Наталья Игнатова - Волчья верность

Страшнее всего было, когда Эльрик выпускал на свободу своего огненного духа. Никакой магии – магия нужна для того, чтобы держать духов в подчинении, а Эльрик терпеть не мог рабов. Ему нужны были только друзья. И огненное чудовище оставалось с ним добровольно.

Просто потому, что его тоже когда-то допустили в малый круг приближенных?

Или потому что никому, кроме Эльрика, не пришло бы в голову рассказывать твари, способной в одиночку уничтожать города, детские сказки?

За духом оставался серый, легкий пепел и больше ничего. Ничего живого.

Если бы только Эльрик позволил ему делать все, что хочется. Но Эльрик – чертов придурок, сдвинутый на честности и чести и прочей аристократической, пафосной, высокомерной бредятине, – выпускал духа только тогда, когда к помощи духов прибегали орки.

Эти бои на уровнях всех восьми стихий провоцировали природные катаклизмы и были невыносимы для тех, кто умел видеть, слышать и чувствовать. Болиды и шлиссдарки выходили из строя. Люди, наделенные магическими способностями, теряли сознание, а случалось, и разум. Бесновались и умирали животные.

Бывало так, что на сотни километров в небе оставались только машины Старой Гвардии, Сорвиголов и Рыцарей Неба. Это обеспечивало немалую свободу действий, но в условиях столкнувшихся грозовых фронтов, снежного бурана, землетрясения и чуть ли не метеоритного дождя немного толку было от такой свободы.

Духи не были использованием магии в войне. Трансформация орков не была использованием магии в войне. Орки продолжали наступать.

Они казались неуязвимыми, они не знали страха, прекрасно владели оружием, мастерски управляли болидами и шлиссдарками. Они были гораздо сильнее людей.

И координировали свои действия, как будто были одним существом.

К Солнцевороту от партизан пришли сведения о том, что бесстрашие орков и их сверхъестественная дисциплина – следствие постоянного вмешательства извне, следствие контроля со стороны то ли какой-то силы, то ли какого-то непонятного существа. Полубог, демон или тотем, кем бы ни было это создание, оно никогда не покидало церемониального шатра, ему прислуживали сехазмелы и лично Терсехазмел, а также ежедневно приносили человеческие жертвы.

Сехазмелами назывались высшие чины религиозной иерархии орков. Терсехазмел был главой культа. И о том, что же за существо скрывается в церемониальном шатре, что же это за штука, перед которой склоняется сам Терсехазмел, можно было только догадываться.

– Мит перз! От х'сейнш, от арата[11] догадываться!..

От княжеского рыка в окнах задребезжали стекла. Лес откликнулся гулким эхом, а люди побледнели и огляделись в поисках укрытия.

Проходившие мимо штабной избы шефанго радостно заржали и остановились послушать.

– Прошу прощения, – сказал Князь.

– Характер, – ядовито шепнул Зверь, – темперамент.

О да! Ему можно было. Ему вообще все было можно.

– Все свободны. – Князь барабанил пальцами по столу. – Волк, тебе я когда-нибудь башку отверну, доиграешься.

Изба опустела в считаные секунды.

– А может, мы нашли болт на шестнадцать? – спросил Зверь, занося на карту последние данные воздушной разведки.

– Мм?

– Ну болт такой. Если его вывернуть – жопа отвалится.

– Убрать его, и может быть, что-то сломается. Ты это хочешь сказать? – Князь вертел в руках пустую трубку. – Шаграт наверняка рассказывал тебе: орки когда-то дружили со стихиями. Они были похожи, стихии не терпят принуждения, и орки – не терпели, однако нашлась сила, собравшая их в единое государство, нашелся бог, оказавшийся сильнее духов, и бог этот покровительствал царю и сехазмелам. Теперь царя нет, о царице мы почти ничего не знаем и не можем до нее добраться, зато есть это… этот… зеш! есть нечто, о чем известно, что орки от него зависят. И я думаю, что без божественного вмешательства тут не обошлось.

– Это ты к чему?

– К тому, что вряд ли этот болт получится открутить человеческими силами.

– Эльрик, – вкрадчиво мурлыкнул Зверь, – я тебя правильно понимаю?

– Да.

– И я могу делать все, что сочту нужным?

Несколько мгновений Князь молча смотрел на него. Потом потянул пальцами висящую в ухе серьгу и хмуро спросил:

– Разве я тебе когда-нибудь что-нибудь запрещал?

