Владимир Ильин - Последняя дверь последнего вагона
Поэтому Татьяна и не может успокоиться до сих пор, и, когда она со мной, я чувствую себя так, будто меня просвечивают рентгеном.
Что ж, придется с этим смириться. Как и с противной манной кашей и прочими компонентами детского бытия.
В принципе, притворяться ребенком — не очень сложно. Надо лишь не забывать несколько простых вещей. Во-первых, всех взрослых следует называть либо по имени-отчеству, либо с добавлением слов «тетя» и «дядя». Во-вторых, надо проявлять интерес к любым предметам, которые могут быть использованы в качестве игрушек. И, в-третьих, время от времени следует ляпать какую-нибудь явную глупость, которая почему-то вызывает у взрослых, особенно у женщин, умиленные улыбки.
— Ну, давай, заканчивай завтракать, малыш, и будем собираться, — торопит меня Татьяна. — Нам же сегодня идти в детский садик, ты не забыл?.. — Протянув над столом руку, она ласково треплет мои мягкие волосы. — Ты соскучился по ребятишкам, Сашут?
Угу, думаю я, вспоминая свой опыт пребывания среди сверстников сразу после реинкарнации. Просто пылаю любовью к этим малолетним извергам. И особенно — к Борьке Савельеву с его лопаткой, которой он пользуется как инструментом для наставления синяков своим ближним.
Но иронию я, естественно, оставляю при себе, а сам глубокомысленно киваю.
— Ну и хорошо, — расплывается в улыбке Татьяна. — Тогда идем одеваться…
На улице тепло и солнечно. Трудно поверить, что всего через несколько дней этот великолепный, суетливый, беззаботный мир может перестать существовать.
И кто знает, может быть, вскоре на месте этих зданий образуется радиоактивная пустыня. Или нагромождения застывшей вулканической лавы. Или мутное море будет плескаться до самого горизонта…
А что станет с людьми, которые спешат сейчас по своим делам: кто — на заводы, кто — в больницу, кто — в школы и детские сады? Неужели этой крохотульке, старательно ковыляющей вслед за своей матерью, которая сама еще — молоденькая девчонка, дано испытать боль и смерть? Неужели вот этот серьезный мужчина с портфелем будет метаться среди горящих руин, пытаясь найти своих родных, погребенных под бетонными обломками? А вон той старушке, которая печально взирает в окно на мир, так и суждено погибнуть в полном одиночестве, потому что в минуту опасности все будут спасать себя и своих близких, а у нее не осталось — или не было вообще — ни мужа, ни детей, ни внуков?..
Перестань, приказываю я себе, спохватившись. Самое лучшее теперь для тебя — забыть об этом и старательно наслаждаться каждой минутой своего нового бытия. Конечно, полностью забыть о таком невозможно, но постарайся хотя бы не отравлять праздник жизни другим…
На пересечении нашей улочки с проспектом стоит киоск мороженого, а рядом с ним — информационное табло, непрерывно транслирующее новости со всего мира.
— Мама, — прошу я, повинуясь внезапному импульсу, — купи мне моложеное…
Вернувшись «домой», я совсем забыл, что уже «умел» выговаривать «эр». Решил, болван, изобразить дефект речи для пущей убедительности!.. Ну и переборщил. Хорошо, что «мама» отнесла это к последствиям моего «пребывания в лапах бандитов»…
Татьяна удивленно смотрит на меня. Наверное, настоящий Саша Королев никогда не просил мороженого по дороге в детский сад, но, видно, сегодня тот день, когда она готова исполнить все мои желания и прихоти:
— Хорошо, Сашут… Только постарайся не закапать шоколадом свою белую рубашечку, ладно? А то я потом ее не отстираю…
Пока Татьяна стоит в небольшой очереди к киоску, заботливо вцепившись в мою ручонку (наверное, несчастной женщине еще долго будет казаться, что главное — всегда держать свое чадо за руку, и тогда с ним ничего не случится), я изучаю новости на инфотабло.
И убеждаюсь в том, что ничего из ряда вон выходящего в мире не случилось. Нет ни единого сообщения, в котором говорилось бы о массовой реинкарнации, об угрозе Дюпона или о деятельности Раскрутки.
Значит, отпустив меня, Астратов посчитал, что благотворительность на этом может закончиться и мир не должен узнать о своей возможной гибели. Что ж, этого и следовало ожидать. Уж если смертельно больному человеку, по канонам медицинской этики, нельзя сообщать, что он обречен, то в отношении всего человечества это тем более никто не будет делать. И, наверное, даже если информация о надвигающейся опасности просочится на страницы газет и на экраны, то власть имущие будут с гневным возмущением опровергать «дутую сенсацию»…
Подожди, подожди, а это что?
