Между ветром и песком - Ольга Антер
Нераим почувствовал ее страх, как чувствовал страх любого из своих. То первое осознание беспомощности, когда душа сжимается в крохотного зверька, умирающего в глубине заваленной норы, а тело покоряется чужой воле. Усмехнувшись, он запустил ладонь под обрывки рубашки. Толстые пальцы нащупали высокую, округлую грудь, сжали ее, покрутили упругий сосок. Кожа оказалась настолько мягкой на ощупь, что он будто касался прохладного шелка, вот только ткань не вздрагивает под пальцами, выдавая чувственную душу.
Нераим прищелкнул языком. Подлечить чужачку, отправить в Таэлит прямо сегодня, и она станет лучшим лотом на ежегодных торгах. Харру послал ему удачу ровно в тот день, когда она нужна! В том и смысл его мудрости, в том и суть удачи.
Бормоча благодарственную молитву, он отпустил пленницу и склонился над табуретом. Распутав бечеву, Нераим окинул ласковым взором главное свое сокровище. Медицинские инструменты, сделанные невесть когда, невесть кем, из чистого, как слезы жриц, металла. Торговец отдал за них половину каравана, и никогда не жалел о сделке. Обработанные металлом раны зарастали за считанные дни, и едва ли не половину рабов в загонах он купил по цене мяса и подготовил для новых страданий.
Ногой Нераим выдвинул из-под табурета плетеную корзину. Можно обойтись и сцеженным заранее соком из бутылочки темного стекла, но он не отказывал себе в удовольствии посмотреть, как жизнь возвращается в его пленников.
Чужачка осталась неподвижной, но Нераим заметил, как впились в прутья ее пальцы, когда он сбросил с корзины крышку. Черная треугольная голова медленно поднялась над плетеным краем, и гадюка принялась раскачиваться из стороны в сторону на кончике хвоста. Узкий язык то и дело высовывался из пасти, пробуя воздух на вкус.
Одним безошибочным движением Нераим схватил змею прямо под челюстями. Она обвила его руку хвостом, разинула пасть, но вывернуться не смогла. Торговец поднес гадюку к животу чужачки почти вплотную, так, чтобы запах крови коснулся узких ноздрей, и надавил на чешуйчатые щеки. Яд брызнул прямо на порез, и, выждав пару секунд, Нераим стер его заготовленной тряпкой. Она отправилась в корзину вслед за змеей.
Рана оказалась чистой и уже начала затягиваться. Хорошо, очень хорошо. Не придется заново вскрывать.
Пленница зарычала, когда кривая игла проткнула края разреза. Нераим с силой сжал его пальцами и зафиксировал шов. Наклонил голову, раздумывая, и добавил еще пару, не обращая внимания на бьющую чужачку дрожь. Он любил таких, терпеливых, которые сжимали зубы там, где от визгов иных у него звенело в ушах и приходилось тратить время на то, чтобы вставить кляп.
Нераим с удовольствием вдыхал ее запах, стягивая талию бинтами из грубого полотна. Закончив, он покровительственно похлопал пленницу по щеке, получив в ответ полубезумный ненавидящий взгляд.
И в радостном своем возбуждении арах совершил ошибку. Нераим принялся отвязывать чужачку сам, касаясь нежной кожи. Как только он снял петли с ног, пленница брыкнула ими, наугад, не глядя, и безошибочно угодила в цель.
Вопль торговца взлетел над лагерем и едва не расколол небо пополам. Надсмотрщики навалились на Аори, отвязали от столба, завернули руки за спину так, что чужачка рухнула на колени.
Торговец, стеная, ползал по земляному полу. Инструменты раскатились во все стороны с опрокинутого табурета и, видит Харру, Нераим предпочел бы, чтобы безумная ударила его самое. Страдание плоти проходит, но боль потери может жить в сердце годами!
– Скормить ее ящерам… – яростно процедил он, прижимая к груди все, что смог собрать в тусклом свете. – Нет, пустить в круг, а потом скормить!
Помощники успели протащить чужачку через половину лагеря, когда жадность все же притушила гнев торговца. Высунувшись из шатра, он заорал им вслед, не беспокоясь, насколько хорошо слышно его голос в грохоте празднества. Захотят жить – услышат.
Аори подтащили к общей клети, ухватив за волосы, запрокинули голову.
– Что, соскучились? Хотите эту…
Многоголосые выкрики заглушили последние грязные слова. Надсмотрщик прижал Аори к решетке, позволяя сидящим внутри рабам жадно царапать ее заскорузлыми пальцами.
Пленники пропустили руки между прутьями, пытаясь забраться под рубашку, под шаровары, коснуться мягкой, горячей плоти. Чужачка закричала, попыталась вырваться, но коренастый арах оказался сильнее. Он отпустил девчонку только после того, как товарищ отодвинул запирающий клеть засов.
Они отступили, посмеиваясь. Рабам подобное развлечение было не внове, и они знали, чем дело может закончиться, и отпихивали друг друга, расшнуровывали на ходу бечеву на шароварах, торопились навалиться, подмять под себя визжащую от страха рабыню прежде, чем…
Черные плети взвились в воздух и опустились на покрытые рубцами спины. Завывая от боли и злости, пленники ломанулись обратно в клеть, забились в углы, подальше от поймавших кураж надсмотрщиков. Угостив последнего недотепу, они вдвоем заперли засов.
Чужачка, рыдая, сжалась в комок. Рубашку успели задрать, обнажив живот, на груди остался отпечаток чьей-то грязной лапы. Подхватив девчонку под мышки, надсмотрщики потащили ее к крохотной одиночной клети в углу лагеря. Никто не должен на самом деле тронуть редкий товар; а если Нераим и позволит поразвлечься, то уж никак не рабам.
По высоте клеть едва доходила до груди рослой чужачки, и арахи впихнули ее внутрь, как шакала в будку. Пленница упала прямо на земляной пол, и дверь с треском закрылась за ее спиной.
Когда голоса арахов затихли, Аори медленно подняла голову. Сердце колотилось, как бешеное, отчаяние комом встало в горле, пальцы вцепились в сережку так, что изменяющая с трудом их разжала. Воздуха не хватало, Аори глотала его, проталкивала внутрь себя насильно, лишь бы жить, лишь бы думать, лишь бы говорить себе, что худшее позади, и пытаться в это поверить.
Она поднялась на колени, ухватившись за белесые прутья клети, и прижалась к ним лицом. Губы ощутили легкое шершавое тепло. Будто не дерева касались, а…
Аори отшатнулась, зажимая рот ладонями, чтобы не закричать. Высушенные ветром до мельчайших пор, стянутые между собой полосками одеревеневшей кожи, кости погибших ящеров надежно отделяли пленников от тех, кто повелевал их судьбой.
Evanescence. Oceans.
16.
Тоо верит, что их пути связывает Харру, но Амина ухитряется делать похожую божественную работу. Она дважды превратила изменяющую в рабыню для того, чтобы сложить что-то новое из осколков их разбитых судеб.
