Барон - Владимир Сергеевич Синицын
Лицо Михи вытянулось от удивления, такого оборота он ну никак не ожидал. Первым засмеялся Мео, а уж за ним и все остальные, не удержался и сам барон. Смотря на смеющихся, первой улыбнулась Лиффе, а за ней стали смеяться и парни. Напряжение прошедших суток наконец-то нашло выход в виде истерического смеха. Успокоились они минут через пять, и Миха, улыбаясь, произнес:
– Ну а куда я денусь, приму, конечно!
И все снова рассмеялись, на этот раз без истерики.
Глава 16
Миху накрыла ностальгия… Хотелось домой, в Н-ск, в свою хрущевскую однушку. Хотелось пюрешечки с котлеткой, дивана и пива! А телик! Как же это было все давно?! В «другой» жизни! И хотелось просто тупо в него пялиться и не понимать, о чем он там вещает, и хлебать пивко. Постоять на балконе и покурить… Да просто поболтать с соседом ни о чем, типа как же хреново нам всем тут живется… Скорей всего, это защитная реакция организма на очень быструю, скоростную новую жизнь! Столько событий за столь малый промежуток времени… Ух! И Миха вспоминал свою такую далекую, другую, прошлую жизнь и просто пил. Пил, как настоящий бухарь, без закуси, и «планетарка» для этих целей была просто идеальна! Бутыль на полтора литра уже была наполовину пуста. В кабинете мощно орали динамики голосом Цоя:
Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен
Перемен!
Мы ждем перемен…
Миха кивал головой, качался в такт музыке и подпевал. А перед этим звучал Кипелов:
Я свободен, словно птица в небесах,
Я свободен, я забыл, что значит страх.
Я свободен с диким ветром наравне,
Я свободен наяву, а не во сне.
Надо мною тишина, небо, полное огня,
Свет проходит сквозь меня,
И я свободен вновь.
Я свободен от любви,
От вражды и от молвы,
От предсказанной судьбы
И от земных оков, от зла и от добра.
Миха бухал уже третий час, сидя в своем кабинете, один. Его никто не тревожил и не мешал.
Разговоры на кухне у деда с бабкой, тогда казавшиеся ему бессмысленной болтовней, сейчас стали, как ни странно, актуальными. Очень часто дед спорил с бабкой о том, что если убрать у военных зарплату, а ввести гособеспечение, то и люди поймут:
– Ты стране защиту, она тебе хорошую жизнь!
Бабка же, смеясь, доказывала, что все это такие же сказки, как тот же самый светлый коммунизм! Жизнь без денег невозможна! На что дед, вскакивая, возбужденно утверждал, что наши далекие предки тысячелетия жили вообще без поганых денег! И ничего себе так жили, хорошо жили…
– Да когда это было, – парировала бабка, – давным-давно и скорей всего неправда!
Миха в спорах занимал позицию арбитра, успокаивая не в меру разошедшихся стариков. Хотя иногда он принимал то сторону деда, то сторону бабки и не мог определиться тогда. А сейчас ему предстояло сделать то самое, как кажется, невозможное… баронство без денег… Хотя он прекрасно понимал – это нереально! И нервно хихикая, сам себе отвечал: а кто мне мешает просто попробовать, гы-ы.
Он с помощью нейросети мысленно управлял файлами сборника своей музыки, выбирая то одну, то другую мелодию или песню. А была там и народная, и эстрадная, и патриотические советские песни, и всего разного понемножку. Вот и сейчас Миха нашел папку с Зыкиной:
Мать – Россия моя,
С чем тебя мне сравнить?
Без тебя мне не петь,
Без тебя мне не жить…
Ты, Россия моя,
Золотые края,
Ты, Россия, родная, заветная,
За твою широту,
За твою красоту
Я люблю тебя,
Родина светлая!
Затем хлопнул полстакана «планетарки», а была она чуть крепче водки, градусов этак сорок пять, и пилась совсем неплохо. Кликнул другую песенку:
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга –
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течет моя Волга,
А мне семнадцать лет.
Сказала мать: «Бывает все, сынок,
Быть может, ты устанешь от дорог,
Когда придешь домой в конце пути,
Свои ладони в Волгу опусти».
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга –
Конца и края нет…
Было еще много в тот вечер выпито Михой, а еще больше прослушано песен и мелодий, и русских, и советских, и совсем не русских. Здесь, вдали от родной планеты, все воспоминания о ней были особо чувствительны, словно резали как по-живому. Но хоть и был Миха в стельку пьян, но понимал, что все связанное с ней, прошлой жизнью, безвозвратно потеряно. Да и возвращаться туда ему как-то совсем не хотелось. Разве что забрать оттуда пару десятков знакомых, а еще лучше деда с бабкой, если живы еще…
И он снова наливал и поднимал стакан за Родину далекую, и снова слушал то что-нибудь старенькое, по его меркам, то новенькое. Добравшись до дна полуторалитровой бутыли, Миха уснул в кабинете, развалившись на диване с пустым стаканом в руке.
* * *
Разбудил Миху выпавший из руки стакан, со звоном покатившийся по полу. Он сел и открыл глаза:
– Опять темно, – просипел Миха и добавил: – Свет.
На столе стояли две пластиковые бутыли, покрытые капельками «пота». Миха облизнул сухие губы и взял дрожащей рукой прохладную бутылку, крутанул пробку. Жадно глотая, он мычал от удовольствия, буквально вылакав все до дна, довольно улыбнулся и тихо произнес:
– Спасибо, моя девочка! – он знал, что прохладный напиток принесла именно Афра.
Открыв вторую бутылку с напитком, сделал пару глотков, облегченно вздохнул.
– Нейросеть, активировать функцию очищения организма, – произнес Миха и откинулся на спинку дивана.
Просидев минут десять неподвижно, он поднялся и, глотая из бутылки живительную влагу, отправился в туалет, по ходу выяснил время, 05:15, а вслух констатировал:
– А уже утро!
Выйдя из кабинки санузла, скинул комбинезон на пол прямо перед душем и вошел внутрь. Пятнадцать минут барахтаний и смены температуры водяной взвеси, и как будто и не было