Вечером он был одним из рядовых в патруле, к ночи стал офицером, близилось утро, и под командованием Зверя теоретически находилась уже сотня чудовищ, называвших себя орками.

Если б они его увидели – убили бы на месте. Но никто не обращал на него внимания. Никто не заинтересовался тем, что делает в ставке Терсехазмела, среди лучших из лучших, среди избранных, недомерок ростом примерно в половину модифицированного орка.

Нет-нет. Неправильная формулировка. Изменившиеся орки считались избранными, говорить о модификациях было дурным тоном.

Постоянный отвод глаз не требовал сил, но поглощал внимание. И Зверь спешил. Любая ошибка грозила большими неприятностями, а чем дольше он пробудет среди орков, тем выше опасность ошибиться. Он наскоро копировал тех, кого убивал, забирал посмертный дар, прятал труп и шел дальше, прикрывшись непрочной иллюзией украденной личности.

Сейчас он стремительно разбирал на запчасти сотника, распихивая детали по сундукам с одеждой. Проникался тем, что теперь он сам – сотник. Радовался тому, что сехазмелов охраняют гвардейские части и сотники имеют право подходить к жрецам.

То, что надо. Пожалуй, к рассвету, отсюда можно будет убраться.

В «шкуру» сехазмела он влез, как в родную. Нормальный горный орк. Ненамного крупнее Шаграта – чуть-чуть пониже самого Зверя – злобное, кровожадное дерьмецо. Счастье-то какое, даже притворяться не надо! Внутреннее самоощущение жреца так хорошо легло на душу, что Зверь, потеряв остатки совести и оставив инстинкт самосохранения под той же грудой церемониального барахла, где спрятал жертву, прямиком направился в палатку Терсехазмела.

Его не остановили. На него обращали внимание, приветствовали, кланялись – его видели! И принимали за своего.

Как хорошо быть жрецом! Как хорошо копировать того, кто близок тебе по духу.

Чем был занят Терсехазмел, Зверь не разглядел – это его не интересовало. Он вошел в палатку, надел на пальцы кастет и треснул верховного жреца по башке.

Блуднице потребовались секунды, чтоб пролететь через стойбище. Терсехазмел лежал в отключке, и система защиты оказалась нарушена, так что попытки жрецов остановить болид не увенчались успехом. Жрецам требовалось время, чтоб перестроить схемы взаимодействия, и Зверь с Блудницей использовали это время с максимальным эффектом.

Сгрузив Терсехазмела в кресло, Зверь защелкнул на жреце ремни, заклинил пряжки. Блудница унеслась в небо. Зверь перешел в режим «сехазмел» и развил бурную деятельность, внося беспорядок в снаряжение погони и усугубляя поднявшуюся суматоху. Долго так развлекаться было, конечно, нельзя, но он постарался получить максимум удовольствия, прежде чем смылся из стойбища.

Блудница должна была отстрелить кресло с Терсехазмелом возле одной из сожженных деревень и лететь дальше, петляя, уводя за собой погоню. В конце концов, орки либо нарвались бы на передовые отряды людей, либо бросили затею. Поймать Блудницу не под силу даже духам, особенно если духи расстроены и дезориентированы временной потерей контакта с главным из служителей культа.

По крайней мере, Зверь надеялся, что духи расстроятся. Раз уж они до сих пор сотрудничали с орками без принуждения, значит, отношения строились на личной приязни. А когда тот, к кому ты испытываешь приязнь, перестает отвечать на звонки и письма, это огорчает. Ведь правда?

Выбираясь к деревне, Зверь дошел в размышлениях до мысли прямо сейчас связаться с Князем и выяснить, насколько огорчительным будет факт, что тот не ответит на вызов шонээ. Он ведь не ответит – война же, магия под запретом.

А шонээ у него, кстати, всегда при себе. Как и у Зверя. В случае чего можно запеленговать друг друга, магия там не магия. Чтоб вытащить Зверя из неприятностей, Князь многим готов рискнуть.

Засыпанное снегом пепелище как будто сошло с военных фотографий. Еще осенью это пугало до дрожи: Зверь родился в стране, где войну – ту войну – помнили спустя десятки лет и будут помнить спустя столетия. Останки деревень с торчащими из обгорелых остовов печными трубами были как возвращение в кошмар, разделенный с тремястами миллионами соплеменников.

И плевать, что он не человек… Кошмарам это без разницы.

Разглядев под одной из труб кресло, в котором корчился, пытаясь выбраться из хватки ремней, живой и относительно здоровый Терсехазмел, Зверь перестал думать о глупостях и стал думать о приятном.