Mихаил Ахманов - Тень ветра
Слева и справа от Саймона были глубокие ниши с распахнутыми настежь дверями. Он осмотрел их. За каждой дверью изгибались коридоры к левой и правой башням; одна служила местом заседания Конклава, в другой размещалась канцелярия. Немного поколебавшись, он свернул в правый проход и почти сразу же натолкнулся на лестницу, скрытую скругле-нием стены. Серый мрамор, широкие ступени, один пролет и площадка в конце… Саймон, озираясь и прислушиваясь, спустился. Площадка встретила его мертвой тишиной и неярким светом, что струился из молочной полусферы у потолка.
Еще три двери – прямо, слева и справа, все закрытые. Оглядев их, Саймон пробормотал:
– Налево пойдешь – принцессу найдешь, направо пойдешь – в кабак попадешь, прямо пойдешь – головы не спасешь.
Принцесса была лучшим из вариантов, и он, усмехнувшись, повернул клевой двери.
За ней раскрывалась широкая галерея с амбразурами у потолка; к амбразурам тянулись наклонные металлические помосты, а напротив них стояли многоярусные стеллажи – таких габаритов, что на каждой полке разместился бы тайя-хатский кабан-носорог. Носорогов, впрочем, тут не водилось, а возлежали на полках уборщики-крабы числом за сотню; каждый пристыковался к энергетическим разъемам, торчавшим в стене, и будто бы дремал. Один стеллаж, пошире и покрупнее прочих, был пуст, и Саймон, пересчитав полки – ровно четыре! – присвистнул и вымолвил:
– А вот и спаленка наших покойных принцесс! Только принц им попался зубастый… можно сказать, разбойник, а не принц. С такой ба-альшой штучкой! – Он погладил вороненый ствол “сатаны” и выразительно хмыкнул.
Коридор изгибался кольцом под всей центральной башней и вывел его к двери, а затем – обратно на площадку под лестницей. Итак, два варианта отпали; оставался третий – последняя дверь и некое помещение, лежавшее за ней, прямо под главным залом святилища. Судя по верхнему этажу, оно было немаленьким – метров восемьдесят в поперечнике, как прикинул Саймон.
Он подергал дверь и убедился, что она не заперта. Собственно, к чему тут запоры? Весь этот мир был закрыт, а от птиц и зверей людские жилища стерегли роботы. Правда, храмы охранялись тщательней, чем все остальное, но это лишь указывало на их особую важность.
Храм… Хра-м-м-м… Хранилище… Какую же тайну ты хранишь?…
Облизнув пересохшие губы, Ричард Саймон перешагнул порог.
Перед ним открылась просторная камера с прозрачным полом, напоминавшим огромную, немного выпуклую линзу. Сквозь нее просачивался мягкий зеленоватый свет, и на мгновение Саймону почудилось, будто он попал в дупло гигантского дерева где-то на Тиде или в подводную пещеру близ одного из таитянских островов. Но это помещение, правильной цилиндрической формы, с возвышавшимся в центре лифтом, было создано человеческими руками. Не дупло, не подводный грот, а некий холл, вестибюль, откуда можно попасть на подземные этажи… Сколько их тут, под этим трехбашенным храмом?
Саймон решительно направился к похожей на огромный снаряд хрустальной кабинке лифта. Под его ногами разверзалась пропасть; он видел бесконечные ярусы, кольцом обнимавшие шахтный ствол и тонувшие где-то внизу, в призрачной зеленоватой дымке, он различал блеск хромированных мостиков, труб, панелей и перил, изумрудные отсветы на крышках бесчисленных саркофагов, мигающие огни на серповидных пультах, лес прозрачных округлых колонн, в которых в завораживающем гипнотическом танце плавно струились разноцветные жидкости. Казалось, этот колодец, полный нефритового сияния, пронизывает Сайдару, от южного полушария до северного, проходит сквозь раскаленное планетное ядро, сквозь мантию, сквозь твердь земную и воды океана; и храм, что высился над ним, казался лишь крохотной пробкой. Соломоновой печатью на зачарованном магическом сосуде.
Разумеется, Саймон знал, что это иллюзия, но невольный трепет коснулся его: тут, под ногами, лежал настоящий Авалон. Не улицы и дома, не площади и проспекты, не мосты над рекой, не фабрики, не банки и конторы, не сады, не фонтаны, а люди… Мириады людей! Семьсот тридцать тысяч, если быть совсем точным. И еще триста девяносто тысяч человек в Византии, двести семьдесят пять тысяч – в Китеже, и около трех миллионов – в других градах и весях Сайдары…
Зачем они это сделали? Помешались? Разом сошли с ума? Или решили исполнить некий завет, новую заповедь, которой не было на Моисеевых Скрижалях?
