инструктор ГРУ по рукопашному бою. Бывший сотрудник БОКСа. Бывший друг Ильи Пашина, ставшего не то философом, не то рыцарем-джедаем (ха-ха), забывшим о существовании Антона Громова. Бывший муж изумительно красивой женщины Валерии Гнедич. Ну, и бывший отец двух дочурок, двух – и трехлетнего возраста.
Дверь захлопнулась, как всегда, со звуком выстрела.
Пружину надо поменять, мелькнула привычная, не раз всплывавшая мысль.
Он сделал шаг, голова закружилась.
– Осторожно, грузчик, – пробормотал он сам себе. – Шутки кончились, началась лестница.
Антон Андреевич Громов действительно не знал причин частых ссор и развода с женой. Случайным приятелям он говорил: умопомрачение нашло… Соглашался, когда ему объясняли, что есть женщины, люто ненавидящие пьяных, а его жена – из таких. На вопрос же: с чего он запил? – отвечал тем же: умопомрачение нашло, морок попутал, сглазил кто-то, наложил проклятие. О том, что это так и есть, он не думал. Мысли привычно тонули в алкогольной эйфории, и жизнь катилась вниз по накатанной колее, не встречая сопротивления воли. Если это бездумное существование можно было назвать жизнью.
Иногда он ложился спать трезвым, и это было хуже всего. Потому что в голову начинали стучаться воспоминания и мысли о покаянии, мечты о возвращении к семье, желание завязать с паскудной одинокой жизнью и стать человеком, которого все уважают. Но, промучившись таким образом ночь, наутро он находил способ опохмелиться, и все возвращалось на круги своя. Мечты казались несбыточными, а встреча с Валерией и вовсе недостижимой.