«В РАМКАХ РЕГЛАМЕНТНОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ И ТЕКУЩЕГО РЕМОНТА СЕТЕЙ ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЯ… С НУЛЯ ЧАСОВ ДЕВЯТОГО ДО НУЛЯ ЧАСОВ ДЕСЯТОГО СЕНТЯБРЯ СЕГО ГОДА… НА ВСЕЙ ТЕРРИТОРИИ СООБЩЕСТВА БУДЕТ ПРЕКРАЩЕНА ПОДАЧАЭЛЕКТРИ-ЧЕСТВА… ДЕНЬ ДЕВЯТОГО СЕНТЯБРЯ ОБЪЯВЛЯЕТСЯ НЕРАБОЧИМ ДНЕМ В СЧЕТ ПЕРВОГО ВЫХОДНОГО ДНЯ ОКТЯБРЯ… ПРОСЬБА СОБЛЮДАТЬ ПОРЯДОК И СПОКОЙСТВИЕ… ЗАБЛАГОВРЕМЕННО ПОДГОТОВИТЬ СЯ К ОТКЛЮЧЕНИЮ, КОТОРОЕ БУДЕТ ПРОИЗВОДИТЬСЯ ВЕЕРНЫМ МЕТОДОМ… ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ ОБРАЩАТЬСЯ ПО „ГОРЯЧЕЙ ЛИНИИ“… КОНТАКТНЫЙ НОМЕР СВЯЗИ…»
Хм, вот тебе и первая ласточка. Девятое сентября — это день, в который Дюпон обещал уничтожить планету. Видимо, руководство страны посчитало необходимым принять дополнительные меры, чтобы избежать предстоящего теракта. По словам Астратова, некоторые эксперты придерживались мнения, что припрятанное взрывное устройство может быть активировано не автономным таймером, а посредством команды извне — через компьютерную сеть, например. Кроме того, если акция Дюпона направлена на то, чтобы искусственно вызвать стихийное бедствие, то отключение электричества позволит избежать массовых пожаров, а следовательно, снизит количество вероятных жертв… Мера, конечно, беспрецедентная, и «горячая линия» наверняка раскалится добела от звонков… Хотя по указанному номеру могут установить автоответчик, который будет посылать казенным голосом всех любопытных подальше. И вряд ли это распространяется только на Сообщество. Лично я бы постарался обесточить в роковой день весь мир…
— Держи мороженое, сынок… Пломбирчик, твой любимый!..
Татьяна протягивает мне блистающую разными цветами упаковку из тонкой фольги.
— Спасибо, мама, — как подобает воспитанному мальчику, благодарю я и с наигранным вожделением принимаюсь разворачивать обертку.
На самом деле терпеть не могу все эти мороженые, шербеты, халву, конфеты и прочие сладости. Но иначе я не мог узнать новости — и это еще один минус статуса неполноправного члена семьи. Я усвоил, что мне нельзя включать утром телевизор, потому что времени и так нет, нужно быстрее завтракать и собираться К тому же не стоит забивать свою маленькую головку информационным мусором: ты все равно ничего в этом не поймешь, Сашут, вот подрастешь еше немного—и будешь смотреть все, что хочешь…
— Ну, пойдем, Сашут, пойдем, — торопит меня Татьяна. — А то я опять опоздаю на работу…
— А почему — опять? — задаю я очередной дурацкий вопрос, через силу вкушая приторно сладкий батончик, покрытый толстым слоем шоколадной глазури. — Ты что — без меня опаздывала на работу?
— Что ты сказал?! — ужасается Татьяна. — А ну, повтори!..
Она останавливается, словно врезавшись в невидимую стену, и разворачивает меня лицом к себе. Черт, а что такого я ей ляпнул?
— Я спросил… — начинаю я, и тут до меня доходит, что так поразило мою «маму».
— Ну-ну, продолжай, — подбадривает меня Татьяна, завороженно наблюдая за движениями моих губ, испачканных липкой смесью.
— …почему ты сказала, что опять опоздаешь на р-работу, — обреченно заканчиваю я.
Слово — не воробей, как говорится. Можно лишь чуть-чуть компенсировать свой промах, преувеличенно р-раскатисто пр-роизнося эту пр-роклятую букву!..
— Саша! — восклицает Татьяна со слезами на глазах, впервые на моей памяти называя меня именно так, а не похожим на собачью кличку сокращением. — Сыночек мой сладкий!.. Какой ты у меня молодец!.. Ты же научился выговаривать букву «эр», да так чисто!..
Наклонившись, она порывисто притягивает меня к себе и покрывает быстрыми поцелуями шею и щеки.
Ничего, кроме неловкости, я от этих проявлений материнской любви не испытываю.
Но в дальнейшем стараюсь вести себя подобающе своему возрасту. Покоряться буксировке за руку этой энергичной женщиной, которую должен называть своей мамой, лизать осточертевшее мороженое, глазеть по сторонам, время от времени поднимать с тротуара то красивый камушек, то оброненную кем-то монетку и не слушать наставлений Татьяны, которыми она пичкает меня на ходу…
И в какой-то момент я внезапно чувствую, что доволен такой ролью.
Я больше не тот сотрудник Инвестигации, который устал от бесконечной погони за чудесами и аномалиями, и не тот нештатный агент Раскрутки, который выполнял задание по поимке злодея, покусившегося на безопасность планеты, и не тот взрослый мужчина, который ничего не сделал в своей жизни лично для себя, а потому был обречен на одинокую старость, тихое пьянство в домашних условиях и, в конечном итоге, на казенные похороны без рыдающих родных и близких. И я все больше осознаю себя не Владленом Сабуровым, а Сашей Королевым, мальчиком, который в страшные мгновения всеобщей гибели будет не один, а со своими родителями…