Саймон вошел в кабину лифта. Она была огромной, рассчитанной на сотню человек, – неудивительно, если вспомнить, сколько сотен тысяч лежали сейчас под ним на бесконечных ярусах нефритового колодца. По окружности кабины, на высоте двух человеческих ростов, шли надписи золотом, на русском, английском и японском. “СПЯЩИЕ НЕ ГРЕШАТ, – прочитал Саймон, – И ВСЕ, ЧТО ОНИ УЗРЕЛИ ВО СНЕ, НЕ ЕСТЬ ГРЕХ. БЛАГОСЛОВЕННЫ СПЯЩИЕ И ОЖИДАЮЩИЕ!”
Вероятно, это и было одиннадцатой заповедью апи, их добавлением к Божьему Закону. Саймон мрачно кивнул, будто соглашаясь с написанным, и пробормотал:
– Спящие не грешат и не живут. В их Шнуре Доблести нет крысиных клыков и нет трофеев победы. Ни чести, ни славы!
Он протянул руку к маленькому рычажку на стене и повел его вниз вдоль оцифрованной прорези – до самого конца. Кабина дрогнула и начала спускаться.
Тут было полсотни ярусов, тысяч по пятнадцать человек на каждом. Насколько Саймон мог разобрать, они лежали не в камерах гибернации – их саркофаги оставались прозрачными, не окутанными инеем, и температура в этом хранилище была нормальной. Колонн и прозрачных труб для питательных растворов в криогенных камерах тоже не полагалось, так как глубокий холод сводил физиологию к нулю: замороженные не дышали, не нуждались в пище и практически не старели. То, что видел Саймон, скорей походило на гигантскую доун-установку со всеми необходимыми системами жизнеобеспечения; в таких устройствах физиологические процессы тормозились на порядок, и в медицинской практике их применяли для реабилитации пациентов, которым грозила клиническая смерть. Но в принципе у здорового человека доун поддерживал жизненные функции весьма солидный срок – столетие, если не два. Эта аппаратура считалась исключительно надежной, автономной и отработанной до последних мелочей. Ее производили сотни фирм, больших и малых, в любом Стабильном Мире, в Независимых Мирах и в Мирах Присутствия, в Колониях и даже на Сельджукии, чей ИТР оставлял желать лучшего. “Кибернетик Юнион” была одним из признанных лидеров в этой области.
Кабина лифта неторопливо ползла вниз, и сквозь ее хрустальные стенки Саймон разглядывал ярус за ярусом, скользившие мимо него в призрачном зеленоватом свете. Все они выглядели одинаково: с края, по периметру колодца, громоздились шкафы и пульты системы жизнеобеспечения – экспресс-анализаторы, газообменники, резервуары искусственной пищи, датчики медикаментов, дозирующие установки, аппаратура лечебного сна; дальше веером расходились высокие цилиндры питателей, похожие на лес мерцающих колонн, а между ними холодно поблескивали саркофаги. Каждый размером с приличный гроб, с закругленными углами, на – металлической подставке, скрывающей распределительные кабели и шланги. Издалека они казались Саймону месторождением огромных алмазов, кристаллизовавшихся в удивительно строгом и стройном порядке; их ряды тянулись так далеко, что он не видел противоположных стен. Кабина замерла.
Самый нижний ярус выглядел на удивление просторным и пустым – тут стояли сотни две саркофагов, а за ними, напротив дверцы лифта, возвышался какой-то агрегат в металлоке-рамической броне, с небольшим наклонным пультом и монитором с выступами динамиков. Перед ним виднелось кресло. Саймон медленно двинулся вдоль шеренги саркофагов.
Лежавшие в них были, очевидно, обнажены, но прикрыты до подбородков мягкой белой тканью; голову каждого плотно обхватывал контактный шлем, так что он видел одни лишь лица – в основном людей пожилых или совсем преклонного возраста, бородатые, с сомкнутыми веками. Черты их были различны, но все они хранили строгое, властное выражение, некий отблеск суровой убежденности в собственной правоте и непогрешимости своих решений. Саймон понял, что видит иерархов – тех, кому подчинялась Сайдара, кто точно знал, когда архангелы вострубят в трубы, когда раскроются небеса и грянет Судный День. Они ждали его здесь, в тишине и мире, скованные сном. Ибо спящие не грешат, спящие благословенны, и сновидения их не есть грех.
Среди суровых старцев встречались люди помоложе, женщины и мужчины – вероятно, те, кто настраивал всю эту систему и заснул последним, приобщившись в знак такой заслуги к среде властителей. Десятка четыре саркофагов оказались свободными, с откинутыми крышками и втянутыми штуцерами системы жизнеобеспечения; за ними стоял саркофаг с поразительно красивой рыжеволосой девушкой, и Саймон долго всматривался в ее спокойное прекрасное лицо. Казалось, на алых губах блуждает неуловимая улыбка, а веки вот-вот распахнутся, взметнув опахала ресниц… “Какие у нее глаза?… – мелькнула мысль. – Серые? Синие? Карие? Нет, зеленые, – решил он наконец. – У рыжеволосых девушек, столь совершенных, как эта, зрачки всегда зеленые”.
